А если оглянуться? На встречных курсах
Фукуяма не ошибался, анонсируя мировой «финиш», только не понимал, в каком смысле «всё заканчивается». Если мы в отличие от него понимаем, то надеемся, что «отмеченный триумфом либерализма «конец истории» готовит ландшафт для нового начала». Подразумевается, что идеологический комплекс, о котором идёт речь, заняв торжествующие позиции в головах, постепенно аннулирует сам себя, а вместе с собой ослабляет, сводя на нет, отождествившийся с ним – т. е. зараженный – социальный организм. «Конец истории» регистрируется, но не как «рекордное достижение», которое уже не будет превзойдено – вечное плато – но руководство к действию и приближаемый, следующий за ним итог: то есть как процесс активного обнуления социально достигнутого.
Интересно заметить, что в популярных программно-обзорных текстах на тему «как дошёл Запад до жизни такой», пиррова победа его основного на данный момент идеологического продукта несколько смазана. Собственной персоной либерализм стыдливо отступает на задний план. Появляется искушение отделять последние десятилетия евроамериканской умственно-идеологической эволюции от времени становления и «золотого века» либерализма. А не надо отделять. Нынешние чудеса вытекли из «золотого» как желток на пол из треснувшего яйца. Каким образом либерализм обернулся уродливым гибридным недо_социализмом?
И в «манифесте Богомолова», и в библиографическом списке, упомянутом здесь по вышеприведенной ссылке, либерально-либертарианское течение мысли «как бы непричём». Нечто прискорбное творится на его незаметном фоне. Например, какие-то люди написали в середине XX века серию вредных книжек и мир от этого испортился. Кто и как удобрял почву для этих книжек, почему они сделались «необходимы», об этом почти молчок. Авторы плохих книжек запороли ценности культа свободы, которые практиковались вокруг (и позже были воспеты Фукуямой) или, напротив, извлекли из них последние следствия? Расцвет был в далекие 50-е или 90-е гг. или же вернее думать, что цветок распускается у нас на глазах, конвертируясь в «социализм»? Я-то даю свой вариант ответа, но он «отсутствует как класс» в обзорных попытках, упомянутых выше. Попутно надо различать, чем был и чем мог быть либерализм «изначально», «эзотерически», «в своей предыдущей жизни», для «внутреннего употребления» в аристократическом обществе наподобие английского, и чем он сделался во внешне-экспортном варианте. У меня проводится такое различие, но в то же время присутствует понимание неизбежности слива предмета обсуждения в токсично-злокачественную внешнюю форму. «Либерализм №1» по сути (выше по ссылке) – один из периферийных элементов аристократической ментальности. Но если элита в целом теряет себя и мир, лишенная увековечивающих «зацепок» в виде своего «фирменного» дискурса, то, конечно, и её либеральность искажается гримасой вырождения.
Идеологическую и культурную трансформацию последних десятилетий невозможно мыслить иначе, чем как способ диагностики духовного состояния правящего слоя – особенность, которую «другие обозреватели» склонны упускать. Политико-экономическое состояние является проекцией духовного, но играет значимую роль катализатора эволюции первого (по принципу положительной обратной связи). Роняя себя, правящий сверхсубъект спускается всё ниже, на уровень субъекта (и вот он уже меньшинство среди меньшинств), затем недо-субъекта и навязчивого анти-субъекта. Воплощаясь, он становится слабее, а не сильнее, как следовало бы ожидать в его лучшие времена: отныне его достижения работают против него. Регресс под видом прогресса начался задолго до 40-х годов, и всё же нельзя не признать, что время решающего перелома падает на этот роковой интервал. Богомолов касается острой темы, второй мировой войны, вряд ли он готов раскрыть её, как требуется… Автор «библиографии» также не учитывает наиболее значимые аспекты влияния центрального военно-исторического события XX века. (Чьи эстетические последствия всего актуальнее. Какая модель/конструкция власти сделалась образцовой, намного важнее реестра государств, финансовых политик и идеологий, записанных победителями – факт, на который, собственно, я и призываю оглянуться, разъясняя, что имеется в виду.)
Богомолов только что удивил публику своим предложением «спасите тьму» и призывом зарезервировать Россию в качестве её мирового депозитария. «Оставьте нам немного тьмы, чтобы сохранилось искусство», просит скандальный режиссер. Более детальный разбор вопроса (*, **) однако же наводит на мысль, что в интересах искусства, включая искусство власти, режиссер бы лучше ходатайствовал сохранить «побольше света», а не «побольше тьмы». Не дефицит последнего, а оскудение первого – так ставится диагноз современности, если трактовать её в свете «Эсхила-и-Ницше» и «Эсхила-у-Аристофана». Но, когда мы говорим об этом, то лишь иными словами излагаем содержание предыдущего абзаца. Процесс «химической кастрации» описан в «Конце мая» – таков императив «будьте слабее», отправленный в «массы» «правящим анти-субъектом»: погасшей элитой, «покрасневшими карликами». Обрушение государств на плечи нижестоящих структур, демонтаж «империи» в умах, реванш агитпропа – «гвельфов», секуляризованных инквизиторов-клириков, выносящих обвинительный этический приговор всем иным ветвям власти: детали, которые дополняют пейзаж.
Так ещё долго продлится. Но если когда-нибудь обнаружатся признаки того, что приближается «наконец, история вместо конца истории» – то сигналом будет не любезная «тьма» отечественной режиссуры, не зажатые веки и бредовые сны. Мы откроем глаза и увидим. Увидим, щурясь, не только ничто, но другое – как «мощно мерцает в неукрощенных глубинах, во внемлющей бездне свет»: если использовать световую символику, то оптимальна фраза Гёльдерлина, отражающая диалектику и драматургию, которой с тех пор будет вдоволь после скучных времён вторичного смешения и незрячего однообразия.