Таганрогский театр им. А.П.Чехова играет летнюю премьеру – эксцентрическую комедию по пьесе Б.Томаса «Тетка Чарлея»
Друзья его – Джек и Чарлей – тоже, надо полагать, не лавочкины дети: (Алексей Алексеев и Роман Пылаев) постигают науки в Оксфорде. А по манерам никак не скажешь: простецкие дворовые парни. Демонстрировать аристократизм – как он его понимает – «поручено» вовсе не им, а лакею Брассэту (Михаил Головков), любителю хозяйского шампанского. А эти двое влюбленных недотеп в суете и мандраже понятны, поскольку «страстные натуры не объясняются письменно». Но они и другой формы объясниться найти не могут. И это тоже понятно: ведь в эксцентрике не должно быть все, «как в жизни». Напротив, реальности – никакого почтения. Особенности жанра.
Однако при самой отчаянной эксцентрике, при клоунаде их высокое качество достижимо исключительно чувством меры, художественным равновесием. Ну, стоило ли явно недалекого Чарлея еще и тремором награждать, а Энни сделать девицей определенно другого круга? В действительности ситуация была нешуточная: благовоспитанные барышни в викторианскую эпоху не должны были идти на свидание без сопровождения старшей дамы. Но молодость бесстрашна, опровержение запретов у них в крови – так здесь все и происходит. В традициях жанра, естественно. Но все-таки добиваться комического эффекта оглуплением персонажа – мягко говоря, не самая благородная задача. Это происходит и тогда, когда на действующее лицо надевают костюм, вызывающий сомнение в здравости ума того, кого нарядили. В частности, генерал Генри Чесней не заслужил ни шлема с рогами, ни внушительных размеров бутафорского сердца, которое, видимо, должно быть наглядным доказательством его пылких чувств. Но Сергей Герт и без этих прибамбасов (простите за просторечие) играет смешную ситуацию. Как и Артем Лопатин в роли адвоката, которого, к счастью, подручными средствами не снабдили.
Что же касается милого платья подставной тетки, то, когда появляется подлинная донна Люция, миллионерша из Бразилии (Ольга Билинская), то при виде их рядом больше никаких обстоятельств можно было бы не прояснять.
Как известно, в театре запрещенных приемов нет. Есть неуместные. По их поводу и возникают вопросы. Если, например, на главном сценографическом предмете – столе – топчутся, разлеживаются, то с опаской ожидаешь момента, когда к нему подсядут с обеденными приборами, то есть используют по прямому назначению. Это в славянской мифологии стол – сакральный предмет, центральное место в доме, англичанам тут закон не писан. И все же облегченно вздыхаешь: нет, не едят на сцене. Но чаепитие происходит. Правда, вполне условное, как цепочка забавных гэгов (комических трюков).
Никто не против оригинальной выдумки и мастерского исполнения, но когда приемы не очень высокого вкуса, они если не размывают вовсе, то неизбежно ослабляют смысл истории. А он состоит в том, что упущенное время губительно для любви, вот молодые люди, испытавшие первое сильное чувство, и торопятся поймать свое счастье. Правда, по законам жанра, в пьесе и спектакле все персонажи обрели его, но ведь в реальной жизни судьба далеко не ко всем бывает так благосклонна…