Милитаризм, авангард и культ машин в футуризме
Футуризм — одно из агрессивных модернистских художественных течений первой трети ХХ века в литературе, живописи, скульптуре, музыке, театре и кинематографе, зародившееся в Италии и пользовавшееся определенной популярностью в России, Франции, Испании, Германии, Англии, Португалии и некоторых других странах. Стремясь создать «искусство будущего», футуристы декларировали отрицание всей предшествующей культурной традиции, культивировали эстетику урбанизма и машинной индустрии с ее динамической безличностью.
Итальянский футуризм зародился как литературное направление, главным теоретиком которого был Филиппо Томмазо Маринетти. В своих теоретических манифестах он изложил понимание роли искусства в современном обществе, которое отличалось яростным отрицанием культуры и искусства прошлого на том основании, что современная цивилизация в корне должна изменить ценностные ориентации, став на позиции активного и практического преобразования мира при помощи техники и машин.
Футуризм оказал определенное влияние на итальянский фашизм и русский большевизм, хотя это влияние порой сильно преувеличивается – футуризм и фашизм имели некоторые общие черты, такие как восхваление силы и динамики, однако, во-первых, футуризм не был непосредственно политическим движением, а во-вторых, футуризм не слился с фашизмом, а продолжал своё самостоятельное существование, что, естественно, было негативно расценено Муссолини [3].
Что касается футуризма в России, то, действительно, многие русские футуристы (в первую очередь В. Маяковский) приветствовали Октябрьскую революцию, а агитационное искусство первых послереволюционных лет испытывало сильное влияние футуризма, однако статусом «официального искусства» футуризм и авангард в Советской России не обладали.
В данной статье будут рассмотрены вопросы, касающиеся роли милитаризма, авангардизма и машинизации человека в футуризме. Основным источником для данной статьи послужила работа профессора Гюнтера Бергхауса «Милитаристская политика и авангардное искусство в раннем футуристическом движении», которая будет цитироваться здесь неоднократно.
Хорошо известно, что слово «авангард» изначально было военным термином, которое позже нашло применение в эстетическом, философском, идеологическом и политическом контекстах XVI и XVIII веков. Эта метафора нашла отклик у радикальных интеллектуалов, которые считали себя авангардом, ведущим человечество к свободному будущему. Социалисты сенсимонистского толка сыграли важную роль в популяризации концепции художественного и культурного авангарда и способствовали распространению представления о художниках как воинствующих революционерах в «культурных войнах» той эпохи. В начале XX века Филиппо Томмазо Маринетти ухватился за эту идею, стремясь объединить воинственную политику и авангардное искусство в гармоничном синтезе [1].
Когда он основал футуристическое движение в 1909 году, в его намерения не входило основать еще одну литературную школу, конкурирующую со многими другими, появившимися на рубеже веков. Скорее, он создал рабочую платформу, корни которой уходят в анархистское движение, стремясь объединить эстетику и политику [1].
Футуризм — явление общеевропейское, хотя его основу в начале XX века заложили именно итальянцы. Опубликованный в 1909 году в Париже первый футуристический манифест провозглашал необходимость отбросить остатки старого мира для ускорения движения к Будущему.
Маринетти написал множество теоретических работ, в которых он описал роль художника-футуриста в военных терминах. Его первые два манифеста, «Основание и манифест футуризма» и «Убьем лунный свет!», изобилуют военными метафорами, наиболее яркой из которых является ассоциация футуризма с «очищающей войной» (la guerra – sola igien del mondo) и «разрушительным жестом борцов за свободу» (il gesto distruttore dei libertari). В интервью французскому театральному журналу «Comědia», посвященном его воинственной позиции, Маринетти ответил, что уравнение «футуризм = революция = война» является для него «вопросом здоровья» [1].
Он сравнил футуризм с микробом, способным не только очистить организм от желчи и омертвевших частиц, но и стимулировать итальянское общество. «Давайте не будем забывать, что микробы необходимы для здоровья желудка и кишечника. Существует также тип микробов, который жизненно важен для жизнеспособности искусства», – говорил Маринетти.
Главной задачей двух направлений авангарда – политического и художественного – была разведка вражеской территории, штурм барьеров, воздвигнутых традиционными силами, прорыв этих барьеров для того, чтобы отправиться в неизведанные земли будущего. Маринетти считал себя мессианским лидером, подобным Заратустре, а своих последователей – «сверхлюдьми», пересекающими мост между прошлым и будущим. Поэтому, подобно кондотьеру, Маринетти повел свои войска в бой, стремясь разрушить старую систему, чтобы установить новую, более совершенную [1].
В первом манифесте футуризма, опубликованном в феврале 1909 года, Маринетти заявил, что «Мы хотим прославить войну – единственную гигиену мира, милитаризм, патриотизм… прекрасные идеи, за которые стоит умереть». Участие Маринетти в политической борьбе на стороне ирредентистов в Италии послужило проявлением политических и патриотических аспектов его молодого движения [5].
Впервые он оказался вовлечен в борьбу ирредентистов, когда завершал работу над манифестом. В декабре 1908 года Маринетти присутствовал в Триесте на поминальной службе по матери Гульельмо Обердана. Обердан был провозглашен мучеником за дело ирредентистов и националистов после того, как он был казнен австрийцами в 1882 году после покушения на австрийского императора. Таким образом, ирредентизм и зарождение футуризма тесно переплетены [5].
Участие в боевых действиях на фронте в Трентино в 1915 году стало воплощением мечты Маринетти об участии в войне в качестве солдата, цели, которую он вынашивал с 1909 года. В то время как Триест в довоенные годы был центром футуристической ирредентистской риторики, в 1915 году Трентино стал центром действия и олицетворял собой кульминацию футуристических заявлений об ирредентизме, патриотизме и участии в войне [5].
Можно сказать, что в какой-то степени боевые действия в горах Трентино стали воплощением художественных и эстетических мечтаний Маринетти.
Стремление футуристов к войне объяснялось не столько опозданием Италии к разделу мира, сколько относительным перенаселением Италии и ростом социальных конфликтов в стране, а также неспособностью либеральных правительств Италии погасить накал социальных противоречий, но и поставить Италию в один ряд с ведущими державами мира.
Футуризм, безусловно, искусство абсолютно урбанистическое. Представители этого направления буквально пели гимн индустриальному городу. Они воспевали толпу, вибрации арсеналов и верфей под электрическими лунами, прожорливые вокзалы, локомотивы, заводы и мосты. Звуки города, например, попытался передать живописными средствами У. Боччони в своем полотне «Голос улиц попадает в комнату». Мегаполис как центр техногенной цивилизации — ориентир футуристов [6].
Футуризм часто называют боевым кличем раннего авангарда. Футуристы представляли себе новую цивилизацию классов, голода, унизительных профессий, нищеты. Они говорили, что для этого необходимо «сначала познакомиться с техникой, подружиться с ней и подготовить явление механического человека в комплекте с запасными частями». Они не желали ждать прекрасного «завтра», а стремились преобразовывать жизнь в духе технического прогресса.
Несомненно, центральным мотивом Первого манифеста футуризма является образ машины, гоночного автомобиля, этой «хищной акулы», несущейся по улицам города наперегонки со смертью, дарящей непередаваемое ощущение скорости и свободы, пьянящее чувство освобождения от кабинетной мудрости, рассуждений и благоразумия. В рассказчике, экстатически передающем восторг от овладения мощью автомобиля, без труда узнается сам Маринетти [2].
Постепенно позиция Маринетти, воспевающего образ Машины, сменяется позицией поклонника всего нового, что приносит с собой технический прогресс, урбанизация, социальное развитие. В воззвании «Мы отрицаем наших учителей-символистов, последних любовников Луны» Маринетти отрицает эстетику пейзажа, «этого глупого анахронизма», прославляя «умноженного человека, который смешивается с железом, питается электричеством и понимает только наслаждение ежедневной опасности и героизма» [2].
Русский философ Николай Бердяев считает, что в футуризме произошла эскалация отрицания. Декаденты, считает Бердяев, были еще эстетами, но уже кубизм действительно развалил живого человека на мертвые куски. «Футуризм, во всех своих нарастающих разновидностях идет еще дальше» [7], – замечает Бердяев. Отрицанию подвергается человек как духовная личность. От него остается только костно-мышечная и сосудистая система. Это уже человек-машина.
Индустриализация, рост промышленного оборота, урбанизация, величие вещи в культуре повседневности – идеалы футуристического течения Европы, отразившиеся и в Советском Союзе. Всё это составляло часть новой культуры большевистской России XX века. Культ машины долгое время был одним из главных мифов советской культуры, а фабрика была неиссякаемым источником политических идей большевиков, но она также была вдохновением футуристического искусства.
Философское обоснование футуризм получил в анархистских теориях М. Штирнера и М. Бакунина, в интуитивистской философии А. Бергсона и в имморализме ницшеанского толка, поэтому утверждение Гюнтера Бергхауса о том, что футуристическое движение находилось под сильным влиянием анархизма, вполне справедливо.
Однако все попытки футуристов создать союз революционных сил оказались безуспешными. Маринетти понял, что легче теоретизировать о слиянии художественного и политического авангарда, чем осуществить его на практике. Позднее он попытался объединить свое движение с «Ардити» и фашистами, однако этот союз тоже оказался недолговечным. Третья попытка, предпринятая коммунистами с грамшианскими убеждениями и ячейкой футуристов, также провалилась. История союзов футуристов с различными политическими силами ясно продемонстрировала, что области эстетики и политики нелегко объединить [1].
Поэтому, как ни парадоксально, но футуристический авангард добился большего успеха во взаимодействии с либеральными силами культурного истеблишмента (которых футуристы презирали), чем с революционными левыми или радикальными правыми.
Использованная литература
[1]. Günter Berghaus. Militant Politics and Avant-garde Performance Art in the Early Futurist Movement. arcadia, vol. 41, no. 2, 2006, pp. 245-259.
[2]. Авдеев В.А., Лаврова С.В. Образ машины в итальянском футуризме: манифесты, музыка, живопись // PHILHARMONICA. InternationalMusicJournal. – 2021. – № 3.
[3]. См. Нестерова Т. П. Итальянский футуризм и формирование «Мифа Дуче» // Вопросы истории культуры. Выпуск 3. — Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 1999. — С. 80-86.
[4]. Marinetti, «Manifesto tecnico della letteratura futurista», TeI IE p. 47, IIE p. 54.
[5]. Selena Daly, «The Futurist Mountains»: Filippo Tommaso Marinetti’s Experiences of Mountain Combat in the First World War, Modern Italy, 18, 4 (2013), 323–338.
[6]. Парубец А. С. Взаимосвязь стилистики и функций в кубизме и футуризме. Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион. Общественные наук. – 2016, №3, с. 89–94.
[7]. Бердяев Н.А. Кризис искусства. — М. 1918. С. 9.
Итальянский футуризм зародился как литературное направление, главным теоретиком которого был Филиппо Томмазо Маринетти. В своих теоретических манифестах он изложил понимание роли искусства в современном обществе, которое отличалось яростным отрицанием культуры и искусства прошлого на том основании, что современная цивилизация в корне должна изменить ценностные ориентации, став на позиции активного и практического преобразования мира при помощи техники и машин.
Футуризм оказал определенное влияние на итальянский фашизм и русский большевизм, хотя это влияние порой сильно преувеличивается – футуризм и фашизм имели некоторые общие черты, такие как восхваление силы и динамики, однако, во-первых, футуризм не был непосредственно политическим движением, а во-вторых, футуризм не слился с фашизмом, а продолжал своё самостоятельное существование, что, естественно, было негативно расценено Муссолини [3].
Что касается футуризма в России, то, действительно, многие русские футуристы (в первую очередь В. Маяковский) приветствовали Октябрьскую революцию, а агитационное искусство первых послереволюционных лет испытывало сильное влияние футуризма, однако статусом «официального искусства» футуризм и авангард в Советской России не обладали.
В данной статье будут рассмотрены вопросы, касающиеся роли милитаризма, авангардизма и машинизации человека в футуризме. Основным источником для данной статьи послужила работа профессора Гюнтера Бергхауса «Милитаристская политика и авангардное искусство в раннем футуристическом движении», которая будет цитироваться здесь неоднократно.
Футуризм и авангард
Хорошо известно, что слово «авангард» изначально было военным термином, которое позже нашло применение в эстетическом, философском, идеологическом и политическом контекстах XVI и XVIII веков. Эта метафора нашла отклик у радикальных интеллектуалов, которые считали себя авангардом, ведущим человечество к свободному будущему. Социалисты сенсимонистского толка сыграли важную роль в популяризации концепции художественного и культурного авангарда и способствовали распространению представления о художниках как воинствующих революционерах в «культурных войнах» той эпохи. В начале XX века Филиппо Томмазо Маринетти ухватился за эту идею, стремясь объединить воинственную политику и авангардное искусство в гармоничном синтезе [1].
Когда он основал футуристическое движение в 1909 году, в его намерения не входило основать еще одну литературную школу, конкурирующую со многими другими, появившимися на рубеже веков. Скорее, он создал рабочую платформу, корни которой уходят в анархистское движение, стремясь объединить эстетику и политику [1].
Футуризм — явление общеевропейское, хотя его основу в начале XX века заложили именно итальянцы. Опубликованный в 1909 году в Париже первый футуристический манифест провозглашал необходимость отбросить остатки старого мира для ускорения движения к Будущему.
«Мы хотим воспеть любовь к опасности, вкус к энергии и отваге... Мы хотим прославить агрессивное движение, лихорадочную бессонницу, стремительный марш, сальто-мортале, оплеуху и кулак»,
– писал Филиппо Маринетти. Символом новой эпохи для ранних футуристов стал автомобиль, а ее героем – человек, сидящий за рулём и тем самым властвующий над Землёй [2].Маринетти написал множество теоретических работ, в которых он описал роль художника-футуриста в военных терминах. Его первые два манифеста, «Основание и манифест футуризма» и «Убьем лунный свет!», изобилуют военными метафорами, наиболее яркой из которых является ассоциация футуризма с «очищающей войной» (la guerra – sola igien del mondo) и «разрушительным жестом борцов за свободу» (il gesto distruttore dei libertari). В интервью французскому театральному журналу «Comědia», посвященном его воинственной позиции, Маринетти ответил, что уравнение «футуризм = революция = война» является для него «вопросом здоровья» [1].
Он сравнил футуризм с микробом, способным не только очистить организм от желчи и омертвевших частиц, но и стимулировать итальянское общество. «Давайте не будем забывать, что микробы необходимы для здоровья желудка и кишечника. Существует также тип микробов, который жизненно важен для жизнеспособности искусства», – говорил Маринетти.
Главной задачей двух направлений авангарда – политического и художественного – была разведка вражеской территории, штурм барьеров, воздвигнутых традиционными силами, прорыв этих барьеров для того, чтобы отправиться в неизведанные земли будущего. Маринетти считал себя мессианским лидером, подобным Заратустре, а своих последователей – «сверхлюдьми», пересекающими мост между прошлым и будущим. Поэтому, подобно кондотьеру, Маринетти повел свои войска в бой, стремясь разрушить старую систему, чтобы установить новую, более совершенную [1].
Милитаризм, ирредентизм и футуризм
В первом манифесте футуризма, опубликованном в феврале 1909 года, Маринетти заявил, что «Мы хотим прославить войну – единственную гигиену мира, милитаризм, патриотизм… прекрасные идеи, за которые стоит умереть». Участие Маринетти в политической борьбе на стороне ирредентистов в Италии послужило проявлением политических и патриотических аспектов его молодого движения [5].
Впервые он оказался вовлечен в борьбу ирредентистов, когда завершал работу над манифестом. В декабре 1908 года Маринетти присутствовал в Триесте на поминальной службе по матери Гульельмо Обердана. Обердан был провозглашен мучеником за дело ирредентистов и националистов после того, как он был казнен австрийцами в 1882 году после покушения на австрийского императора. Таким образом, ирредентизм и зарождение футуризма тесно переплетены [5].
Участие в боевых действиях на фронте в Трентино в 1915 году стало воплощением мечты Маринетти об участии в войне в качестве солдата, цели, которую он вынашивал с 1909 года. В то время как Триест в довоенные годы был центром футуристической ирредентистской риторики, в 1915 году Трентино стал центром действия и олицетворял собой кульминацию футуристических заявлений об ирредентизме, патриотизме и участии в войне [5].
Можно сказать, что в какой-то степени боевые действия в горах Трентино стали воплощением художественных и эстетических мечтаний Маринетти.
Стремление футуристов к войне объяснялось не столько опозданием Италии к разделу мира, сколько относительным перенаселением Италии и ростом социальных конфликтов в стране, а также неспособностью либеральных правительств Италии погасить накал социальных противоречий, но и поставить Италию в один ряд с ведущими державами мира.
Урбанизм и культ машин
Футуризм, безусловно, искусство абсолютно урбанистическое. Представители этого направления буквально пели гимн индустриальному городу. Они воспевали толпу, вибрации арсеналов и верфей под электрическими лунами, прожорливые вокзалы, локомотивы, заводы и мосты. Звуки города, например, попытался передать живописными средствами У. Боччони в своем полотне «Голос улиц попадает в комнату». Мегаполис как центр техногенной цивилизации — ориентир футуристов [6].
Футуризм часто называют боевым кличем раннего авангарда. Футуристы представляли себе новую цивилизацию классов, голода, унизительных профессий, нищеты. Они говорили, что для этого необходимо «сначала познакомиться с техникой, подружиться с ней и подготовить явление механического человека в комплекте с запасными частями». Они не желали ждать прекрасного «завтра», а стремились преобразовывать жизнь в духе технического прогресса.
Несомненно, центральным мотивом Первого манифеста футуризма является образ машины, гоночного автомобиля, этой «хищной акулы», несущейся по улицам города наперегонки со смертью, дарящей непередаваемое ощущение скорости и свободы, пьянящее чувство освобождения от кабинетной мудрости, рассуждений и благоразумия. В рассказчике, экстатически передающем восторг от овладения мощью автомобиля, без труда узнается сам Маринетти [2].
Постепенно позиция Маринетти, воспевающего образ Машины, сменяется позицией поклонника всего нового, что приносит с собой технический прогресс, урбанизация, социальное развитие. В воззвании «Мы отрицаем наших учителей-символистов, последних любовников Луны» Маринетти отрицает эстетику пейзажа, «этого глупого анахронизма», прославляя «умноженного человека, который смешивается с железом, питается электричеством и понимает только наслаждение ежедневной опасности и героизма» [2].
Русский философ Николай Бердяев считает, что в футуризме произошла эскалация отрицания. Декаденты, считает Бердяев, были еще эстетами, но уже кубизм действительно развалил живого человека на мертвые куски. «Футуризм, во всех своих нарастающих разновидностях идет еще дальше» [7], – замечает Бердяев. Отрицанию подвергается человек как духовная личность. От него остается только костно-мышечная и сосудистая система. Это уже человек-машина.
Индустриализация, рост промышленного оборота, урбанизация, величие вещи в культуре повседневности – идеалы футуристического течения Европы, отразившиеся и в Советском Союзе. Всё это составляло часть новой культуры большевистской России XX века. Культ машины долгое время был одним из главных мифов советской культуры, а фабрика была неиссякаемым источником политических идей большевиков, но она также была вдохновением футуристического искусства.
Заключение
Философское обоснование футуризм получил в анархистских теориях М. Штирнера и М. Бакунина, в интуитивистской философии А. Бергсона и в имморализме ницшеанского толка, поэтому утверждение Гюнтера Бергхауса о том, что футуристическое движение находилось под сильным влиянием анархизма, вполне справедливо.
Однако все попытки футуристов создать союз революционных сил оказались безуспешными. Маринетти понял, что легче теоретизировать о слиянии художественного и политического авангарда, чем осуществить его на практике. Позднее он попытался объединить свое движение с «Ардити» и фашистами, однако этот союз тоже оказался недолговечным. Третья попытка, предпринятая коммунистами с грамшианскими убеждениями и ячейкой футуристов, также провалилась. История союзов футуристов с различными политическими силами ясно продемонстрировала, что области эстетики и политики нелегко объединить [1].
Поэтому, как ни парадоксально, но футуристический авангард добился большего успеха во взаимодействии с либеральными силами культурного истеблишмента (которых футуристы презирали), чем с революционными левыми или радикальными правыми.
Использованная литература
[1]. Günter Berghaus. Militant Politics and Avant-garde Performance Art in the Early Futurist Movement. arcadia, vol. 41, no. 2, 2006, pp. 245-259.
[2]. Авдеев В.А., Лаврова С.В. Образ машины в итальянском футуризме: манифесты, музыка, живопись // PHILHARMONICA. InternationalMusicJournal. – 2021. – № 3.
[3]. См. Нестерова Т. П. Итальянский футуризм и формирование «Мифа Дуче» // Вопросы истории культуры. Выпуск 3. — Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 1999. — С. 80-86.
[4]. Marinetti, «Manifesto tecnico della letteratura futurista», TeI IE p. 47, IIE p. 54.
[5]. Selena Daly, «The Futurist Mountains»: Filippo Tommaso Marinetti’s Experiences of Mountain Combat in the First World War, Modern Italy, 18, 4 (2013), 323–338.
[6]. Парубец А. С. Взаимосвязь стилистики и функций в кубизме и футуризме. Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион. Общественные наук. – 2016, №3, с. 89–94.
[7]. Бердяев Н.А. Кризис искусства. — М. 1918. С. 9.