Первая «немка» на русском троне. Почему боялись и не любили мать Петра I?
Нрав, воспитание и поведение Натальи Кирилловны Нарышкиной, второй жены царя Алексея Михайловича, были настоящим жупелом не только для придворных кругов. Молодая жена царя была своего рода пощёчиной общественному вкусу в целом.
1 февраля 1671 года в Успенском соборе Московского Кремля торжественно и с соблюдением всех правил прошло венчание царя Алексея Михайловича Тишайшего и «наречённой царевны Наталии Кирилловны». Венчал новобрачных духовник царя, протопоп Андрей Савинов.
Ремарка «с соблюдением всех правил» появляется в описании этого бракосочетания с завидной регулярностью. Что вполне объяснимо — эта церемония была, пожалуй, единственным действием, которое прошло как полагается. Потому что в целом брак Алексея Михайловича и Натальи Кирилловны, в девичестве Нарышкиной, был вопиющим нарушением всех правил.
Родом не вышла?
Дело даже не в том, что невесте было 19 лет, а жениху — 42 года. Это как раз никого не смущало, равно как и то, что Алексей Михайлович к тому моменту был вдовцом и женился вторично. Все понимали, что продолжение царского рода — дело государственной важности, а из четырёх детей мужского пола от первого брака царя в живых к тому моменту оставалось лишь двое, и оба весьма болезненные. Так что молодая и здоровая супруга была своего рода гарантом стабильности династии, а значит, и государства.
Наталья Кирилловна этому критерию соответствовала. Но только этому. Всё остальное вызывало в обществе недовольство в весьма широком спектре — от нареканий до порочащих сплетен и клеветы.
Прежде всего — худородство невесты. Конечно, Нарышкины могли сколько угодно тешить самолюбие и возводить свой род чуть ли не к вождям германского племени норисков. Всем остальным было хорошо известно, что первые достоверно зафиксированные Нарышкины появляются довольно поздно — в 1552 году, во время Казанского похода Ивана Грозного. На практике это означало, что при дворе вместе с молодой женой царя появятся многочисленные бедные и, следовательно, жадные до денег и должностей представители её рода, заставив кое-кого серьёзно потесниться.
Но это ещё полбеды. В конце концов, первая жена царя, Мария Милославская, тоже привела ко двору многочисленную родню. Об этом, скорее всего, посудачили бы да и перестали.
А вот нрав, воспитание и поведение Натальи Кирилловны были настоящим жупелом не только для придворных кругов. Молодая жена царя была своего рода пощёчиной общественному вкусу в целом.
Дипломат Якоб Рейтенфельс описывал её так: «Нынешняя царица Наталья, будучи одарена сильным умом и характером возвышенным, не стесняет себя мелочами и ведёт жизнь свободную и весёлую. Лицо у нее округлое и приятное, глаза карие, рот крупный, голос звонкий и приятный, фигура красивая, манеры самые грациозные, чело высокое. Мы два раза видели её в Москве, когда она была ещё девицею».
Чтобы мужчина, да ещё и иностранец-иноверец, свободно мог видеть и оценивать лицо царицы, её манеры и интеллект — это по меркам того времени уму непостижимо. Это скандал до небес! А уж если этот мужчина общался с супругой царя, когда та пребывала в девичестве, тут впору кричать караул.
Делал все, чтобы ей понравиться
Наталья Нарышкина, дочь ротмистра рейтарского полка Кирилла Полуэктовича, с 11 лет воспитывалась в семье его дальнего родственника и командира — полковника, а потом и боярина Артамона Матвеева, который был, пожалуй, не просто западником, а самым настоящим европейцем. Женат на шотландской аристократке древнего рода Евдокии Гамильтон. Библиофил и литератор, собравший невероятно большую библиотеку и выписывавший из Европы все книжные новинки. Дома у него был заведён западный обиход — в семье говорили на нескольких языках и принципиально ходили в европейском платье. Вопреки строгим указам царя Матвеев держал у себя музыкальный ансамбль и даже театр, пьесы в котором ставились на немецком языке.
Так что будущая царица получила вполне европейское воспитание и образование — она прилично говорила по-немецки, а также вместе с сыном Матвеева обучалась истории, литературе, поэзии и даже математике и физике. Ну и, конечно, много и с удовольствием читала.
Собственно, именно в этом доме царь и увидел её впервые. И, подобно тому же Рейтенфельсу, был поражён внешностью, манерами и умом Натальи. Судя по всему, произошло это во второй половине 1669 года. В марте того года умерла первая жена царя, а в декабре стартовал смотр царских невест. Впрочем, смотр был, скорее для проформы — Алексей Михайлович точно знал, кто его избранница.
О том, насколько он был очарован Натальей, рассказывают многое. В частности, утверждают, что царь, желая понравиться избраннице, даже сбрил себе бороду, что по меркам того времени считалось недопустимым. Могло такое случиться? В общем, да. Другой вопрос — а носил ли царь бороду? Известен достоверный прижизненный портрет Алексея Михайловича кисти неизвестного немецкого или голландского мастера, написанный как раз в промежуток между 1669 и 1670 гг. Так вот — усы там у царя действительно щегольские, на польский манер. А вот подбородок гладко выбрит. И только в нижней его части угадывается что-то этакое. Не то густая тень, не то совсем коротенькая бородка.
«Ты утеха моей жизни»
Зато достоверно известно, что молодая царица сумела очень круто изменить дворцовый обиход и что Алексей Михайлович совершенно точно пришёл от этого в восторг.
Что проявилось даже в организации свадебного пира. Именно по настоянию невесты пиршество сопровождалось пением и чтением стихов, причём не только духовного, но и светского содержания — такого прежде не бывало никогда. Слухи о новшестве успели распространиться ещё до самого события и имели далеко идущие последствия. Так, та самая боярыня Морозова, Феодосия Прокофьевна, наотрез отказалась присутствовать на свадьбе. Что и послужило началом знаменитой опалы.
Наталья Кирилловна любила театр и сама принимала участие в «действах», ещё будучи воспитанницей Матвеева. Став царицей, она сумела привлечь к этому делу и мужа-государя. Запреты на лицедейство были сняты. Считается, что первое театральное представление было своего рода подарком царице — оно состоялось после рождения царевича Петра Алексеевича, будущего императора Петра I. На самом деле Наталья Кирилловна провела серьёзную подготовку. Ещё в феврале 1672 года при дворе были сыграны полноценные спектакли, о чём писала европейская газета «Северный Меркурий»: «Двенадцать немцев исполнили балет для Его Царского Величества, представив сцены мира и войны, изобразив четырёх государственных мужей, одного нищего, восьмерых римлян, двух пастухов и двух пастушек, Орфея, четырёх медведей и трёх охотников».
Представление «Артаксерксово действо», состоявшееся 17 октября 1672 года, уже после рождения царевича, и вовсе имело ясную политическую подоплёку. Оно было основано на библейской истории Эсфири — сюжет, который европейские театры широко использовали ещё со времён Шекспира. В принципе, можно было найти и что-то поновее, но Наталья Кирилловна настояла на своём — Алексей Михайлович повелел написать пьесу, основанную именно на этом сюжете. Фокус в том, что Эсфирь, согласно библейской истории — вторая жена царя персов Артаксеркса. Которая, к тому же, пользуясь своим положением, сумела возвысить свой род и начать крутые перемены. Намёк был настолько прозрачным, что дальше уже некуда. Ну и автор пьесы, пастор лютеранской церкви Немецкой слободы Иоганн Готфрид Грегори, расстарался на славу. В прологе действа он прямо сравнивает «Великого властелина Артаксеркса» и царя Алексея Михайловича. А теперь взгляните, как Артаксеркс относится к своей второй супруге, насколько галантны его слова: «Ты утеха моей жизни, красивейшая из всех жён», «Душа моего сердца», «Возлюбленная моя, единая моя надежда!»
Судя по всему, перемены в обиходе, которые мы связываем с Петром, могли бы начаться раньше, при его отце. Да, собственно, уже и начались — пусть пока только при дворе, но тут дорог почин. Во всяком случае, царь по настоянию супруги иногда носил иноземное платье, нешуточно увлёкся театром, в котором было поставлено целых семь пьес, а уж воспитание царевича Петра и вовсе было поставлено на принципиально иной уровень: «Как только Пётр стал помнить себя, он был окружён иноземными вещами — всё, во что он играл, напоминало ему немца...»
Смерть государя и вдовство царицы вернули всё на круги своя. Но закваска дала о себе знать. Сын Алексея Михайловича Тишайшего, Пётр Алексеевич Великий продолжил дело матери.