Памяти Ольги Берггольц

Якеменко

В ноябре 1975 года, 50 лет назад, ушла из жизни Ольга Берггольц.

Настоящий поэт. Блокадная Мадонна. Трагической, исковерканной судьбы. Она потеряла двух родившихся и трех не родившихся детей. «Верящая», - как сказал ей Горький. Истово преданная стране и страстно желавшая жить.

Ее сажали, били, глумились над ней, беременной, когда случился выкидыш. ее, босую, по снегу вели в медчасть. Конвойному, молодому солдату, который не смог сдержать слез, она сказала:

- Ты что, солдатик, плачешь? Испугался? А ты стой и смотри, как русские бабы мертвых в тюрьмах рожают!..

Всю блокаду она разговаривала с великим городом из «Дома Радио». Призывала жить. Бороться. Не сдаваться. Дважды ей предлагали эвакуацию - отказалась. Однажды, идя на работу, упала от слабости, а придя в себя, обнаружила, что сидит на вмерзшем в лед человеке и поняла, что умирает. И уже предсмертно засыпая от холода, когда почти замерла в ней жизнь, вдруг услышала свой голос по радио, убеждавший жить. Встала и пошла.

Ее книгу стихов люди в блокадном Ленинграде выменивали на хлеб. В землянках генералы, руководившие боем, «слушали и ревели, понимаешь, ревели генералы, и все говорили: увидите ее - обнимите"...» - так ей писала подруга.

Ее выгоняли из партии, развенчивали, били, запрещали книги – и ее слова выбиты на Пискаревке, на мемориальном кладбище жертв блокады, она кавалер орденов Ленина и Трудового Красного Знамени. Она начала пить, а врачам, которые пытались ее лечить, говорила, что лечить нужно не запой, а душу, "она у меня больна, не срастаются изломы".

Я так хочу, так верю, так люблю,

Не смейте проявлять ко мне участья.

Я даже гибели своей не уступлю

За ваше принудительное счастье...

Умирая, просила похоронить себя на Пискаревке, рядом с тысячами безымянных блокадников. На гражданской панихиде писатель Федор Абрамов сказал: «Если бы гроб ее поставили в сердце Ленинграда на Дворцовой площади, - сказал он, - то и тогда не вместились бы все желающие проститься с ней. Ибо Ольга Берггольц, запомните это, - великая дочь нашего города и первый поэт блокадного Ленинграда».

Похоронили ее на Волковом.

На собранье целый день сидела

то голосовала, то лгала…

Как я от тоски не поседела?

Как я от стыда не померла?..

Долго с улицы не уходила —

только там сама собой была.

В подворотне — с дворником курила,

водку в забегаловке пила…

В той шарашке двое инвалидов

(в сорок третьем брали Красный Бор)

рассказали о своих обидах, -

вот — был интересный разговор!

Мы припомнили между собою,

старый пепел в сердце шевеля:

штрафники идут в разведку боем

прямо через минные поля!..

Кто-нибудь вернется награжденный,

остальные лягут здесь — тихи,

искупая кровью забубенной

все свои небывшие грехи!

И соображая еле-еле,

я сказала в гневе, во хмелю:

"Как мне наши праведники надоели,

как я наших грешников люблю!"