Вера Алентова: «Я всегда легко говорила «нет», если не нравился сценарий»
Сегодня, 25 декабря, в возрасте 83 лет умерла актриса, народная артистка России Вера Алентова. Церемония прощания с ней пройдет в Московском драматическом театре имени А.С. Пушкина.
Вера Алентова родилась 21 февраля 1942 года в городе Котлас Архангельской области. В 1961 году уехала в Москву и поступила на актерский факультет школы-студии имени В.И. Немировича-Данченко при МХАТ СССР имени М. Горького. А после окончания, в 65-м, была принята в труппу Московского драматического театра имени А.С. Пушкина, где прослужила всю жизнь. Ее дебют кино состоялся тогда же, в 1965 году — в фильме «Дни летные». Но всенародную любовь актрисе принесла картина ее мужа, Владимира Меньшова, «Москва слезам не верит» (1979), получившая премию «Оскар» в номинации «Лучший фильм на иностранном языке» (1981). Вера Алентова участвовала и в других фильмах супруга: «Ширли-мырли» (1995) и «Зависть богов» (2000). Владимир Меньшов скончался в четыре года назад в возрасте 81 года. Их дочь — актриса и телеведущая Юлия Меньшова.
Вера Алентова неоднократно становилась собеседницей «Культуры». Вспоминаем ее наиболее яркие высказывания.
«Москва слезам не верит»
Вера Алентова: «Не верю, что Коонен могла проклясть Камерный театр» (17 февраля 2017 года)
— Почему бытует мнение, что у вас трудно брать интервью?
— Наверное, это действительно так. Я не считаю, что по каждому поводу нужно высказываться. Случаются важные события, и о них есть смысл поговорить, а личное и проходящее — не темы для широкого обсуждения. Да и вопросы должны быть интересны. Те же, что задают, как правило, сводятся к клише: «А правда ли…». Если отвечать на такие вопросы, интервью будет состоять из односложных «да» и «нет». Согласитесь, скучно.
Сергей Киселев/АГН «Москва»
— Ваша мама была актрисой. Театральные гены сказались на выборе профессии?
— Наверное. Мама, папа, отчим были артистами. По материнской линии четыре предшествующих поколения — священнослужители. Про отца знаю мало — он умер, когда мне и четырех лет не исполнилось. Мама — строгий человек, считала, что театр не место для детей, и брала меня с собой крайне редко, в основном на детские спектакли. Но представления я сама устраивала во дворе. Мы что-то выдумывали, понарошку продавали билеты, готовили реквизит из старых кастрюль, ветхих занавесок, уже ненужных в доме вещей. Фантазировали, сочиняли. За кулисами я, конечно, бывала, хоть и нечасто. Любила костюмерные, где хранилось немало старинного — веера, перчатки, корсеты — они мне очень нравились. А «драгоценности» делали бутафоры из каких-то камешков, за этим процессом я наблюдала словно завороженная. Тогда сложилось огромное уважение к труду всех театральных служб.
— Хранит ли память какие-то яркие впечатления от увиденного в нежном возрасте?
— Конкретных спектаклей назвать не могу, но помню, как мама играла узницу концлагеря, и фашист выбивал у нее из рук кружку с водой. То, что человек не может утолить жажду, я перенести не могла и горько плакала.
Фото: Михаил Строков/ТАСС
— Есть ли наиболее близкие и любимые роли?
— Все. У актеров нет ни скрипки, ни рояля, ни холста, ни кисти, своих героев мы лепим из себя, творим из того, какие книжки прочитали, какую музыку предпочитаем, какой длины у нас руки и ноги, какого цвета глаза, волосы. Из того, что есть, из чего состоим. Спектакль — общая история, каждая роль — ручеек, впадающий в одну реку. Если твой вьется зигзагами, норовит уйти в сторону и никак не может сойтись с другими, значит — не состоялось, не получилось договориться с режиссером. Может, пара таких ролей у меня была, но я от них быстро избавлялась.
— Современный театр, снявший все табу, вы принимаете?
— Нас учили поднимать зрителя до своего уровня, а не опускаться в обыденность, говорили о высоком предназначении сцены. Сейчас не 60-е, не ренессанс театра с молодыми «Таганкой» и «Современником», да и не подъем культуры. Все провокации — не от хорошей жизни. Думаю, что вместе с несчастьем и это пройдет. Как проходит любое временное явление. Скандалы используются для привлечения публики — иначе уже не поднять людей с дивана, не оторвать от телевизора. Зритель изменился. Может, разленился или устал от проблем? Не знаю. Только понимаю, что молодым не повезло, как нам, заставшим изумительный расцвет искусства — кинофильмы, спектакли, вечера в Политехническом, выступления поэтов на площади Маяковского. У меня есть внуки, и, надеюсь, им посчастливится встретиться с открытиями, затрагивающими и ум, и сердце.
Сергей Киселев/АГН «Москва»
— Что для вас важнее — театр или кино?
— И то, и другое, но я актриса театра и, пожалуй, знаю про него все. Сценических работ у меня намного больше, чем кинематографических. Мои роли на подмостках, начиная с самых первых, были настолько по материалу значительны, что желания соглашаться на съемки в какой-то ерунде никогда не возникало. Я всегда легко говорила «нет», если не нравился сценарий или казалось, что режиссер не очень сильный. И хотя я всегда чувствовала себя актрисой сцены, первые награды принес кинематограф. Фильм «Москва слезам не верит» просто повернул мою биографию и мою судьбу.
«Москва слезам не верит»
— Ожидали такую всеобщую любовь после выхода ленты?
— Нет, и сниматься не хотела. Сюжет показался примитивным и отношения героев плоскими. Считала даже, что и Владимиру Меньшову не стоит заниматься этой картиной. Но Михаил Ильич Ромм учил студентов, а среди них был и мой муж: «Не думайте, что писать сценарии вам будет Лев Толстой, если хоть одна сцена показалась интересной, беритесь за работу и дотягивайте материал». Так и вышло. История, предложенная Валентином Черных, о трех девочках, приехавших завоевывать столицу, понравилась Меньшову, герой Гоша — тоже идея сценариста. И Меньшов приступил к съемкам, из одной серии сделал две, углубил характеры и отношения героев. Получилось то, что получилось.
— В чем, на ваш взгляд, секрет удивительной актуальности ленты?
— Ситуация, когда молодые провинциалы мечтают обуздать, покорить и подчинить столицу, никуда не исчезла. Новыми силами пополняются мегаполисы целого мира, а не только России. История остается жизненной.
«Москва слезам не верит»
— Многие думают, что сниматься у мужа легко, и это большая удача для актрисы…
— Когда сотрудничаешь с режиссером, с которым не связан родственными узами, то занимаешься только своей ролью. В картине мужа к работе над своим образом добавляются его проблемы, а их всегда много, очень много. Ты, естественно, о них знаешь. Решить их не в твоих силах, но ты не можешь о них не думать, сердцем и душой не воспринимать все неурядицы, горячо, хоть и молча, не участвовать, не переживать. Первый, кому достается весь негатив на площадке, — обязательно близкий человек, что тоже объяснимо: неловко срываться на чужом, а своему можно под горячую руку сказать все, что угодно. Работники съемочной группы меня часто просто прятали, когда Владимир Валентинович вдруг понимал, что что-то не так на площадке, тогда он начинал гневаться, и кто-то обязательно говорил: «Вера, идите сюда». Муж искал меня глазами, не находил, бурно, но сам справлялся с ситуацией и потихонечку успокаивался.
С Владимиром Меньшовым. Фото: Александр Авилов/АГН «Москва»
— У Вас редкая фамилия, которую произносят с различным ударением. Есть ли семейные предания о ее происхождении?
— В раннехристианские времена появилось слово «алетейа», что в переводе с греческого означает «истина». В Библии оно встречается 120 раз, восходит к одному из определений богини Афродиты, ее называли Алентия, то есть — подлинная, невыдуманная. Известно, что фамилии образовывались от имени или прозвища, рода занятий или места жительства. Так что моя — от предков-священников.
«Москва слезам не верит»
Вера Алентова: «Актер ты или слесарь — надо быть личностью» (17 февраля 2012 года)
— Вас называют умной актрисой. Не мешает ли это в работе?
— Актер — это эмоция, а она не рождается сама по себе. Например, вы поняли, что вас обманули, и только потом почувствовали обиду — все идет от головы. Как это может мешать? Режиссер точно так же разбирает роль с актером — объясняет, почему именно так поступил герой, что он сделал и по какой причине. Хотя сейчас у молодых режиссеров модно относиться к актерам, как к марионеткам. Мне кажется, это печально. Это напрасно унижает актера.
— Но у мыслящего актера всегда есть соблазн поспорить с режиссером. Есть ли роли, не сыгранные из-за вашей несговорчивости?
— Спорить неверно. Хотя театр — творчество коллективное, главный «пастух» — режиссер. Он творит этот мир. Нужно обязательно понять, о чем бы он хотел поведать миру, и договориться.
«Время желаний»
Бывало, я отказывалась от ролей — но не в театре, здесь я не считаю себя вправе отказываться, а в кино. Муж меня называл «человек по имени Нет»... Поскольку Владимир настойчиво ругал меня за мои отказы, я решила объяснять режиссерам, что мне не нравится, и просить это исправить. Но, как правило, терпела фиаско и отказывалась.
— Приходилось ли вам жалеть о проявленной принципиальности?
— Как правило, вышедшие без меня на экран фильмы мне не нравились. Но я тут не объективна. А вот был обратный случай: мне предложили роль, она была прекрасна, но меня не утвердили. Фильм назывался «Дневной поезд», на роль героини попробовали меня, но утвердили Маргариту Терехову. Я переживала, конечно. И мне не понравилось категорически то, что делает Терехова. От людей я слышала, что фильм дивный, но я не стала его пересматривать. Прошло года три, я посмотрела фильм и увидела, что играет она гениально. Филигранно, потрясающе! Просто у меня была другая трактовка. И пока это было близко и горячо, я не могла согласиться с тем, как это делает она.
«Москва слезам не верит»
— В момент выхода фильма «Москва слезам не верит» у вас было «головокружение от успехов», естественное для молодой женщины?
— Во-первых, я была не такой уж юной — 37 лет. Во-вторых, меня никто не узнавал. Сразу после фильма я перекрасила волосы и поехала на фестиваль в Брюссель. Встречавший человек не узнал меня — менять имидж не принято, пока не закрепишься в статусе звезды, тебя должны запомнить в привычном образе. И только многократные повторные показы сделали меня узнаваемой — лет через пять. Не скажу, что мне это сильно мешало. Более того, наше киносообщество до такой степени затоптало фильм, что было не головокружение от успехов, а ощущение кошмара. Сумасшедшие очереди в кинотеатры, конечно, радовали. Но все равно, когда ты выставляешь свое произведение, оно голенькое и беззащитное, как ребенок, и даже если большинство говорит, что он прелестен, тебя задевают те несколько человек, которые утверждают, что он урод. И начинаешь его осматривать со всех сторон — может, действительно что-то не так? Только когда я получила в Брюсселе приз за лучшее исполнение женской роли, я подумала: раз там понимают, может, и у нас поймут. Последовавший за этим «Оскар» тоже дал нам какую-то уверенность, что не зря мы это сделали.
Сергей Киселев/АГН «Москва»
— Вы любите наше время и ваш нынешний возраст?
— Время не люблю. Как говорит китайская пословица, «не дай бог жить в эпоху перемен». А мы так живем довольно давно. Что касается возраста — это философское восприятие жизни, понимание обменных процессов на Земле, сознание, что старое умирает, а новое рождается, осмысление пройденного, подготовка к уходу, сожаление, что человеку так мало отпущено. Вот что такое мой нынешний возраст.