"Абсолютная власть начальника колонии". Фигурант "ростовского дела" – о заключении
В начале ноября из колонии в Ульяновской области освободился 22-летний Ян Сидоров, а из колонии в ростовских Шахтах Владислав Мордасов – фигуранты "ростовского дела". По обвинению в покушении на организацию массовых беспорядков и захват здания правительства Ростовской области они отбыли четыре года. Так следствие и суд расценили планируемый активистами мирный пикет с плакатами "Правительство в отставку" и "Верните землю ростовским погорельцам".
Речь идет о жителях частных домов в центре города, где 21 августа 2017 года начался самый крупный в истории современного Ростова-на-Дону пожар. Выгорел целый квартал – более ста домов, без крыши над головой остались около 700 человек. Погиб 77-летний пенсионер с инвалидностью, не сумевший выбраться из горящего здания.
По словам пострадавших, накануне пожара под видом риелторов дома обходили представители крупного местного девелопера, предлагавшие выкупить землю. Из-за выгодного расположения участки здесь привлекают застройщиков. Изначально основной версией пожара назывался умышленный поджог – в него и сегодня верят многие погорельцы. Но власти изменили ее на ненадлежащее исполнение должностными лицами своих обязанностей. Причиной возгорания названо короткое замыкание линии электропередач, а "крайними" сделали двух электриков и замглавы Пролетарского района Ростова.
Несколько десятков погорельцев бились с чиновниками за выплату компенсаций и получили их лишь через три с половиной года. Погорельцы также приходили на суд, чтобы поддержать Сидорова и Мордасова. Amnesty International признала их узниками совести, а "Мемориал" (российские власти внесли организацию в список иностранных агентов) – политзаключенными.
Об опыте несвободы, политическом активизме и ключевых проблемах российской тюрьмы освободившийся Ян Сидоров рассказал в интервью Кавказ.Реалии.
– Четыре года вы были изолированы от общества. Выйдя на свободу, почувствовали, что в стране что-то изменилось? Не только в политике, а в жизни, обществе, повседневности?
– Многие вещи на свободе стали для меня удивительными. Например, проверка температуры и QR-кодов при посещении торговых центров. Раньше такого даже вообразить нельзя было.
На самом деле изменилось многое. Наверное, ключевые перемены произошли в цифровом пространстве. Понятно, что смартфоны и мессенджеры были и четыре года назад, но из-за локдауна мы стали чаще ими пользоваться и больше от них зависеть.
А вообще за неполный месяц успел привыкнуть, что на свободе. На это в плане каких-то поверхностных вещей ушло около недели. Успел побыть с семьей. Сейчас активно ищу работу, хотел бы заниматься правозащитой.
– Насколько СИЗО и колония отличались от того, что обычно показывают в сериалах и фильмах?
– В кино места заключения часто показывают утрированно, через какие-то клише, шаблонные представления. Не скажу, что этого нет в реальности, но зачастую какие-то вещи носят исключительный характер. А так люди просто живут. Есть свои порядки и распорядок. Быт ограничен, ущемлен, но немногим отличается от быта свободного человека.
Думаю, такое искаженное представление о колониях и СИЗО возникает из-за закрытости темы. Так появляются домыслы и страхи. Оказавшись внутри, понимаешь, что все не так страшно. Опыт колонии – черно-белый, там ты начинаешь лучше разбираться и в себе, и в окружающих.
– Многие осужденные после месяцев и лет в СИЗО колонию воспринимают как что-то облегченное и чуть ли не свободное – можно перемещаться по территории и побыть одному. Столовая, душ и кровать находятся в разных помещениях…
– Действительно, приезд в колонию после двух с половиной лет в СИЗО стал глотком свободы. Открытое пространство, а не несколько метров камеры, деревья не за решеткой, а рядом, можно подойти и сорвать листок.
После практически полной изоляции заново учишься делать многие привычные вещи. Например, самому открывать дверь. В СИЗО это делает инспектор, у тебя руки за спиной. А тут нужно самому ручку дергать.
Больше всего в СИЗО беспокоит отсутствие личного пространства, в основном я сидел в небольших камерах с парой соседей. Когда туалет, кровать и место для приема пищи находятся рядом, вообще вся твоя жизнь крутится 24 часа в сутки исключительно на нескольких квадратных метрах, это напрягает. Но ко всему привыкаешь. Привыкаешь, что душ не когда захочешь, а один раз в неделю или два, как в колонии. Привыкаешь к отсутствию информации, вместо интернета библиотека с пожелтевшими книгами. Но к отсутствию личного пространства психологически привыкнуть тяжелее всего.
– Расскажите о вашем распорядке в колонии. Вы работали или учились там?
– Через два месяца после приезда пошел работать на мебельное производство. Проработал год, потом получилось организовать дистанционное обучение по специальности "экономика и бухгалтерский учет", совмещать работу и учебу было сложно, поэтому ушел с производства.
– Отбывая наказание, сожалели о выходе на акцию в Ростове?
– Нет. Мы подняли важную тему для Ростова и по закону были абсолютно правы. Мы не совершали ничего противозаконного. Единственное, о чем жалею, – не хватило опыта и знаний, чтобы противостоять давлению сотрудников Центра по противодействию экстремизму МВД в первые дни после задержания. И допрос, и пытки – все это можно было бы изменить, будь я более подкован юридически.
– Общественная наблюдательная комиссия – работающий инструмент надзора или нет?
– За время ареста и срока не раз видел членов ОНК. Но они особо ничего не решают, полноценной правозащитой это сложно назвать.
Ключевая проблема здесь в том, что ОНК утверждается Общественной палатой России, а кандидатуры выдвигаются региональными некоммерческими организациями, многие из которых лишь формально числятся правозащитными и полностью зависят от местных властей. А им лишний шум не нужен. Поэтому подавляющее большинство членов ОНК легко контролировать. Часто в комиссию включают людей из системы – бывших работников ФСИН и МВД. Им человек под погонами ближе, чем арестант.
При этом редко, но все-таки случается, что в ОНК попадают люди, пытающиеся что-то делать, бороться с несправедливостью. Их единственный инструмент для этого – публичность, рассказ обществу через СМИ о конкретных проблемах.
– На днях президент Путин уволил директора Федеральной службы исполнения наказаний генерал-лейтенанта ФСБ Александра Калашникова, заменив его выходцем из системы МВД генерал-полковником Аркадием Гостевым. Предположим, завтра вы становитесь директором ФСИН. Что изменили бы в первую очередь?
– Система должна стать более открытой. Нужно дать возможность большему количеству людей, а не только ОНК, контролировать работу исправительных учреждений.
Реформу надо начать с того, чтобы убрать абсолютную власть начальника колонии. Слишком много власти в его руках, такого быть не должно. Она толкает на всевозможные соблазны, поэтому необходим баланс, неподконтрольная ему параллельная и обладающая полномочиями структура.
– В одном из интервью вы сказали, что оказывали правовую помощь другим арестантам. С какими проблемами они сталкиваются?
– По большей части я помогал соседям в СИЗО, но не скажу, что это было регулярно. В основном вопросы касались продления срока содержания под стражей, действий следователя. Изучая собственное дело, стал понимать, какие вещи допустимы, а какие нет, и помогал с этим разобраться другим.
Одна из самых частых проблем – отсутствие элементарных правовых знаний. Когда человек попадает сюда, ему дают адвоката по назначению, которой может быть связан со следователем и прокуратурой. Такой защитник старается лишь максимально облегчить работу следствию, убеждает со всем соглашаться и взять на себя вину. Поэтому, оказавшись в СИЗО, нужно по возможности отказаться от адвоката по назначению, попробовать нанять независимого.
– Вам в колонию писали десятки людей со всего мира. С кем-то продолжаете переписку? Какие письма зацепили больше всего?
– Я не смог добиться нормальной работы почты, регулярно сталкивался с тем, что мои письма не доходят адресатам. Не знаю, целенаправленно или просто из-за безалаберности. Поэтому еще в СИЗО решил сохранить все полученные письма и вынести их с собой. Освобождаясь, нес полторы сумки писем и сейчас пытаюсь отвечать писавшим мне людям, пытаюсь найти их через социальные сети. Тем, кого не найду, отвечу по почте.
— Подписывайтесь на наш телеграм-канал!
Каждое письмо для арестанта, тем более политзаключенного, очень важно. Даже банальные слова "держись, мы знаем, что ты невиновен" очень дороги. Я благодарен тем, кто поддерживал меня и других арестантов. Поверьте, это не пустая трата времени и ваши письма ждут.
– Общение в колонии и СИЗО отличалось?
– В СИЗО ты максимально изолирован от мира и других людей, все твое общение – сосед по камере. У меня завязывались достаточно хорошие отношения с соседями, которые могли меняться, но в какой-то момент у вас просто не остается тем для разговоров. Начинается тягостное молчание. В колонии ситуация обратная, вокруг сотни людей, причем очень разных. И общаясь с ними, уже имея опыт СИЗО, ты анализируешь их поступки и слова.
– Что бы посоветовали ребятам, которые также хотят выразить свою гражданскую позицию, провести какие-то акции? Каких ошибок стоит избегать?
– Надо быть юридически подготовленными. Хотя бы прочтите "политические" статьи Уголовного и Административного кодекса, соответствующие разъяснения на сайтах правозащитных организаций. Если есть возможность, заранее договоритесь с адвокатом, которому доверяете. Дайте его контакты родным, близким друзьям и наоборот. Выходя на акцию, информируйте всех. Есть прекрасное "ОВД-Инфо" (признан в России иноагентом. – Прим. ред.), если речь идет об "административках", сразу же сообщайте туда о действиях полицейских.
Если ты готов, то в самом начале проверки, сбора материалов "политическое" дело еще можно сломать. Важно фиксировать все нарушения, нестыковки, не верить обещаниям и угрозам следователя. И тогда есть шанс с самого начала выйти абсолютно свободным человеком.
***
Несколько лет подряд осужденные, направляемые в областную туберкулезную больницу №1 УФСИН по Саратовской области, жаловались на пытки и изнасилования. Трудоустроенные санитарами и завхозами заключенные не просто издевались по заданию оперативников из ФСИН и отдела "М" УФСБ над другими осужденными, но и снимали это на камеры. В октябре правозащитный проект Gulagu.net опубликовал архив видеозаписей о происходившем в Саратовской области. На основании этих материалов возбуждено несколько уголовных дел.
Похожая на саратовскую ОТБ ситуация развивалась в психоневрологическом корпусе тюремной межобластной туберкулезной больницы (МОТБ) №19 Ростова-на-Дону. Здесь осужденных пациентов могли днями держать привязанными к кроватям и без медицинских показаний заставлять принимать психотропные препараты, их подвергали сексуальному насилию и избивали. Об этом открыто рассказали более шестидесяти осужденных, но донское следственное управление СКР неоднократно утверждало, что состав преступления отсутствует. Только после смены областного прокурора и начальника ГУ ФСИН материалам дали ход.
Главные новости Северного Кавказа и Юга России – в одном приложении! Загрузите Кавказ.Реалии на свой смартфон или планшет, чтобы быть в курсе самого важного: мы есть и в Google Play, и в Apple Store.