"У меня принципы" — объяснил "заслуженный домостроевец" (64 года), когда отказался выносить мусор и пояснил, как женщине себя вести
Знаете, отношения в зрелом возрасте – это довольно сложная вещь. Где на каждом шаге встречаются чужие, десятилетиями устоявшиеся привычки.
Ты встречаешь человека, и он кажется тебе цельной, завершенной личностью. Глыба, а не мужчина.
А потом выясняется, что эта глыба состоит из очень специфического материала, и при попытке внести ее в свой уютный дом, она начинает крошиться, засыпая все вокруг пылью своих «принципов».
История моей приятельницы Виктории – это как раз о том, как солидный и «правильный» мужчина может оказаться просто памятником самому себе. Который требует, чтобы его оберегали, протирали тряпочкой и ни в коем случае не просили сдвинуться с места.
Виктории пятьдесят семь. Женщина элегантная, с живым умом. Работает главным бухгалтером в небольшой фирме, хозяйка прекрасной трехкомнатной квартиры, которую она сама, по кирпичику, по вазочке, превратила в островок уюта.
Разведена давно, дочь живет отдельно. Виктория не искала бурных страстей, но мысль о надежном мужском плече рядом нет-нет, да и согревала ее вечерами.
И вот, в гостях у своих знакомых она познакомилась с ним. Владимир, шестьдесят четыре. Владимир Кузьмич, как он представился почти сразу, с легким, но значительным нажимом на отчество.
Бывший сотрудник какого-то серьезного ведомства, высокий, с идеальной осанкой и взглядом, который, казалось, мог просканировать тебя на соответствие ГОСТу.
Он покорил ее не комплиментами, нет. Он покорил ее правильностью. Он не говорил о чувствах, он говорил о «порядочности», «долге», «устоях». Владимир с легким презрением отзывался о современных мужчинах, которые «обмельчали». А он – нет. Он был из той самой, старой гвардии.
— Вика, ну что ты, какой я тебе Вова? — мягко, но с ноткой стали в голосе поправил он ее как-то в самом начале их знакомства.
— Я Владимир. Или, если тебе будет удобнее, Владимир Кузьмич. Меня так отец воспитал. В строгости. Имя – это честь человека. А все эти «Вовчики»… это, простите, для гаража.
Виктория тогда даже смутилась. И правда, как солидно. Владимир Кузьмич. Это звучало надежно.
Их общение развивалось неспешно. Он приходил в гости. Всегда с одной гвоздикой для хозяйки («Розы – это пошлость, а гвоздика – символ стойкости», – объяснял он) и тортиком.
Садился в кресло, которое сразу определил как «свое», и вел обстоятельные беседы. О современной жизни, о том, как «раньше было лучше», о неправильном воспитании современной молодежи.
Виктория слушала и готовила. Она старалась. Пекла его любимый яблочный пирог по рецепту из старой советской книги, варила борщ – «чтобы ложка стояла». Он ел с достоинством, основательно, изредка кивая:
— Да, Виктория. Умеешь ты создать уют. Это истинно женское призвание.
Она и не замечала поначалу, что этот «уют» создается исключительно ее силами.
Он приходил, ужинал, беседовал, смотрел новости по телевизору, а потом, откланявшись, уходил в свою квартиру, оставляя после себя гору посуды и ощущение, что она сдала экзамен.
Но на душе было тепло. Не одна. Есть солидный, правильный Владимир Кузьмич.
Первые звоночки были тихими, как мышиный писк.
Однажды она попросила его помочь донести из магазина две тяжелые сумки. Он посмотрел на ее руки, потом на свои, одетые в чистые кожаные перчатки.
— Виктория, право слово. Женщина с авоськами – это символ эпохи дефицита. Вызови такси. Мужчина не должен выглядеть как грузчик. Это роняет его достоинство.
Она тогда опешила, но вызвала такси. Сама заплатила. Он сидел рядом, прямой как струна, и рассуждал о падении нравов.
Но настоящий концерт, как оказалось, был еще впереди.
Это был обычный субботний день. Владимир Кузьмич пришел в гости, как всегда, к четырем. Виктория половину дня провела в уборке, потом бегала по магазинам.
А после стояла у плиты. Приготовила первое, жаркое, салат. Они прекрасно поужинали, он похвалил ее кулинарные таланты, назвав «настоящей хозяюшкой».
После ужина, когда на кухне выросла гора посуды, а мусорное ведро под раковиной опасно накренилось, источая тонкий аромат луковой шелухи, Виктория решилась.
— Владимир, милый, — начала она как можно мягче, — я сейчас посуду помою, а ты не мог бы мусор вынести, пожалуйста? А то уже ведро совсем полное.
Он оторвался от газеты и посмотрел на нее. Не сердито. Не раздраженно. Он посмотрел на нее с искренним, неподдельным, вселенским изумлением. Будто она попросила его станцевать на столе в балетной пачке.
Он снял очки, аккуратно протер их бархатной тряпочкой и водрузил обратно на нос.
— Виктория, я не ослышался? Ты просишь меня… вынести мусор?
— Ну да, — растерялась она от такой реакции.
Он отложил газету на столик. Медленно. С достоинством выпрямился в кресле, и оно вдруг показалось троном.
— Послушай меня внимательно, Виктория. У меня есть принципы. Меня так воспитали. Есть вещи мужские, а есть женские.
Мужское дело – это решать глобальные вопросы. Обеспечивать семью, быть главой и опорой. А женское дело – это поддерживать очаг. Дом, быт, уют. Это ваша святая обязанность и ваше поле деятельности.
Он сделал паузу, давая ей возможность осознать глубину сказанного.
— Вынос мусора, — он произнес это словосочетание так, будто оно было ругательным, — это часть быта. Это завершающий этап приготовления пищи и наведения порядка.
Это сугубо женская функция. Ты представляешь меня, Владимира Кузьмича, идущего по двору с этим… пакетом? Что скажут соседи? Они скажут: «Посмотрите, Кузьмича женщина под каблук загнала». Это удар по моей репутации. По нашему с тобой общему статусу, между прочим.
Виктория замерла. Она думала, что это какая-то неуместная шутка.
— Владимир… То есть, ты серьезно? Тебе просто… стыдно вынести пакет?
— Дело не в стыде, а в принципах! — он начал слегка заводиться, и его баритон приобрел металлические нотки. — Женщина должна понимать свое место и свою роль.
Твоя задача – сделать так, чтобы я, приходя в твой дом, чувствовал себя мужчиной. Чтобы я отдыхал душой. А ты обрушиваешь на меня бытовые проблемы. Это неправильно. Это разрушает саму суть отношений между мужчиной и женщиной. Так всегда было заведено.
И в этот момент пелена с ее глаз не просто спала. Она рухнула, разлетевшись на тысячи осколков.
Она смотрела на этого 64-летнего «заслуженного домостроевца», сидящего в ее кресле, в ее квартире, сытно накормленного ее ужином, и видела не глыбу, не опору, а… просто старый, пыльный комод. Красивый с виду, но абсолютно бесполезный и тяжелый.
Который нельзя ни подвинуть, ни открыть, а можно только сдувать с него пылинки.
Она ничего не ответила. Просто молча кивнула.
Владимир смотрел на Викторию с победоносным видом. Мол, поняла, уяснила, молодец.
Женщина пошла на кухню, взяла тот самый злополучный пакет с мусором. Он был тяжелым. В другую взяла его пальто с вешалки в прихожей. И вернулась в комнату.
Молча протянула ему пальто.
— Это что? — не понял он.
— Это твое пальто, Владимир Кузьмич, — спокойно и очень четко произнесла хозяйка квартиры. — Твои принципы совершенно неколебимы. Я восхищена. Но им не место в моем доме.
Он побагровел.
— Ты… ты что, выгоняешь меня? Из-за мусора? Ты понимаешь, что ты теряешь мужчину? Одна останешься. Радоваться должна, что я с тобой.
— Нет, Владимир Кузьмич, — ее голос был стальным. — Мужчину с принципами я, к сожалению, так и не встретила. Я теряю человека, чьи «принципы» заключаются в том, чтобы удобно устроиться за чужой счет. А теперь, будь добр, на выход.
Судя по его виду, Кузьмич был унижен и оскорблен из-за своих лучших «принципах».
Он молча, с каменным лицом, надел пальто, даже не взглянув на нее. Уже стоя на пороге, он обернулся и изрек:
— Вот поэтому вы все и одни. Не умеете ценить настоящих мужчин.
И ушел.
А Виктория взяла пакет, который так и стоял в коридоре, и не переодеваясь, в своем нарядном платье, следом вышла на улицу. Прохладный вечерний воздух ударил в лицо. Она дошла до контейнеров и с каким-то небывалым облегчением бросила пакет в урну.
И, возвращаясь домой, в свою тихую, уютную квартиру, она улыбнулась по-настоящему. Иногда, чтобы в доме стало чисто и свежо, нужно просто вовремя вынести мусор. Весь. Без остатка.