Три вечера с Геннадием Алексеевым. Вечер второй. Книги
Продолжение разговора главного редактора vnnews.ru с Заслуженным артистом России, актёром Театра драмы имени Достоевского Геннадием Алексеевым. Начало беседы - здесь.
- Старая Русса ведь город «Братьев Карамазовых», у меня эта книга одна из любимых у Достоевского, а что самое любимое у тебя?
- Когда мне было лет 14, мама принесла мне книгу из серии «Классики и современники» в мягкой обложке. В ней были «Бедные люди», «Неточка Незванова», «Белые ночи». В школе меня с Достоевским обломали – казалось, это что-то жуткое такое, лошадь убивают, невозможно… Отвращение, читать не хочется. И вот стоит эта книга, и всё-таки я её взял. Начинаю читать «Белые ночи» и остальное - и не оторваться. Я тогда ещё не знал, что это были его первые вещи. Белинский на всю Россию кричал: «Вот он, пришёл!» Эта книжка у меня в Крыму так и осталась, так и стоит там.
Большинство произведений Достоевского я, конечно, прочитал и перечитал по несколько раз. Но вот тот эмоциональный удар, то впечатление от тех первых книг – после неприятия, после того, как через силу заставил себя прочитать писателя, которого не воспринимал… Я охренел тогда, как меня захватило это все! Потом, конечно, у меня был перерыв. А вернулся я к Достоевскому в Питере – там сам Бог велел. О, как я его читал! Сколько я там его читал! И здесь, естественно. Кто знал, что я сюда попаду?
- И в театре-то служишь - имени Достоевского! Случайностей не бывает.
- Вот по поводу случайностей.
В нашей профессии – ничего не бывает на пустом месте. И вдохновения не бывает на пустом месте! Самая тупая картина в этом смысле – когда сидит курчавый Пушкин с пером и ждёт вдохновения. Не бывает такого у творческих людей!
Если ты не наполнен, если у тебя нету вот здесь ничего (показывает на сердце), то ничего никогда не будет.
- Но ведь многие писатели именно заставляли себя работать. Садились за стол и работали. Или вспомним Маяковского – «Как делать стихи»…
- Заставлять себя писать – да, это привычка. Это работа. Но если ты сядешь пустой и не знаешь, что будешь делать – то напишешь две строчки и всё. А когда ты наполнен – то тебя может вдохновить всё – почувствовал запах ковыля, включили свет, собака пробежала, звук пошел… А на пустое место ничего не приходит.
- А как в случае с Достоевским, которому приходилось много писать ради заработка?
- Да, но сколько он накапливал, сколько напитывал! В Старой Руссе приходил на курорт, заходил в библиотеку, постоянно читал газеты, уголовную хронику… И вот - пошла работа мысли и только надо перенести всё это на бумагу. На пустом месте у писателей ничего не бывает. И в театре тоже не бывает. Не может среднестатистический актер вдруг сыграть Гамлета, какой бы гениальный режиссёр ни пришёл. В нашей профессии есть рамки. Что дано тебе – то и играй.
- Если продолжать искать общее между работой актёра и писателя. Вот у меня есть такой момент: когда я погружаюсь в какую-то важную тему, начинаю научные изыскания о человеке, то чудесным образом с разных сторон начинает ко мне приходить именно то, что нужно. Например, включаю телевизор – а там говорят именно о том, что мне нужно было услышать.
- Да, я давным-давно заметил эту штуку. Она происходит, когда я начинаю чем-то заниматься, а я человек увлекающийся.
Получаю историческую роль, классика. И вдруг – откуда ни возьмись – со всех сторон – с телеэфира, радио, книг – начинает собираться материал о том времени. Если начинаю искать информацию о персонаже – она ко мне приходит каким-то мистическим образом. И вот оно всё собирается, собирается…
- Думаю, это происходит тогда, когда ты занимаешься правильным делом.
- Во всяком случае, не богопротивным. Вот пример. Как-то я заинтересовался Василием Витальевичем Шульгиным, прототипом Воробьянинова из «12 стульев». Потом вдруг я узнаю про «Три столицы» и раз! - мне жена дарит на день рождения эту книгу! Прочитываю и начинаю искать информацию в интернете об этом уникальном человеке. И вот приезжаю в Симферополь, а это Эльдорадо по сравнению с нами по поводу книг. Захожу в книжную лавку, смотрю – Шульгин! Новое издание! Забираю. Прихожу к знакомому букинисту – бац, Шульгин! Книжечка 1924 года, «Дни». Вот так и книги собираются о том, про что думаешь…
- Младшему сыну уже прививаешь любовь к книгам?
- Да, дарю ему книжки, по старинке. Когда его ещё не было, я начал собирать детскую библиотеку. А когда он родился, купил книжку Агнии Барто – надо будет карандашиком подписать, что это первая книжка сына. А сейчас думаю купить книжку Пушкина или Ершова с картинками. С детства обожаю книжки с картинками, чтобы они были изумительные.
- А здорово, что сейчас начали переиздавать книжки нашего детства с теми самыми иллюстрациями. Кстати, я в детстве черно-белые картинки в книжках тайком раскрашивала. Ну не хочет ребенок воспринимать черно-белый мир!
- Да, я хочу книжку, чтобы она была книжкой, а не просто источником информации. Чтобы получать удовольствие, начиная от титула. Черно-белый период закончился! Я привёз «Библиотеку приключений» – первую, 20 толстых томов 1956 года, я её нашел. Потом вторую «Библиотеку приключений» 1961 года. Я искал именно эти старые издания, не 90-х годов, когда пошло большое количество ошибок, шрифты, бумага… Ох, а какой был красный 12-томник Дюма! Он у меня есть.
- О, я его помню со школьных лет! Чудное издание.
- Прикол состоит в том, что когда я недавно забрал Дюма и стал перечитывать «Три мушкетера», я охренел! И я понял, что все детские книги надо перечитать. Потому что настолько все испоганены, настолько все переделаны, настолько передуманы всю сюжеты. Книги и названия взяты за основу фильмов, постановок, но всё переделано. И вот я спустя 40 лет перечитываю «Трёх мушкетеров» и понимаю, что многое забыл, что Д'Артаньян, например, был дружбаном Де Тревиля. Надо возвращать те ощущения!
- А кто у тебя был любимый герой в «Трёх мушкетёрах»?
- Да, пожалуй, всё-таки д'Артаньян. Хулиган д'Артаньян.
- У меня всегда был Атос.
- Атос? Нет, моему южному темпераменту гасконец ближе!
- Сказки сыну рассказываешь также эмоционально?
- Я их ему больше показываю. Песни пою, читаю стихи, всё в лицах. Только там не сказки ещё, а потешки всякие, вроде «сорока-ворона кашу варила». Любимые книжки у него – «Потешки» и стихи Агнии Барто.
- Сам никогда ничего не хотел сочинить?
- В этом плане постоянно какая-то беременность есть, но потом я вспоминаю, что говорит Жванецкий – писАть и пИсать нужно, когда уже невтерпеж. А когда «немножко беременна» - то это лёгкое «на сносях» можно и потерпеть.
Хотя... когда мне было 50 лет, меня попросили написать свою автобиографию. Я написал на пяти или шести листах свои ощущения, воспоминания детства, впечатления, и отдал нескольким людям. Мне вернули рукопись со словами «Почему ты не пишешь?!»
Однажды в программе «Соседи» меня спросили, чем бы я ещё мог заниматься? Я ответил – «Чем угодно, лишь бы мне нравилось!» Вот тут – паскудство полное! Если мне нравится, я упрусь и добью. Если не нравится - повесьте меня, но я не буду этого делать.
- Что читаешь сейчас?
- Сейчас я увлёкся Цвейгом. Увидел в электронной библиотеке «Америго. Повесть об одной исторической ошибке». Думаю – я же её не читал. По молодости, конечно, читал Цвейга. В наше время девочки спрашивали: «Ты читал «Письма незнакомки»? Ооо, какие чувства, романтика, как он женщину понимает». Но я тогда восхищался другими его интересными историями. А вот исторические вещи не читал. И вот я открыл «Америго» и начал читать, и не мог оторваться. А потом прочитал его книгу про Магеллана. Он меня так увлёк… Мне такие сны о море начали сниться. Он так здорово написал эти две исторические вещи! Я волновался, переживал и за Америго, и за Магеллана.
- А есть в твоем собрании самые дорогие сердцу издания?
- Есть, есть, конечно. Например, тот же пятитомник Ильфа и Петрова 1962 года, который я привёз из Витебска. Об этом пятитомнике я мечтал, я увидел его в одной семье. Ильфа и Петрова я любил с детства. «12 стульев» и «Золотой теленок» знаю целыми главами наизусть. На спор читаю!
И вот однажды мы с театром едем на гастроли в Белоруссию. А там книг – море разливанное, у нас тут ничего нет, а у них свое белорусское издательство… В Бресте покупаю кучу книг, отправляю посылками. Приезжаем в Витебск. Я захожу в букинистический магазин. Глазам не верю – прямо на меня смотрят корешки этого рыжего пятитомника! Спрашиваю: «Это у вас продается?» «Да, продаётся». «Сколько?» «50 рублей». У меня нет столько денег… «А на обмен вы даёте?» Дело в том, что я привёз из Бреста целую сумку книг, которую еще не успел отправить.
Бегу в гостиницу, собираю книги, руки трясутся, беру в долг 10 рублей… И вот я, с охапкой книг, не связал их, бегу, спотыкаюсь и половина книг падает в лужу… Пытаюсь вымыть их в реке, высушить… Думаю – что же теперь делать, не возьмут!
Продавец, конечно, увидела грязь, поворчала, но в итоге посчитала – на 40 рублей, а 10-ку я занял. И отдала мне пятитомник. Он сейчас со мной в Новгороде.
А ещё одна ценная для меня книжка, которую я зачитал (не мог не зачитать) – издание 1946 года «Одноэтажная Америка» Ильфа и Петрова. Географическое общество выпустило эту книгу впервые со всеми фотографиями Ильфа. До этого пару раз книгу издавали, но без фотографий. Я даже её не реставрировал, хотя обычно я сам всё реставрирую, переплетаю. Она у меня в том состоянии и находится, как я зачитал её. Рядом стоят «Дни» Шульгина и «Три столицы» Ильфа и Петрова. И у каждой книги – своя история!
- А с поэзией у тебя какие отношения?
- С детства я как-то не очень подружился с поэзией. Потому что, когда в меня её пихали в школе – заставляли читать и учить наизусть, то ничего не хотелось. Но, тем не менее, я считался лучшим исполнителем стихов, с 6 класса был звездой школы. Что я делал? Я очень хороший слухач. И я слушал пластинки, как читает Качалов, предположим, «Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче…» (изображает Качалова). И вот на уроке все бубнят, текст лупят (главное, чтобы текст знали, не понимая, про что он). А я просек, что наша учительница Татьяна Ивановна любит, чтобы с выражением читали. Вызывает меня. А я успел выучить где-то одну треть. И вот я выхожу и торжественно объявляю: «Владимир Маяковский! «Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче» (Пушкино. Акулова гора, дача Румянцева, 27 верст по Ярославской железной дороге). Я ведь помню, как Качалов его читал… (читает наизусть):
В сто сорок солнц закат пылал,
в июль катилось лето,
была жара,
жара плыла —
на даче было это...
Все слушают с открытыми ртами. Я читаю, читаю, а дальше – не помню... Татьяна Ивановна понимает это и произносит: «Гена, я тебе сейчас поставлю пять, но ты все-таки доучи это стихотворение». Я этим пользовался. А Маяковский, кстати, мне очень импонировал и до сих пор импонирует. И я к нему возвращаюсь. Серьезно.
Сейчас я насаждаю себя стихами, учу. Во-первых, чтобы мозги загрузить. Во-вторых, я упустил этот большой пласт - поэзию, а сейчас её так не хватает! Не хватает – и мне, и другим людям - чтобы вживую выйти и читать. Мне хочется читать Пушкина! Программное у меня – «Поэт! не дорожи любовию народной. Восторженных похвал пройдет минутный шум…» Это программа не только поэту, а вообще художнику…
Окончание беседы - завтра вечером.
Фотограф: Сергей Гриднев, frank home studio
Благодарим Новгородскую областную научную библиотеку за содействие в фотосъемке.