Баллада о страдающем губернаторе
Губернатор Еврейской автономной области Ростислав Гольдштейн оказался единственным главой российского региона, против которого ещё не введены американские санкции. Он заявил, что эта ситуация причиняет ему «моральные страдания» и что он готов подать в Страсбургский суд.
Далеко-далеко, там, где тучи качаются хмуро,
Где давно из людей не видали вообще никого,
От китайской границы по левобережью Амура
Протянулась на север Еврейская наша АО.
Здесь когда-то стояли аидов казачьи артели,
Из горла поглощая в район завезённый портвейн.
А потом всем кагалом, как птицы, они улетели,
И остался в живых лишь один губернатор Гольдштейн.
Ростиславу Гольдштейну досталась нелёгкая доля,
Жалкий жребий шлемазла, живущего в дикой глуши, –
Спозаранку глядеть на бескрайнее русское поле,
Ожидая увидеть в нём призрак еврейской души.
Только призрака нет. Он сто лет как растаял в Европе,
Даже тень его клюва под облаком не промелькнёт.
И глядит губернатор на горы, леса и отроги,
Вспоминая покинувший гнёзда еврейский народ.
А ведь сколько их было – Жидковичей, Зисманов, Кацев,
Цукерманов, Хаймовичей, Юдиных – всех и не счесть.
Но куда-то успело всё воинство это смотаться,
Одного лишь Гольдштейна оставив за старшего здесь.
Общей площадью тридцать шесть тыщ
километров квадратных
Распласталася область, которую создал Господь,
Но евреи в свой дом не хотят возвращаться обратно,
Где им в детстве далёком Россия обрезала плоть.
Улетели аиды из дальневосточного рая,
Никого, ни единой души на две тысячи вёрст.
Лишь забытый Гольдштейн сам себе говорит:
– На хрена я
Сторожу эту глушь, этот богом забытый погост?
Да к тому же ещё по совету чужого раввина,
Что жужжал, словно муха, имея виктимную цель,
Не включили его в санкционные списки Минфина
США в отношении губеров русских земель.
И теперь нет покоя душе перед странами НАТО,
Словно он их агент, затерявшийся в русском дыму.
Белым вороном длани свои распростёр губернатор
Над Еврейской АО, не упёршейся в хрен никому.
У других губернаторов жизнь фонтанирует круто,
Медным тазом в Европе накрыта недвижка у них,
Никуда из России не выехать дальше Сургута,
И на совести нет ни тревог, ни забот никаких.
А у Славы Гольдштейна солёная горькая влага
Застилает глаза, увлажняя раскрытый талмуд.
Все дороги свободны – хоть в Рим, хоть в Париж,
хоть в Гаагу,
Но душа негодует и просится в Страсбургский суд.