Памяти Ольги Берггольц
Якеменко
В ноябре 1975 года, 50 лет назад, ушла из жизни Ольга Берггольц.
Настоящий поэт. Блокадная Мадонна. Трагической, исковерканной судьбы. Она потеряла двух родившихся и трех не родившихся детей. «Верящая», - как сказал ей Горький. Истово преданная стране и страстно желавшая жить.
Ее сажали, били, глумились над ней, беременной, когда случился выкидыш. ее, босую, по снегу вели в медчасть. Конвойному, молодому солдату, который не смог сдержать слез, она сказала:
- Ты что, солдатик, плачешь? Испугался? А ты стой и смотри, как русские бабы мертвых в тюрьмах рожают!..
Всю блокаду она разговаривала с великим городом из «Дома Радио». Призывала жить. Бороться. Не сдаваться. Дважды ей предлагали эвакуацию - отказалась. Однажды, идя на работу, упала от слабости, а придя в себя, обнаружила, что сидит на вмерзшем в лед человеке и поняла, что умирает. И уже предсмертно засыпая от холода, когда почти замерла в ней жизнь, вдруг услышала свой голос по радио, убеждавший жить. Встала и пошла.
Ее книгу стихов люди в блокадном Ленинграде выменивали на хлеб. В землянках генералы, руководившие боем, «слушали и ревели, понимаешь, ревели генералы, и все говорили: увидите ее - обнимите"...» - так ей писала подруга.
Ее выгоняли из партии, развенчивали, били, запрещали книги – и ее слова выбиты на Пискаревке, на мемориальном кладбище жертв блокады, она кавалер орденов Ленина и Трудового Красного Знамени. Она начала пить, а врачам, которые пытались ее лечить, говорила, что лечить нужно не запой, а душу, "она у меня больна, не срастаются изломы".
Я так хочу, так верю, так люблю,
Не смейте проявлять ко мне участья.
Я даже гибели своей не уступлю
За ваше принудительное счастье...
Умирая, просила похоронить себя на Пискаревке, рядом с тысячами безымянных блокадников. На гражданской панихиде писатель Федор Абрамов сказал: «Если бы гроб ее поставили в сердце Ленинграда на Дворцовой площади, - сказал он, - то и тогда не вместились бы все желающие проститься с ней. Ибо Ольга Берггольц, запомните это, - великая дочь нашего города и первый поэт блокадного Ленинграда».
Похоронили ее на Волковом.
На собранье целый день сидела
то голосовала, то лгала…
Как я от тоски не поседела?
Как я от стыда не померла?..
Долго с улицы не уходила —
только там сама собой была.
В подворотне — с дворником курила,
водку в забегаловке пила…
В той шарашке двое инвалидов
(в сорок третьем брали Красный Бор)
рассказали о своих обидах, -
вот — был интересный разговор!
Мы припомнили между собою,
старый пепел в сердце шевеля:
штрафники идут в разведку боем
прямо через минные поля!..
Кто-нибудь вернется награжденный,
остальные лягут здесь — тихи,
искупая кровью забубенной
все свои небывшие грехи!
И соображая еле-еле,
я сказала в гневе, во хмелю:
"Как мне наши праведники надоели,
как я наших грешников люблю!"