К ветрам Синих гор (продолжение)
ДЕНЬ 4. 21.09.15 г. (пн.)
Дер. Вегоруксы — дер. Ламбасручей — дер. Селецкое (нежил.) — дер. Космозеро —дер. Кажма — г. Медвежьегорск — г. Сегежа — пгт. Надвоицы — стоянка на берегу Выгозера
Пробег 268 км.
Я проснулся в четыре утра и через пять минут дороги в темноте был уже на звоннице церкви Николая Чудотворца. Я надеялся увидеть восход Венеры и Марса и, если повезет с погодой, то и запечатлеть первые лучи солнца.
Обе планеты были хорошо видны в утренние часы. Венера алмазом сверкала в темном небе, а небольшая красноватая точка Марса была неплохо видна над темной полоской леса правее креста.
В сумерках я дожидался рассвета. На озере и в лесу было еще тихо, ни малейшего звука, но я знал, что вот-вот и появятся первые звуки просыпающейся жизни. Вот тоненько засвистела какая-то пичуга, по озеру появились волны от выплывающей из тростника стаи уток.
С другого берега залива Онеги стеной стали накатывать волны тумана, скрывающие землю. Туман шевелился, как живой, то растягиваясь, то сжимаясь до полной непрозрачности и, словно уперся в невидимую стену, остановился.
Чтобы как-то скрасить ожидание, я повабил лося. Потом еще раз и еще, и чудо, лось ответил на мой призыв!
Я приник к биноклю и старался рассмотреть зверя в стелющемся тумане. На какое-то мгновение мне показалось, что туман в низинке колыхнулся, вздрогнули ветви кустарника, и мелькнул темный силуэт зверя.
К сожалению, пришедшая с туманом облачность не позволила сделать сколь либо эффектных фотографий, но эту неудачу я полностью компенсировал прогулкой в соседнюю деревню Южный Двор.
Деревня оказалась нежилой. В большинстве домов были заколочены окна, во дворах некошеная трава и бурьян.
Большая часть строений стояла с проваленными крышами и пустыми окнами.
Заглянув в один из таких домов, я увидел довольно непривычную конструкцию печи: основание печи было деревянным.
Лишь у двух домов, а скорее дач, были следы посещения человека, что только увеличивало общее сумрачное впечатление от умершей деревни.
На обратном пути к месту ночлега при дневном свете церковь Николая Чудотворца воспринималась крайне гармонично с окружающим пейзажем! Не было ничего чужеродного, искусственного, неестественного и вызывающего ни в стенах храма, ни в звоннице, стремящейся к небу, ни в формах и очертаниях строения. Умели люди выбирать места для своих церквей!
После быстрого сбора лагеря путешествие продолжилось в сторону деревни Ламбасручей.
Чтобы не потерять путь, важно было повернуть в нужную сторону на перекрестке лесных дорожек
и потом прямо и прямо через осенний лес,
через ручьи,
мимо рыбной фермы.
И, не заезжая в Ламбасручей, я свернул в глубину лесов в направлении заброшенной деревушки Селецкое. Дорога оказалась полна довольно глубоких луж, не представляющих никакой сложности для Ворчуна.
Где-то далеко остались школьные годы, на черно-белых фотографиях запечатлелись бесшабашные студенческие времена, когда я, да и Вы все, с нетерпением ждали лета.
Но прошли годы, и у меня исчезла ярко выраженная симпатия к этому времени года. Скорее всего, это произошло из-за моих жизненных интересов, которые мало распространялись на летний период. В единственное исключение попала вторая половина августа, когда ночи становятся темнее и прохладнее, когда по утрам в полях тысячи паутинок, покрытых каплями росы, россыпью сверкают в лучах восходящего солнца, когда над рекой клубится густой туман. Когда исчезает сырость грозового июня и влажная духота июля, а на березах появляются желтеющие пряди — первые признаки наступления осени.
Я стал брать отпуска на апрель, на открытие сезона весенней охоты и для возможности встряхнуть организм после зимней спячки ударной дозой адреналина в сплаве по полноводным речушкам на майские праздники.
Я стал ориентироваться на первую половину осени, когда снова начинается активная рыбалка-охота, исчезают полчища летающей мошкары, и леса меняют зеленые цвета на оттенки осени.
Именно в это время я мог в полной мере насладиться расцветками природы, запахами леса и отсутствием толп отдыхающих. А если ко всему добавить еще грибы и осенние ягоды, то отдых лично для меня получается наиболее плодотворным.
Кроме этого фотографии осенних пейзажей получаются намного более яркими и зрелищными. Осенние леса выглядят наиболее эффектно из-за разнообразия красок. Согласитесь, вот эта лесная дорожка на летней фотографии воспринималась бы несколько иначе, не правда ли?
На месте бывшей деревни я нашел лишь старое кладбище и часовню Троицы и Дмитрия Солунского (1753 г.).
Я недолго пробыл у часовни. Полюбовался видами с колокольни, побродил между старых берез, наверняка, помнящих жизнь деревни и попытался проехать дальше.
Лесная дорожка, ведущая к источнику «Три Ивана», оказалась завалена деревьями после урагана. Передо мной кто-то уже ездил, видны были следы распила стволов, но я повернул назад. Времени у меня уже не было, чтобы расширять имеющийся проезд между деревьями и добираться до источника.
Я не поехал в Медвежьегорск знакомой дорогой, а свернул с асфальта на грунтовку в направлении Космозера. Эта дорога хуже по качеству, но зато я увидел Успенскую церковь в селе Космозеро,
родник за селом,
и часовенку на месте деревушки Узкое.
Космозеро, вдоль которого тянется дорога в сторону Медгоры, в тихий пасмурный день было как-то строго красиво и поневоле привлекало внимание.
После полной заправки топливного бака на АЗС «ТНК» в Медгоре я покинул Заонежье. По федеральной трассе до поворота на Сегежу у меня было достаточно времени, чтобы вспомнить всё, что видел за два дня путешествия. Я старался как-то обобщить, подвести под общий знаменатель мои чувства и мысли. Я вспоминал тех людей, с которыми довелось пообщаться, те дороги, по которым пришлось пройти и те чувства, которые испытал на полуострове Онежского озера, но разнообразие впечатлений было настолько велико, что мне явно требовалось время, чтобы как-то осознать в полной мере и выработать свое мнение об этой земле.
Я покидал побережье Онеги, чтобы когда-нибудь снова сюда вернуться и еще раз посмотреть край, где живут люди, которые не просят у Господа золота и серебра, но молят о силе и здоровье, чтобы выжить в этом мире.
Дальнейший путь был не сложен.
Ровный шум двигателя и негромкие мелодии Стинга из альбомов прошлого века и неспешно текущие мысли о храмах Заонежья, о заброшенных деревнях с каждым оборотом колес уходили в прошлое, уступая место предстоящей неопределенности следующего дня.
По федеральной трассе до поворота на Сегежу и далее до Надвоиц, к которым в интернете прилепился ярлык «город в сталинском стиле».
«Город в сталинском стиле» я миновал без остановок. Пересек Беломоро-Балтийский канал и после ориентации на местности скатился к руслу реки Нижний Выг.
Но, как мне объяснил рыболов, я заехал не с той стороны, как это принято. Зато у меня появилась возможность увидеть водопад Воицкий Падун с нестандартной точки.
Но чтобы дойти до места обзора слива воды реки, необходимо было пройти стремительное ответвление основного потока воды по крайне шаткому «мостику».
Потом не шлепнуться на камнях, скользких от водяной пыли, и подойти к водосливу. Конечно же, Падун потерял всю свою значимость как водопад в 1933 году после подъема воды из-за строительства ГЭС и сейчас он представляет лишь малую толику былого величия. Но в сумеречном свете осеннего вечера я получил вполне ощутимое удовольствие от мощи потока!
Когда диск солнца скрылся в облаках на горизонте и река стала «серебреть», я спешно покинул берег реки — место для ночлега еще было не определено.
Я остановился недалеко от Надвоиц на берегу Выгозера. Со стоянкой мне повезло — готовое кострище, остаток дров, столик со скамьей, вполне подходящая площадка для палатки, достаточное удаление от основных дорог и необычных расцветок закат.
После ужина почти в темноте ко мне на огонёк на лодке пожаловали гости — те самые два человека, что ставили с лодки сети недалеко от моей стоянки.
Мужик поначалу хмуро и с недоверием смотрел на меня, его жена стояла у лодки, и диалог явно не получался, пока рыбак не объяснил, что пару недель назад какие-то москвичи тоже стояли на этом месте, а на следующий день у него не стало сетей.
Рассмотрев лагерь, он понял, что я здесь на одну ночь. Мои гости заметно приободрились и слово за слово, от сигареты к сигарете завязалась беседа.
Нить нашего разговора потянулась от забот маленького городка, отсутствия работы, необходимости самим добывать себе на пропитание рыбной ловлей и охотой, конечно же, без оформления разрешительных документов, тревогу за детей, которые покинули родителей и неопределенность их собственного будущего. От алкоголя гости отказались, «завязал уже давно» — пояснил мужчина, а вот горячий чай в прохладный вечер был к месту.
Когда мы расстались, в костре догорали последние угли, а белёсая полоса звезд протянулась от одного края небосвода к другому. Давно стих шум «моторки» моих неожиданных собеседников, и воды Выгозера отражали созвездия северного неба.
Я недолго постоял у кромки воды, смотря на небо, и две искры сгорающих метеоритов мелькнули одна за другой. Наверное, это был хороший знак, и хотя я не успел загадать желание, где-то внутри у меня появилась уверенность в удачном следующем дне моего одиночного путешествия.
ДЕНЬ 5. 22.09.15 г. (вт.)
Выгозеро — пересечение кряжа Ветреный Пояс — пос. Унежма — пос. Золотуха — стоянка на берегу Шубручья
Пробег 209 км.
Очередной день путешествия начался с внутренних волнений. Это было нечто сродни утреннего трепета в день экзамена или ощущения перед прыжком в порог, или ожидания первого свидания.
Такие чувства были неспроста —впереди меня ждал самый непонятный участок пути. В инете про него был минимум информации, и я даже не представлял, что может ждать меня на дороге к Ветреному Поясу и каким будет перевал через него. Начиналась по сути первая часть terra incognita моего путешествия.
И вот под низкими серыми облаками я двигался в направлении карельского поселка Валдай.
Быть может, кому-то этот участок грейдера и мог бы показаться скучным, тем более что время от времени начинал моросить мелкий дождик, нагнетая унылость перспективами, и песчаная дорога «раскисала» моментально. Пусть даже лифтованная подвеска автомобиля немного прибавила жесткости, передвижение на Хайлюксе никак нельзя было назвать некомфортным. К тому же негромкая музыка DJ List’а придавала определенный настрой, а детское любопытство под названием «а что там за поворотом» привносило вполне интригующие нотки.
И не напрасно. Время от времени справа от дороги мелькали песчаные берега Выгозера,
Осталась позади развилка на базу «Ветреный Пояс», что на Хижозере — довольно приятное местечко для отдыха вдали от городской суеты, но для меня гораздо выше отведенного на поездку бюджета.
По кочкам болота вдоль дороги, не пугаясь автомобиля, неспешно прохаживались черные глухари, поклевывая ягоду, а почти перед самым бампером выскочила пара годовалых лосят, которые так и бежали передо мной с полкилометра, не догадываясь свернуть в тайгу.
И чем дальше я уходил от Надвоиц, тем меньше оставалось следов человеческого жилья, и хуже становилась дорога. Видимо, регулярно грейдировать на таком удалении от населенных пунктов было уже нецелесообразно.
Удовлетворяясь таким нехитрым разнообразием, я добрался до поворота на Малошуйку. Никакого указателя не было.
Впереди прямой линией потянулся грейдер на карельский Валдай.
А налево уходила нить моего маршрута.
Опыт одиночных путешествий приучил меня к необходимости сообщать о своем передвижении по маршруту, стоянках, техническом состоянии автомобиля и собственном здоровье. Вот и в этот раз от перекрестка ушло телеграммно-скупое СМС-сообщение надежному человеку, который будет способен достать меня из любых дебрей: «Поворот на Малошуйку. Все нормально. Двигаюсь по маршруту».
И я двинулся вперед.
Грунтовка с многочисленными, хаотично расположенными довольно глубокими ямами, заполненными водой, после движения по которой поневоле начинаешь понимать, что быстро двигаться не получится и остается набраться терпения и смириться с 10-20 километрами в час то и дело подпрыгивая на колдобинах, осторожно переезжая ненадежные на вид мостики, успевая любоваться осенью по обочинам дороги.
Так было, пока дорога не подошла к болоту. Прекрасно понимая все риски одиночного путешествия, я потратил немало времени, обходя в забродниках все лужи, измеряя глубину и нащупывая подводные препятствия. Если бы не следы колес, уходящие дальше по дороге, то я с куда меньшей уверенностью стал бы штурмовать этот участок.
А потом все той же грунтовкой, через реку Суму до развилки перед Ладозером.
Здесь дорога раздваивалась. Трек по навигатору вел направо, к Вожозеру, но дорожка налево на «восьмую ветку» была более накатана.
Рисковать я не стал и пошел по навигатору направо.
Это был знаменательный переход через гряду Синих гор! Дорога вместила в себя всё, чтобы проверить на крепость мои нервы, а подвеску Ворчуна на прочность.
Чуть поленился выйти и разведать лужу и, как результат, помятый порог — наскочил на бревна под водой. Чуть не повезло — и провалился в глубокую промоину дорожного полотна, скрытую под мутной от дождя водой. А промоин вполне хватало, вот таких, например.
И чем дальше я передвигался, тем больше росла высота на навигаторе, меньше становилось следов человека и хуже дорога.
Иногда я выходил из машины и уходил в тайгу на пару сотен метров, чтобы осмотреться с высотки на окрестности и послушать ветер с Белого моря на вершине гряды.
И в эти моменты под шум тайги меня настигало давно неиспытываемое чувство.
Бывало, во время моих ранних путешествий, в какой-то момент я вдруг начинал осознавать, что я один на десятки километров, никто не знает кто ты, откуда и куда идешь. Ты никому и ничем не обязан. Все, что было — осталось в прошлом и вполне возможно уже пересечена где-то невидимая, неосязаемая линия, разделяющая миры. И может быть, ты уже в другом времени, в другом пространстве. И нет ответов на надуманные вопросы. Здесь нет таких вопросов. Разум не терзают обычные сомнения, душу не тревожат колебания. Нет груза обязательств, гнета традиций, бремени ответственности. Скинуто опостылевшее ярмо установившегося порядка жизнетечения, разрушена клеть жестких норм и условностей твоего окружения. Ты перестаешь быть заложником большинства и зависеть от рамок современного общества потребителей. И ты — Личность, а не один из винтиков в машине жизни! Всё в твоих руках, весь окружающий тебя мир. И от осознания этого даже дышать становилось легче. Ну чем это не свобода?
Но, пожалуй, достаточно на этот раз моих лирических отступлений из прошлого и позвольте немного сделать акцент на кряже Ветреный Пояс. Тем более что о нем никогда еще не рассказывалось на страницах Дрома. И пусть мои строчки, быть может, напомнят кому-то из вас тележурнал «Хочу всё знать», я не откажу себе в удовольствии совсем чуть-чуть поведать об истории этого края.
Отбросив узко специализированную терминологию типа «фенноскандийский щит», «палеопротерозойский рифт», «терригенно-хемогенные осадки виленгской свиты», я максимально популярными словами посвящу пару абзацев своего повествования Ветреному Поясу.
Кряж протянулся грядами с северо-запада на юго-восток на длину более 250 км и шириной до 30 км.
Поморы, которые жили севернее в 30-40 километрах на берегах Белого моря, поонежские сплавщики, лесорубы, солевары и охотники издревле знали о существовании горного хребта. В быту они зачастую называли эти места Синегорьем или Синими горами, но дальше прионежских отрогов практически не заходили. От реки Онеги до самого Онежского озера лежал нехоженый, малодоступный таежный край, и бывали здесь разве что редкие охотники. Этих охотников, рискующих промышлять по Ветреному Поясу, называли ветрогОрами. Даже монахи были нечастыми гостями в этих землях, а немногочисленные деревушки были разделены довольно значимыми по местным меркам расстояниями.
Свое название кряж получил от постоянных ветров со стороны моря и порой, по местной поморской говОре, жители называли его ВетрЯным.
С точки географии как науки, история кряжа еще более необычна!
Еще в 20-х годах прошлого века на всех картах на том месте значилось огромное болото и исследовать его никто не собирался.
В 1928 году Архангельским институтом промышленных изысканий была снаряжена экспедиция в Онежский район во главе с Е.В. Терентьевой, которой удалось впервые пересечь Ветреный Пояс. В 1929, 1935 годах на кряже работали геологические партии М.А. Лаврова, Ю.С. Неустроева, Н.И Альбова и А.И. Животновского. Но самое подробное описание горной цепи дали экспедиции Михаила Николаевича Карбасникова, русского географа и климатолога. Именно ему официально принадлежит открытие для науки кряжа Ветреный Пояс и благодаря его картографическим исследованиям этот горный массив был нанесён на карту Карелии и Архангельской области в 1940 году.
И пусть наивысшая точка горной цепи всего 347 метров, это сопоставимо с высотами Валдайской возвышенности, которая считается климатообразующей на северо-западе России (346,9 м.), для северо-запада России это весьма значимые высотные отметки.
Вот только представьте, уважаемые читатели! Менее ста лет назад была открыта древнейшая горная система в европейской части России. Как недавно это было, и как многое произошло за эти годы! Не зря сейчас утверждают, что Луна изучена лучше, чем дно всемирного океана, а мы, не познав свой родной дом, рвемся в черные бездны космоса к чужим мирам, к чужим домам, воистину как пасынки во вселенной!
При сборе материала перед своим путешествием я с удивлением узнал немало интересного о М.Н. Карбасникове.
Михаил Николаевич, выходец из поморского рода, проживающего в Холмогорах, закончил гимназию, в годы Первой мировой войны служил прапорщиком в артиллерии, а по возвращении с фронта поступил в Географический институт (позже преобразованный в географический факультет ЛГУ) с перерывом на службу в Красной Армии.
После окончания института основная научная и педагогическая деятельность Карбасникова проходила в ЛГУ на кафедрах климатологии и страноведения и в Географо-экономическом институте.
Карбасников был прирожденным географом: прекрасный наблюдатель, увлеченный человек, выносливый и неприхотливый путешественник. Кроме отличных профессиональных качеств, он, по общему признанию, обладал удивительными человеческими достоинствами. По отзывам товарищей, он был самым любимым человеком на Географическом факультете, у него не было врагов, все понимали, что это человек редкой доброты, деликатности и скромности, который не был способен сделать ни малейшей неприятности окружающим.
Умер Михаил Николаевич в блокадном Ленинграде в 1942 году от двустороннего воспаления легких, усугубленного сильнейшим истощением. Место захоронения ученого неизвестно.
Несколько выше я целенаправленно назвал несколько фамилий тех, кто также проводил изыскания в том районе. Уверен, что Вы, уважаемые читатели, лишь мельком просмотрите фамилия и тут же забудете. И это вполне нормально! Но я очень хотел, чтобы имена всех этих людей остались на просторах популярного интернет-сайта, а не только на запыленных страницах научной литературы.
Наиболее часто кряж Ветреный Пояс упоминается в связи с бывшим Кожозерским монастырем, который расположен на восточной части кряжа на берегу Кожозера. Сегодня мало кто знает, что когда-то это был один из крупнейших монастырей, расположенных на Русском Севере. История монастыря, основанного в XV веке, довольно подробно изложена в инете. В настоящее время это местечковая «мекка» для джиперов и туристов-водников.
Но пора остановиться на страничках истории, хотя очень скоро я продолжу рассказывать о Ветреном Поясе.
Я уже давно смирился с неровностями дороги, с постоянной тряской, брызгами из воды из-под колес и черепашьей скоростью. Я свыкся с мыслью, что до населенной территории я не доеду и придется ночевать в тайге. Я даже умудрялся смотреть на смешанную тайгу, где камень сочетался с верховыми болотами, где через дорогу бегала дичь, и «осень развесила свои яркие ткани».
И вот проехав Вожозеро, я неожиданно скатился с гряды на технологическую лесовозную дорогу, усыпанную мягким песком. По этой дороге лесовозы вывозили дерево из района Челозера на железнодорожную станцию Унежму.
Признаюсь, скорость 40-50 км/час показалась мне весьма близкой к третьей космической и у меня зародилась надежда все-таки выполнить план этого дня!
По дороге в сторону Малошуйки я то и дело догонял Камазы, груженые лесом и честь всем водителям — на прямолинейных участках узкой дороги они прижимались к обочине, давая возможность обогнать их более быстроходному транспортному средству.
После моста через р. Нюхча начинается плавный подъем к горе Шапочке.
Прямо с дороги с вершины перевала открывался вид на низменность Белого моря и, глядя в бинокль на синеватую дымку горизонта, мне то и дело казалось, что в бликах вечернего солнца отражается морская гладь.
В вечерних сумерках я проскочил нужный поворот на Малошуйку и оказался у железнодорожной станции Унежма. Поняв ошибку, не без раздражения на самого себя пришлось вернуться назад, увидеть скрытые кустами указатели и свернуть в нужном направлении.
Когда смеркалось, по обе стороны дороги пронеслись огни в домах, дым из труб на белеющем закатном небе да лай собак — так я проехал деревню Золотуха.
За мой непростой день мне воздалось — перед мостом через Шубручей я свернул по колее с дороги и через пару сотен метров был на отличной стоянке.
Ровная и сухая площадка, трава выкошена, кострище с дровами, скамеечка да столик, с дороги не видно и в десяти шагах неширокий ручей с мостиком на другую сторону.
Перед тем как закрыться в палатке и завернуться в тепло спальника, я довольно долго сидел у костерка, слушая ночной лес, звуки и шорохи в темноте, протяжные крики гусиных стай, и мне казалось, что это не звезды мерцают в северном небе, а силуэты летящих птиц то и дело закрывают столь близкие огни далеких солнц.
ДЕНЬ 6. 23.09.15 г. (ср.)
Шубручей — пгт. Малошуйка — с. Абрамовская — с. Нименьга — дер. Старая Нименьга — Шубручей
Пробег 121 км.
Утро было настолько спокойным и умиротворяющим, что уезжать со стоянки у Шубручья просто не хотелось.
А когда из-за стены леса появилось солнце, то я просто физически почувствовал необходимость в днёвке и отдыхе после непростой дороги.
Но, увы, лимит отведенного времени на путешествие был уже обозначен, и я был вынужден продолжить движение по маршруту.
И снова ухабистая дорога через северную тайгу с поворотами по указателям до поселка Малошуйка.
Я специально проехал по Малошуйке по разным улицам, чтобы посмотреть поселок. Думаю, и у Вас, уважаемые читатели, сложится вполне определенное мнение о населенном пункте по моим фотографиям.
Вот чего я не сообразил сделать, так это фотографию воды из колонки, которую я набрал в пятилитровую пластиковую емкость — вода было темноватого торфяного цвета, и я немного пожалел, что столь не экономно расходовал воду «с фуллеренами» из Царицына ключа в Заонежье.
Совсем недалеко от Малошуйки расположено село Абрамовская.
Главная достопримечательность села — ансамбль деревянных церквей: Сретенской (1873 г.), Никольской, выстроенной в шатровом стиле (1638 г.), и колокольни 1807 года постройки. Весь ансамбль без труда заметен прямо с дороги.
Комплекс церквей установлен на правом берег реки Малошуйки, в нескольких километрах от впадения реки в Белое море. Все храмы возвышаются над селом, словно позиционируя свое главенствующее значение.
Достоверных сведений о времени образования прихода не сохранилось, но есть предположение, что приход образовался не позднее начала 17-го века, судя по «указу митрополита Новгородскаго и Великолуцкаго Афония к игумену Кожеозерскаго монастыря Ионе от 28 февраля 1638 года».
Митрополит своим указом приказывал построить новый деревянный храм в честь Святителя Николая на месте «сгоревшаго, одноимённаго «в волости Шуйка», принадлежащей монастырю. В то время приход находился в ведении Кожеозерскаго монастыря под названием «Шуйской монастырской волости».
Признаюсь, несмотря на то, что на стенах церквей прикреплены призывы сохранить ансамбль для будущих поколений, будущее всего комплекса мне показалось весьма неопределенным.
Явных следов не то что реставрации, но и консервации я не заметил, и все чаяния на сохранение храмов лишь в долговечности конструкций, отстоявших многие десятки лет, да в воле Божьей.
Я выехал из Малошуйки в сторону пос. Нименьга и деревни Старая Нименьга — самых восточных точек моей экспедиции.
Сразу на въезде поселок Нименьга поражает постапокалиптическим видом и штабелями подготовленного к вывозу леса.
Смотреть в Нименьге нечего, и я продолжил движение через железнодорожный переезд.
Лесная дорожка к деревне Старая Нименьга оказалась довольно живописной и не скучной: то кустарно изготовленный «грейдер», то осиновые рощи, то изгиб русла реки Нименьга.
В деревушке я остановился у моста через реку в сомнениях о дальнейших действиях.
Короткая разведка показала, что к церкви, ради которой я и приехал, автомобильного подъезда нет, сведения карт генштаба значительно устарели. Приходилось оставлять Ворчуна на открытом месте в незнакомой деревне и продолжить путешествие пешком, но мне снова повезло.
С другой стороны реки к мосту вышел человек в «заброднях» с корзиной в руках, перешел через реку и высказался, улыбаясь, как старому знакомому, «представляешь-нна, вот вышел поздно, а «краснобровые» уже почти всю бруснику склевали-нна». Так я познакомился с Владимиром, уроженцем этой деревни, пенсионером, зимой живущим в городе Онега, а в теплое время в родительском деревенском доме.
Вот Владимир и рассказал мне о пути к Преображенскому храму, а Ворчуна разрешил поставить у ворот, рядом с его «Нивой», «под присмотр, так сказать-нна».
Путь к храму и колокольне много времени не занял и, приблизившись к церковному комплексу, я нисколько не пожалел о проделанном пути.
Общий вид храма с колокольней заставлял остановиться, постоять под пока еще теплыми лучами сентябрьского солнца и постараться как можно лучше запомнить все детали пейзажа.
Размер храма в столь глухом по нынешним меркам уголке поражал воображение.
В «Кратком историческом описании приходов и церквей Архангельской епархии» отмечается, что нынешнему Преображенскому храму, построенному в 1878 г. вместо прежнего, сгоревшего в 1875 г., предшествовал ряд храмов, история которых не представлена местным причтом.
В деревянном двухэтажном Преображенском храме четыре престола: в верхнем тёплом этаже, один с юга — Преображения Господня, другой с севера — в честь Рождества Иоанна Предтечи; в нижнем этаже один — в честь Благовещения Пресвятой Богородицы, другой — в честь Климента, папы Римского.
Отдельно от церкви стоит колокольня. Колокольня с годами накренилась и сложно сказать, как она еще не рухнула.
Внутри храма полная разруха. Владимир говорил, что церковь использовалась в хозяйственных целях для хранения сена, фуража, и это не могло положительно сказаться на состоянии отделки.
Дорога назад к дому Владимира показалась еще более короткой. Я переоделся, и у нас завязался разговор. Хозяин дома был рад увидеть нового человека, угощал чаем и рассказывал о молодой паре, что доехала из Москвы до города Онега, оставила там автомобиль на стоянке, пересела на пригородный поезд, добралась до Малошуйки и оттуда пешком до Старой Нименьги посмотреть на храм. О колонне «сильно поднятых джипов», что прошла деревню этим летом и двинулась побережьем через прибрежную няшу до Онеги и раз «ни один не вернулся, значит, прошли-нна». Об охоте, когда лоси выходят прямо к дому, а глухари с тетеревами осенью поедают всю бруснику на мшистых болотах. О стаях гусей, что закрывают небо, взлетая с болот. О ловли семги и о том, как одна рыбина чуть не утащила его в реку и в доказательство показывал свои рыболовные снасти.
Он вспоминал, как было многолюдно в этих местах и что все поля не использовались под сенокос, а каждый год засеивались. За сеном ездили далеко, к болотам, и каждый участок сенокоса был поделен между хозяйствами. Он рассказывал и рассказывал, добавляя к словам окончание «-нна», которое я впервые услышал от Ботева Сергея в Лешуконском в 2013 году.
А теперь здесь остался из