Дракон за полярным кругом: как КНР обосновывает свои претензии на Арктику
Самая северная точка Китая находится на 52-м градусе северной широты, то есть на уровне Брянской и Самарской областей, а самая южная точка (согласно официальной позиции КНР) – риф Цзэнмуаньша – отстоит от экватора менее чем на 500 км. Большая часть страны находится в субтропическом климате. Иначе говоря, Китай – скорее экваториальная, чем арктическая страна. Но это не мешает Пекину в последние десятилетия все громче заявлять о себе как о важном участнике арктической «большой игры». Сотрудничество России и Китая в регионе набирает обороты и выгодно обеим странам. В то же время взгляды Москвы и Пекина на то, что такое Арктика и как ею следует управлять, принципиально расходятся.
Зачем Китаю Арктика
Традиционно китайцы достаточно прохладно относились к освоению территорий, находящихся к северу от Великой стены. Еще в I веке историк Бань Гу писал: «Земли китайцев находятся в средоточии того, что освещают солнце и луна, поэтому все живое произрастает здесь в полноте своих свойств. Земли же варваров расположены по краям, и жизненные свойства вещей там ущербны». Примером здесь могут послужить попытки КНР влиять на язык, которым описываются международные отношения в Арктике. Ради этой цели вводятся новые термины. Два ключевых понятия, которыми Китай сегодня описывает свой статус в Арктике, – близарктическое государство и важный стейкхолдер в арктических делах. После публикации в 2018-м китайской «Белой книги по Арктике» оба термина приобрели официальный характер и начали широко использоваться на международных площадках. Сначала в устах китайских докладчиков, но затем постепенно и всех остальных (сравнимые процессы: вытеснение термином Северо-Восточный Китай исторического термина Маньчжурия, использование Сицзан вместо общеупотребимого Тибет и так далее).
Понятно, что «как вы лодку назовете, так она и поплывет». Если все в мире постепенно привыкнут к тому, что помимо «арктических держав» есть еще и некие близарктические – те, которые, несмотря на «общность интересов человечества в Арктике», все же имеют больше прав, чем неарктические, – то это обоснует право КНР на участие в освоении региона.
Кроме того, Пекин подчеркивает, что именно он, обладая мощной экономикой и ответственностью великой державы (еще один внешнеполитический концепт эпохи Си Цзиньпина), должен играть особую роль в поддержании экологической устойчивости Арктики, облегчении доступа к природным ресурсам, принадлежащим всему миру. Расширение участия КНР в арктических делах, таким образом, позиционируется как выгодное для всего человечества.
Уже обладая статусом наблюдателя в Арктическом совете, Пекин пытается вести игру не только на практическом, но и на идейном уровне, выстраивая вокруг своего присутствия в регионе определенную систему образов. Использование вышеперечисленных терминов призвано избавить КНР от реноме слишком амбициозного чужака и в то же время влиять на формирование повестки с учетом китайских интересов.
В этом плане действия Пекина отличаются от того, что могут себе позволить, скажем, Япония или Корея. Обе эти страны практически не влияют на мировой дискурс и способны лишь улучшить свой статус в рамках, которые были определены до них и за них. Китай же стремится к тому, чтобы не просто преуспеть в игре по прежним правилам, но и установить новые.
Выгодны ли нам эти правила? Учитывая, что Пекин не оспаривает приоритетность интересов России в Арктическом регионе, в целом ответ положителен. Китай рассматривает Россию как ключевого партнера в плане эксплуатации Северного морского пути и получения доступа к природным ресурсам арктического шельфа. Для России же по многим направлениям развития региона, требующим инвестиции и технологии, Китай как партнер сейчас просто не имеет альтернативы. А усиление КНР в регионе, как бы это парадоксально ни звучало, усиливает и Россию. И хотя в будущем принципиальное различие в позициях двух стран относительно сущности Арктики вряд ли сойдет на нет, это не должно быть препятствием для налаживания взаимовыгодного партнерства здесь и сейчас.
Автор – старший научный сотрудник Института международных исследований МГИМО МИД России