«Хартленд» Владимира Высоцкого
Согласного судьба ведет, сопротивляющегося – тащит. Я никогда и не сопротивлялся. Когда меня, зеленого студента, вдруг пригласили на «квартирник» со скандальным бардом, я знал – надо идти. Первая встреча с Владимиром, правда, не потрясла. Песни из «Вертикали», прокуренная комната, холодная водка, легкое ощущение конспиративности и диссидентства.
Потом судьба забросила на Чегет. Лыжи-«дрова» (деревяшки с разболтанными креплениями), начавшийся буран на верхней площадке подъемника, страх перед спуском... Остался ночевать в приюте при горном кафе «Ай» (хорошо, в кармане нашлась «пятерка»). А там уже Высоцкий собственной персоной! Прокуренная комната, холодная водка и песни всю ночь. Но уже ощущение прикосновения к большой тайне, событию, явлению.
Потом бамовские бараки, где жить было бы намного сложнее без «убитого» проигрывателя с его дисками, и кассеты с «Конями привередливыми». Вот после этого совсем понеслось!
В нашем отделе исторического материализма Института философии, что на Волхонке, профессор Межуев неожиданно публикует в сверхэлитном журнале «Вопросы философии» статью о мировоззрении Высоцкого. Это была «интеллектуальная бомба»! Впервые певец, тем более без регалий, да еще неформального толка, был подан как глобальное духовное явление. Это пронзительно мне стало ясно на похоронах гения, когда в закапываемую могилу бросали магнитофоны «Весна» и голос его звучал сквозь толщу земли. И вот с тех пор я и воспринимаю Владимира Семеновича именно как некую веху в развитии России, да и мира в целом. И судьба постоянно подводит меня к неопровержимым доказательствам этого.
Как-то подружился с семьей Шемякиных. Михаил в своей фантасмагорической студии под Нью-Йорком рассказывал, как Владимир озвучивал его образы, а он визуализировал его хриплый голос. Его дочь, княжна Доротея, мило разбавляя свой дворянский прононс отборным матерком, рассказывала в своей девичьей студии в Афинах, как «дядя Володя» вдохнул в нее, маленькую девочку, неподъемный талант.
В Пекине я жил рядом с харчевней «Высоцкий». Каждый вечер сидел там в кругу помятых китайских мужичков, которые пили холодную русскую водку под горячие щи, подпевали тонкими голосами динамику с песнями понятно кого. И плакали.
Были еще посиделки с удивительно похожим на него и необъяснимо скромным сыном Никитой. А совсем недавно мой друг Питер, известный будапештский бизнесмен, предложил мне провести в своем ресторане «Ночь памяти Высоцкого».
Было человек двести венгерских политиков, интеллектуалов, фирмачей, красивых женщин. Депутаты, профессора, миллионеры. С громадных плазм рвал душу родной голос и на русском, и на французском. Я пытался что-то комментировать о духе и смыслах, свободе и герменевтике. Хотя и так все было ясно. Было накурено, несмотря на европейские запреты, холодная водка, вареная картошка в мундирах, икра. (Горячую картоху руками разламывали на две половинки, на одну – красную, на другую – черную.) Некоторые плакали. Питер мне напоследок сказал: «Если б не было Высоцкого, моя жизнь была бы другой, а русские, как всегда, не ценят того, что имеют...».
Короче, всю жизнь судьба зачем-то водила меня рядом со всем этим. И вот сейчас отгремели юбилейные торжества. Много говорили и показывали про Владимира Семеновича. Что-то порадовало, что-то огорчило. Или даже удивило. Порадовало, что так помнят, ценят, обожают. Огорчило, что помнят в основном как певца, ценят как поэта, обожают как актера. А он ведь немерено сильнее любой этой роли. Выше! Удивило как бы понимание масштаба его личности, прозвучавшее с неожиданной стороны. Правда, понимание смутное (мутное), ограниченное, извращенное, вывернутое наизнанку, как многие другие сигналы, идущие из Киева.
Сначала официальные люди там сказали, что Высоцкий вместе с такими фигурами, как Булгаков, представляет для их режима, образа жизни серьезную мировоззренческую угрозу. Потом их же эксперты расшифровали. Высоцкий, мол, преступно до сих пор работает на русское единство: он создал главные его «скрепы» – «культ победы», «блатную романтику», «прославление силовиков».
А ведь в чем-то они все правы! Да, масштаб Семеновича как минимум не менее булгаковского. Они оба не только поэзию и литературу создавали, но целые миры. Они создавали и образ мира, где не хочется быть – всё фальшивое, лозунговое, искусственное, злобное, завистливое, тупорылое, мелочное. И образ мира, где не стыдно и пожить в поисках настоящего – любви, верности, дружбы, истины, иронии, самобытности, веры. Да, не статусные геополитики, а простой бард Высоцкий, по сути, создал «хардленд» – твердое ядро русской цивилизации, обозначив ее невидимые, но обязательные «скрепы». Тут может быть разудалое разгуляево, и дебош, и кураж, и пьяные слезы, и рваные рубахи... но в любом состоянии не подвергается сомнению главное. Такое главное и суть его песен. В одной только песне «Я не люблю» больше смыслов, чем в правительственных и партийных программах, десятках философских доктрин и сотнях телевизионных ток-шоу. Мир лишь одной этой песни «тянет» на «цивилизационный проект». Здесь нет «фатального исхода» (о чем жгуче мечтал философ Федоров). От «жизни никогда не устают» (грезы писателя Платонова). Нет «холодного цинизма» (пламенный привет российским либералам). Не верят «в восторженность» (к вниманию лидерам всех партий). Чужие «не читают письма» (вспомним противника перлюстрации Солженицына). Не любят, «когда наполовину» (ну, как Розенбаум). Не «прерывают разговор» (напоминание Соловьеву). Нет «уверенности сытой» (подсказка всем «списочникам» российского Форбса). Не стреляют «в спину и в упор» (как в запрещенном ИГИЛ)... И конечно, «жаль распятого Христа» (это – всем нам).
Вот это скрепы! Уверен, если б у философа и геополитика Высоцкого нашелся в свое время партнер на вершине власти, судьба «красного проекта» была бы другой. А если такой преданный партнер появится на вершине нынешней российской власти (а он, дарящий друзьям книги Высоцкого, вроде есть), то наш «хардленд» будет достоин преклонения и венгра, и китайца...
Недавно ровесник Владимира Семеновича, тоже кумир своего времени, Ален Делон сказал, что ненавидит нынешнюю эпоху. За цинизм, продажность, неуважение к иному мнению. Наш человек! Может, Марина Влади напела ему тексты мужа. И шепнула как утешение и пароль строку о том, что «впереди большие перемены».
Р. Дервиш
источник
Потом судьба забросила на Чегет. Лыжи-«дрова» (деревяшки с разболтанными креплениями), начавшийся буран на верхней площадке подъемника, страх перед спуском... Остался ночевать в приюте при горном кафе «Ай» (хорошо, в кармане нашлась «пятерка»). А там уже Высоцкий собственной персоной! Прокуренная комната, холодная водка и песни всю ночь. Но уже ощущение прикосновения к большой тайне, событию, явлению.
Потом бамовские бараки, где жить было бы намного сложнее без «убитого» проигрывателя с его дисками, и кассеты с «Конями привередливыми». Вот после этого совсем понеслось!
В нашем отделе исторического материализма Института философии, что на Волхонке, профессор Межуев неожиданно публикует в сверхэлитном журнале «Вопросы философии» статью о мировоззрении Высоцкого. Это была «интеллектуальная бомба»! Впервые певец, тем более без регалий, да еще неформального толка, был подан как глобальное духовное явление. Это пронзительно мне стало ясно на похоронах гения, когда в закапываемую могилу бросали магнитофоны «Весна» и голос его звучал сквозь толщу земли. И вот с тех пор я и воспринимаю Владимира Семеновича именно как некую веху в развитии России, да и мира в целом. И судьба постоянно подводит меня к неопровержимым доказательствам этого.
Как-то подружился с семьей Шемякиных. Михаил в своей фантасмагорической студии под Нью-Йорком рассказывал, как Владимир озвучивал его образы, а он визуализировал его хриплый голос. Его дочь, княжна Доротея, мило разбавляя свой дворянский прононс отборным матерком, рассказывала в своей девичьей студии в Афинах, как «дядя Володя» вдохнул в нее, маленькую девочку, неподъемный талант.
В Пекине я жил рядом с харчевней «Высоцкий». Каждый вечер сидел там в кругу помятых китайских мужичков, которые пили холодную русскую водку под горячие щи, подпевали тонкими голосами динамику с песнями понятно кого. И плакали.
Были еще посиделки с удивительно похожим на него и необъяснимо скромным сыном Никитой. А совсем недавно мой друг Питер, известный будапештский бизнесмен, предложил мне провести в своем ресторане «Ночь памяти Высоцкого».
Было человек двести венгерских политиков, интеллектуалов, фирмачей, красивых женщин. Депутаты, профессора, миллионеры. С громадных плазм рвал душу родной голос и на русском, и на французском. Я пытался что-то комментировать о духе и смыслах, свободе и герменевтике. Хотя и так все было ясно. Было накурено, несмотря на европейские запреты, холодная водка, вареная картошка в мундирах, икра. (Горячую картоху руками разламывали на две половинки, на одну – красную, на другую – черную.) Некоторые плакали. Питер мне напоследок сказал: «Если б не было Высоцкого, моя жизнь была бы другой, а русские, как всегда, не ценят того, что имеют...».
Короче, всю жизнь судьба зачем-то водила меня рядом со всем этим. И вот сейчас отгремели юбилейные торжества. Много говорили и показывали про Владимира Семеновича. Что-то порадовало, что-то огорчило. Или даже удивило. Порадовало, что так помнят, ценят, обожают. Огорчило, что помнят в основном как певца, ценят как поэта, обожают как актера. А он ведь немерено сильнее любой этой роли. Выше! Удивило как бы понимание масштаба его личности, прозвучавшее с неожиданной стороны. Правда, понимание смутное (мутное), ограниченное, извращенное, вывернутое наизнанку, как многие другие сигналы, идущие из Киева.
Сначала официальные люди там сказали, что Высоцкий вместе с такими фигурами, как Булгаков, представляет для их режима, образа жизни серьезную мировоззренческую угрозу. Потом их же эксперты расшифровали. Высоцкий, мол, преступно до сих пор работает на русское единство: он создал главные его «скрепы» – «культ победы», «блатную романтику», «прославление силовиков».
А ведь в чем-то они все правы! Да, масштаб Семеновича как минимум не менее булгаковского. Они оба не только поэзию и литературу создавали, но целые миры. Они создавали и образ мира, где не хочется быть – всё фальшивое, лозунговое, искусственное, злобное, завистливое, тупорылое, мелочное. И образ мира, где не стыдно и пожить в поисках настоящего – любви, верности, дружбы, истины, иронии, самобытности, веры. Да, не статусные геополитики, а простой бард Высоцкий, по сути, создал «хардленд» – твердое ядро русской цивилизации, обозначив ее невидимые, но обязательные «скрепы». Тут может быть разудалое разгуляево, и дебош, и кураж, и пьяные слезы, и рваные рубахи... но в любом состоянии не подвергается сомнению главное. Такое главное и суть его песен. В одной только песне «Я не люблю» больше смыслов, чем в правительственных и партийных программах, десятках философских доктрин и сотнях телевизионных ток-шоу. Мир лишь одной этой песни «тянет» на «цивилизационный проект». Здесь нет «фатального исхода» (о чем жгуче мечтал философ Федоров). От «жизни никогда не устают» (грезы писателя Платонова). Нет «холодного цинизма» (пламенный привет российским либералам). Не верят «в восторженность» (к вниманию лидерам всех партий). Чужие «не читают письма» (вспомним противника перлюстрации Солженицына). Не любят, «когда наполовину» (ну, как Розенбаум). Не «прерывают разговор» (напоминание Соловьеву). Нет «уверенности сытой» (подсказка всем «списочникам» российского Форбса). Не стреляют «в спину и в упор» (как в запрещенном ИГИЛ)... И конечно, «жаль распятого Христа» (это – всем нам).
Вот это скрепы! Уверен, если б у философа и геополитика Высоцкого нашелся в свое время партнер на вершине власти, судьба «красного проекта» была бы другой. А если такой преданный партнер появится на вершине нынешней российской власти (а он, дарящий друзьям книги Высоцкого, вроде есть), то наш «хардленд» будет достоин преклонения и венгра, и китайца...
Недавно ровесник Владимира Семеновича, тоже кумир своего времени, Ален Делон сказал, что ненавидит нынешнюю эпоху. За цинизм, продажность, неуважение к иному мнению. Наш человек! Может, Марина Влади напела ему тексты мужа. И шепнула как утешение и пароль строку о том, что «впереди большие перемены».
Р. Дервиш
источник