Образование — это не исследуемое благо
В последнее время озвучен ряд инициатив, направленных на преобразование школьной программы. Так, президент Российской академии образования (РАО) Людмила Вербицкая не так давно предложила исключить произведения Федора Достоевского и роман «Война и мир» Льва Толстого из школьной программы. Вместо них в программу, по ее мнению, могут быть включены духовные произведения, в частности речь идет о Библии.
Некоторые предлагают вообще убрать из школы изучение художественной литературы. Пусть желающие читают ее дома на диване, а освободившиеся часы предлагают посвятить изучению фундаментальных научных трудов. А начать можно было бы с того, чтобы вернуть детям астрономию, которую преподавали в эпоху Российской империи и Советского Союза, а затем дисциплина вдруг исчезла из школьной программы, в 1993 году, вернулась в 2017-м и опять исчезла в 2022-м. Обсуждаем проблемы школьников и школы с челябинским профессором Александром Власовым.
— Александр Юрьевич, вот у меня, допустим, стойкая неприязнь к русскому языку только потому, что меня с детства перегружали зубрежкой правил. Правила, правила, правила, правила… А красотам русского языка как-то намного меньше уделялось внимания. То есть я еще не успел полюбить родной язык, а меня уже забили, буквально замордовали, сложной пунктуацией и орфографией…
— Вот это тоже одна из глобальных ошибок в педагогике. Ведь юному возрасту присущ негативизм. Повально почти негативизм. И когда внедрение этих правил носит характер принуждения, силового или интеллектуального, оно вызывает, естественно, протест с точки зрения юношеского негативизма. Все, мотивация пропала, и дальше уже закрылся шторами или стеной вот от этой новой волны информации...
Своими достижениями человек обязан образованию?
— Меня мама постоянно учила, что если будешь много читать, то будет меньше ошибок при написании. Ее отец был священнослужителем, а во времена гонений на церковь стал сельским учителем… И все они отличались завидной грамотностью…
— Правильно учила.
— А у нас же… Ты еще ни одной книжки не прочитал, а уже пять десятков правил зубри, которые каждое по полторы страницы учебника. И это настолько все оторвано от жизни ребенка, что он, собственно, не может даже понять, о чем здесь речь.
— Так и я о том же говорю, что вот этот разрыв надо ликвидировать — между знаниями, которые не находят немедленно своего применения, не понятно, как их использовать, и реальной современной жизненной ситуацией.
— Тогда давайте поговорим в том числе и о писателях, которых изучают на уроке литературы, все-таки многое же из программы неизбежно устаревает, это объективный, а не субъективный процесс, ведь все время появляется что-то новое, что-то более интересное детям...
— Ну конечно, это вполне естественно, что многое устаревает. Вот я уже упоминал как-то, но кто сегодня будет читать Лескова или Диккенса?
— Так нет, я даже не про конкретно Лескова или кого-нибудь еще, я про подачу информации... Вот берешь какой-то хороший классический текст, а он настолько неспешный, настолько растянутый, настолько изобилует какими-то совершенно не относящимися к делу подробностями, что просто читать невозможно. Поэтому одно из главных правил у писателей-детективщиков было — исключить описания природы…
— Динамика жизни была совсем другая в тот период. Сейчас она абсолютно неуместна. Ту же «Войну и мир», где все это развивается и оснащено таким количеством мельчайших подробностей, сейчас читать и запоминать совершенно неприемлемо. Ритм жизни ускорился на несколько порядков. И это должно находить отражение обязательно в воспитательном процессе.
— Кстати, 28 июня 1920 года в дневнике Корнея Чуковского появилась интересная запись: «Читая «Анну Каренину», я вдруг почувствовал, что это — уже старинный роман... Теперь — в эпоху советских девиц, Балтфлота, комиссарш, милиционерш, кондукторш — те формы ревности, любви, измены, брака, которые изображаются Толстым, кажутся допотопными».
Да и бывший британский разведчик Джон Ле Карре как-то в интервью высказал похожую мысль, что он писал в детективном жанре, потому что эта форма подачи материала, представляет интересы людей. А вот содержание… Он всегда старался, чтобы оно соответствовало высоким критериям качественной литературы. То есть призывал совмещать занимательность сюжета и динамику действия с хорошим языком. А ведь в этой вот классике, которой до сих пор детей пытаются пичкать в школе, ничего от динамичного современного сюжета просто напросто нет…
— И на самом-то деле никто не мешает отказаться от этой так называемой классики, которая сейчас морально устарела. Ну неприемлема она для нынешнего ритма жизни, Владимир Васильевич.
Не читают, потому что скучно?
— Так нет же, ну, даже вот величайший пушкинский «Евгений Онегин», он, в общем-то, ну, надо же понимать, что это про те стародавние времена, что вот эти вот страдания помещиков (улыбаюсь), они как-то с сегодняшним днем... Оторваны, одним словом, от реалий сегодняшних…
— Ну не актуальны они сейчас, правильно, конечно, не актуальны. И уместно их изучать историкам литературы.
— Ну и опять же, когда ты станешь взрослым и осознанно свой выбор сделаешь… Когда тебя потянет, как беременную женщину на солененькое, остренькое, огурцы, мел и известку, на литературную архаику…
— Каждому овощу, да, действительно, свое время.
— Так все-таки вот эта вот проблема, поднятая некоторыми учеными, об оглуплении современной молодежи, как они пишут «отупении», она что, носит фатальный характер? То есть это будет и дальше продолжаться, это все неизбежно, и вырождение будет человечества?
— Нет, если этот вопрос корректировать как-то и направлять его в нужное русло...
— А кому это нужно? Я про нужное русло.
— Это очень тяжелая социальная проблема…
— Авторитетный российский ученый, академик Валерий Спектр, как-то очень верно заметил, что «у нас с начала 60-х годов прошлого века провозглашено бесклассовое общество, и классовая теория не нашла себе места в теории постиндустриального мира, а средний класс определяется по образовательно-интеллектуальному цензу… А это абсурд опасный…». И если это так, то как же прикажете «поумнять» интеллектуальное болото?..
— До какого-то уровня, Владимир Васильевич, это все же возможно.
— До уровня простых, несложных, механических действий, то есть утром встать, почистить зубы и пойти к восьми утра на несложную работу, а там не нарушать заведенный порядок. После работы заплатить налоги, выпить пиво, посмотреть футбол по телевизору и лечь спать для восстановления сил на производство.
— Ну так ведь и эта работа нужна и востребована обществом. Игнорировать ее полностью не стоит…
У нас страна полной некомпетентности…
— Так сейчас же искусственный интеллект надвигается, профессор, тотальная роботизация, и индусы скоро приедут в большом количестве. Те, которые в Индии не смогли найти себе достойного занятия, то есть далеко не самая интеллектуально развитая часть индийского населения к нам приедет. Опять же они скрестятся с нашими барышнями и дадут стране замечательное интеллектуальное потомство…
— Нет, ну если речь идет о привлекательности миграции, то ее тоже надо просто направлять в нужное русло. И отсеивать тех, кто заведомо...
— Так ведь похоже весь смысл миграции в Россию именно в том, чтобы на дешевую, низкооплачиваемую работу приезжали маргиналы…
— Это очень сложная проблема.
— У нас же не в Силиконовую долину продвинутых иностранцев зовут и манят.
— Куда деваться? Рабочие руки. Простые рабочие руки ведь тоже нужны.
— Мы сейчас, собственно, не про перспективы развития Российской Федерации, а про вот этот тотальный процесс мыслительной лени и про то, с чем, собственно, связано вот это вот все.
Люди перестают задумываться. Люди воспринимают на веру ту или иную религию, на веру воспринимают политику и даже историю своей страны они изучают исключительно по художественным фильмам. Так горячо обсуждают эти фильмы даже вроде бы, кажется, умные и серьезные люди. Вот эти последние фильмы про революцию и прочую моделируемую кем-то историю, по которым самые жаркие дебаты в соцсетях разгораются… Вот личность Троцкого, к примеру, как-то показали не так, как им хотелось бы. Но позвольте, господа, это же художественное произведение…
— Ну так это же здорово все равно, если уже все-таки процесс обсуждения идет.
— А по-моему, это называется отвлечение на негодный объект. Лучше они серьезных историков почитали бы. Как-то вот даже в этих дискуссиях участвовать мне кажется несерьезно...
— Уровень дискуссии определяется конкретной категорией слушателей и собеседниками на измеримом уровне.
— Но это опять же показывает, что люди вместо того, чтобы читать серьезные книги, предпочитают смотреть телевизор, и самая такая привлекательная программа по телевидению для наших «интеллектуалов» — это канал «Культура России», который, на мой взгляд, тоже достаточно тенденциозен… Когда Мединский читает исторические лекции, я всегда вспоминаю, что он, как госслужащий, не может проводить какую-то самостоятельную линию…
— Нет, ну почему? Он же… Напрасно, по-моему, у вас сформировалось скептическое отношение к тому, что если человек как-то ассимилирован или аффилирован даже с органами власти, то он заведомо не в состоянии производить качественный продукт. Это не совсем верно.
— Несомненно, Александр Юрьевич, публично высказывать свое мнение госслужащему, конечно же, дозволено. Правда, с существенной оговоркой: если таким образом защищаются государственные или общественные интересы, права граждан… К такому мнению пришел в 2011 году Конституционный суд России, рассмотрев жалобы бывшей сотрудницы налоговой инспекции и милиции. Было дело, в суде обсуждали, что можно и нельзя…
Окончание следует.