Андрей Мисюра: Не только текстом мы можем выразить смысл и дух пьесы
Как мы уже сообщали, 3 и 4 марта состоится премьера спектакля «Старик» по пьесе М. Горького. Это будет бенефис заслуженной артистки РФ Наталии Машатковой и актера, почетного работника культуры Ивановской области Андрея Мисюры. Сегодня мы беседуем с одним из бенефициантов Андреем Мисюрой, который будет играть в спектакле роль Мастакова.
– Андрей Анатольевич, пьеса Горького «Старик» нечасто сейчас ставится. Что Вас в ней затронуло? – Мы начали говорить об этой пьесе примерно за месяц до начала репетиций, и с режиссером, и с Наталией Машатковой, обсуждали интересные моменты. Чем глубже мы в пьесу погружаемся, тем больше она захватывает. Пьеса исповедальная. Есть в ней понятие греха и исповеди. Человек, казалось бы, на первый взгляд, какой-то злой и греховный, а на самом деле оказывается, что он нормальный, и наоборот, иногда у внешне приличного человека грехов больше.
– Иными словами, нельзя о человеке судить одномерно.– Нельзя судить одномерно. Он прячет в себе какие-то грехи, он ходит в церковь, но на исповеди останавливается у какой-то черты. Нелегко рассказать о себе самое сокровенное. У каждого из нас свои «скелеты в шкафу», за которые нам стыдно, о которых нам и хочется рассказать, облегчить душу, и в то же время страшно. И боязно, как люди оценят твои исповедальные вещи. Вот такие глубокие темы поднимает эта пьеса.
– Вы много играли Островского. Островский понятен, пусть и пьесы разные, но все равно, это один автор, один почерк, один человек, а Горький совсем другой. Как перестраиваться было, сложно?– Сказать, что Островский проще, я не могу.
– Я и не говорю, что проще. Привычнее для кинешемского зрителя, для актеров, для тех, кто в его драматургию неоднократно погружался, и вы примерно понимаете, о чем будет речь и чего примерно ждать.– У Островского тоже есть очень глубокие философские вещи. Островский тоже очень близко подходит к каким-то исповедальным вещам. Религиозным. Без православия Островского представить трудно. Сегодня, то есть последние нынешние десятилетия, Островский начал становиться другим на сцене. Потому что раньше, в советское время было так: Островский – это мир купцов, девятнадцатый век, все понятно. А сегодня мы начинаем понимать, что многое в его пьесах стало ближе к нам, мы увидели параллели с философией православия, стали понимать, что пьесы Островского глубже, чем мы думали до сих пор. И во время репетиций «Старика» понимаем, что не только текстом мы можем выразить смысл и дух пьесы. Одним только текстом автора без внутренней углубленной работы актер не сможет ничего сказать. Автор глубже, чем внешние слова. – Горький по времени нам ближе, он позже писал, чем, к примеру, Островский, и его пьесы напрямую перекликаются с сегодняшним днем. Если мы (театр) берем пьесу, значит, с ее помощью мы хотим что-то донести до зрителя. Понятно, что пьеса острая, современная, злободневная. Но язык, приемы, драматургия Горького отличаются от Островского. У нас в Кинешме Горький нечасто, скажу осторожно, ставится. Насколько трудно было переключаться на его драматургию? На преодоление работа идет или нет?– Не думаю, что можно сказать «на преодоление». Это определение было бы уместно, если бы мы играли что-то совершенно другое, что-то несоответствующее нашему внутреннему миру. Горький нигде не противопоставляет себя другим драматургам. Конечно, у него есть вещи более глубокие, чем, допустим, пьесы того же Островского. Островский более «бытовой», более о нашей жизни, о жизни тех людей, которые жили тогда, в девятнадцатом веке, которые жили сто пятьдесят лет назад, и сыграть Островского без знания исторических реалий того времени довольно сложно. То есть надо понимать и слова, которые произносят персонажи, почему они их произносят, что они означают, те вещи, которыми мы уже не пользуемся. У Горького меньше привязанности к быту, жизни.
– У него социальный аспект явлен острее.– Конечно. Более обостренные и социальные аспекты, и именно в этой пьесе, потому что в «Жизни Клима Самгина» или в «Вассе Железновой» действительно идет социальный срез, революция, отношение человека к революционным изменениям.
– То есть, хочешь ты или не хочешь, ты не можешь не быть в него включенным во время, в которое живешь.– Конечно. Очень часто сейчас от некоторых современников слышу: «я телевизор не смотрю». Но все равно надо что-то знать, что происходит со страной, с людьми. И тогда, сто лет назад, тоже были времена нелегкие, и тогда человек делал выбор, на какую сторону встать.
– Ожидаемый вопрос – волнуетесь ли перед премьерой? – Да. Очень. Боюсь, что не справлюсь, боюсь, что сделаю что-то не так. Мне уже несколько раз Горький снился.
– И что он говорил или делал?– О чем мы говорили с ним, не помню, помню строгие брови. Я живу на улице Горького, у меня все переплетается. Если скажу, что Горький был и остается одним из любимых моих авторов, я не совру. Читал много и пьес, и сказки, и рассказы, и повести.
– То есть волнуетесь, как перед любой премьерой?– Нет, не как перед любой. Чувствую большую личную ответственность. Очень переживаю – смогу ли, справлюсь ли. Нелегко дается. Тяжело. Не могу сидеть в гримерке во время репетиций.
– Я вижу, да. Вы все время находитесь за кулисами. – Наблюдаю, как идет процесс, куда он идет.
– Спасибо и успехов!– Спасибо.
Интервью провел Александр Воронов