Тайга глазами очевидца

Фотограф и путешественник Леонид Круглов вместе с нанайскими охотниками отправляется в тайгу по следам экспедиции прошлого столетия. 

По маршруту экспедиций Владимира Арсеньева 

Кому не знаком по книгам и кинофильмам образ уссурийского охотника Дерсу Узала? Маленький, смешно говорящий по-русски и при этом меткий, ловкий, знающий тайгу как свои пять пальцев и, главное, великодушный и самоотверженный друг. Этот образ создал русский офицер, ученый и писатель Владимир Клавдиевич Арсеньев.

Дерсу действительно существовал — именно с ним Арсеньев исследовал тайгу. Будучи ученым, Арсеньев стал и писателем. Коренной петербуржец, он полюбил тайгу до такой степени, что даже завещал себя похоронить в дремучих лесах Уссурийского края. Классическое «краеведение» обернулось сагой о дружбе очень непохожих людей.

Спустя век я решил повторить легендарные маршруты Арсеньева с некоторой поправкой. За 100 лет местность изменилась неузнаваемо. Там, где проходили конные и пешие тропы, давно пролегли асфальтовые дороги и выросли крупные поселения, а около них — залежи бытового мусора. По глухим таежным трассам громыхают огромные грузовики, везущие лес в Китай... Поэтому маршрут нашей экспедиции прошел по территории природных заповедников и еще нетронутой тайге. Я разбил его на три этапа таким образом, чтобы оказаться в пройденных и описанных Владимиром Арсеньевым местах примерно в то же время года, что и он. 

Весна: Владивосток — Шкотовское плато и Уссурийский заповедник — верховья реки Уссури — залив Ольги 

Проводник во время охоты использует традиционный способ «подкрадывания» к добыче на лодке. По шуршащей листве леса это сделать практически невозможно

Самое сложное в путешествии по тайге — войти в особый таежный ритм. Сосредоточиться на том, что происходит здесь и сейчас, не думать о постороннем. Это жизнь по солнцу: подъемы ни свет ни заря и отход ко сну, как только стемнеет. День подчинен неуклонному распорядку: завтракаем, навьючиваем коней и пытаемся пройти как можно больше до полуденной жары, когда мошка сатанеет. На привале разводим сразу несколько костров, обкладываем огонь зелеными листьями — чтобы повалил густой дым. Кони охотно прячут головы в дымовую завесу и усиленно обмахиваются хвостами.

Чтобы фотографировать животных, приходится вставать еще затемно, натягивать на себя всю имеющуюся одежду и устраивать засаду — вблизи звериных троп, которые я научился понемногу различать, или в зарослях на топком берегу глухого таежного озера.

Добравшись до места первой встречи Арсеньева и Дерсу, на сопке Увальной в городе Арсеньеве, видим памятник: фигура русского путешественника и выглядывающий из каменной глыбы его проводник — не столько человек, сколько олицетворение природы Уссурийского края. 

Лето и осень: залив Ольги — район бухты Терней — Сихотэ-Алинский заповедник 

Вторая часть экспедиции проходила в сопровождении нанайских охотников Василия и Михаила Дункаев.

Осень в горах и лесу изумительно красива: начинают золотиться и зажигаться всеми оттенками красного и коричневого склоны сопок — похоже на драгоценный рельефный ковер. Но главное — здесь, к северу от Сихотэ-Алинского природного заповедника, можно увидеть тайгу такой, какой она была во времена экспедиций Арсеньева.

Передвигаемся по густому мху — он глушит шаги, как в вакууме. Лес сгущается, смыкается над головами, солнце уже не пробивает толщу листвы. Временами начинает казаться, что, если отстанешь от своих, то можешь из тайги уже и не выбраться.

А мы хотим выйти в верховья речки Арму, где отряд Арсеньева наткнулся на скелеты шести корейцев-золотоискателей. В экспедиции 1907 года Арсеньев отказался от лошадей — заменил их более выносливыми и неприхотливыми мулами. Мы же передвигались на своих двоих, иногда пересаживаясь на лодки. Сначала на плоскодонку с мотором, арендованную у здешних егерей, потом на нанайскую оморочку, выдолбленную из ствола дерева. В ней легко умещалась вся экспедиция. На этом нанайском каноэ наши проводники неслышно подплывали к изюбрям, подгребая веслом или отталкиваясь от речного дна двумя короткими сошками.

Сошка для охотника — это и посох, и шест с крючком для котелка или чайника, и перекладина для сушки белья, и упор для ружья. Вырезают ее, как правило, из каменной березы — местного эндемика. Уссурийский край славится растениями, которые больше не встретишь нигде в мире. 

Уссурийский край славится растениями, которые больше не встретишь нигде в мире. 

Осенью в тайге начинается гон изюбрей. Самцы ревут так, что мне по неопытности казалось: это рычат тигры. Чтобы подманить благородного оленя, уссурийские охотники пускаются на хитрость — «вызывают его на поединок», трубя в берестяной рог. Разъяренный самец в поисках соперника продирается сквозь чащу — и выходит под пули охотников. Приманивают и ночью — крепя на ствол ружья фонарик, ослепляющий оленя… Мы не занимались браконьерством и только имитировали охоту для съемок документального фильма о проекте «Семеро смелых». Питались рыбой, испеченной на углях, или сырой — разделанной на весле и слегка подсоленной. Речной рыбы здесь изобилие. Красной нет, в лучшем случае это родственники форели и ленок.

В рамках российско-американского проекта «Амурский тигр» егеря отлавливают и метят тигров — надевают на них радиоошейники, чтобы экологи могли следить за их перемещениями. В заповеднике на тот момент находилось несколько меченых тигров, и очень скоро нам удалось выйти на след тигрицы.

Тигроловы сказали, что неподалеку у нее логово с тигрятами. Пока тигрята маленькие, на них легко надеть радиоошейники — если, конечно, мать отойдет на несколько часов. Следующие два дня мы терпеливо караулили возле сопки, на вершине которой в скалах находилось логово. И вот на закате радиосигнал сообщил о том, что тигрица вышла на охоту.

Но что это? Судя по показаниям приемника, тигрица направляется в нашу сторону. Она уже совсем близко — 50 м, 30… Вдруг сигнал исчез — тигрица замерла на месте. Несколько томительных минут — и она продолжила свой путь уже по другой стороне сопки. Видимо, почуяв людей, тигрица проползла среди камней так близко от нас, что на какое-то время сигнал был потерян. Мы проходим вперед и видим на тропе свежий тигриный помет. Это знак, оставленный специально для нас: «Здесь моя территория!»

Уже темнеет, идти к логову опасно. Да и пропавший радиосигнал вовсе не означает, что тигрица ушла — скорее всего, затаилась где-то в камнях. Идти метить тигрят мы в тот раз не решились — адреналина в крови оказалось более чем достаточно…

Мы расстались с тигроловами, но через какое-то время они вызвали нас по рации: возле озера Голубичное, где Арсеньев потерял часть мулов, тигры охотятся на стадо маралов! Поспешили туда, и на этот раз удача улыбнулась нам — в петли тигроловов попались сразу трое полуторагодовалых тигрят. 

Говорят, меченых тигров легко находят не только ученые, но и браконьеры.  

Хотя «тигрята» — это только по сравнению со взрослыми особями. Уссурийский тигр гораздо крупнее индийского — в длину он достигает 3 м и весит под 300 кг. Тигрята оказались вдвое меньше. Тигроловы усыпили их, обмерили, взвесили, надели радиоошейники и освободили из петель. Работали быстро — снотворное действует всего 20 минут.

Конечно, я радовался, что удалось встретить и поснимать тигров в естественной среде обитания. Но теперь меня все же гложут сомнения. Ведь метод радиослежения — палка о двух концах. Говорят, меченых тигров легко находят не только ученые, но и браконьеры. На их жаргоне убитый тигр — «матрац в сборе». За такие «матрацы» дают очень хорошие деньги в Китае — не только за шкуру, но и за когти, клыки, внутренние органы, мясо, кости… Отходов не бывает. 

Зима: поселок Амгу на побережье Японского моря — Сихотэ-Алинь — русло реки Бикин 

Зимний переход на лыжах через Сихоте-Алинь оказался очень сложным. Наш план — в точности повторить знаменитую экспедицию Арсеньева и его проводника нанайца Дерсу Узала зимой 1906 года.

Переход на лыжах оказался не таким сложным, как передвижение на «буранах» по промоинам льда реки Бикин

Этот сложный переход занял у нас много дней 

Самый суровый этап экспедиции пришелся на февраль. Братья Дукаи разделились: нас повел старший, Василий, а Михаил с еще двумя охотниками выехал на снегоходах с санями навстречу из поселка Красный Яр в низовьях речки Бикин.

Мы шли на широких лыжах, подбитых жестким оленьим мехом. Направление ворса позволяет им легко скользить вперед и мешает скатываться на подъемах. Василий шел первым — бил лыжню. В глубоком снегу лыжи проваливаются сантиметров на 20, без лыж провалишься по пояс. Какой это тяжкий труд — идти первым, я испытал на себе через несколько дней, когда вызвался подменить Василия. 

На ночевку в зимней тайге устраиваются так: натягивают под наклоном тент-отбойник, у входа кладут два срубленных бревна и разводят между ними костер. Бревна будут тлеть до утра, на них и готовят, и сушат. 

Кстати, нам пришлось отказаться от своей амуниции и переодеться в нанайские суконные куртки с кушаками, доставленные Василием. Оставили мы в Амгу и палатки из синтетической ткани. Вот что пишет Арсеньев в книге «Дерсу Узала»: «Для горожанина покажется странным, как можно идти по лесу и не найти дров. А между тем это так. Ель, пихта и лиственница бросают искры; от них горят палатки, одежда и одеяла. Ольха — дерево мозглое, содержит много воды и дает больше дыма, чем огня. Остается каменная береза. Но среди хвойного леса на Сихотэ-Алине она попадается одиночными экземплярами».

На ночевку в зимней тайге устраиваются так: натягивают под наклоном тент-отбойник, у входа кладут два срубленных бревна и разводят между ними костер. Бревна будут тлеть до утра, на них и готовят, и сушат. Одежду и обувь всегда берут с запасом — промокшие от пота рубашки-майки необходимо высушить, прежде чем продолжать путь. Нанайцы учат: на привале не стой ни секунды, занимайся чем-то — пили-руби дрова, таскай вещи… Только когда бивак разбит и разведен огонь, можно переодеться в сухую одежду и отдохнуть.

Тайга под полутораметровым слоем снега безжизненна. Она не интересна ни зверям, ни птицам. Живность устремляется к руслам замерзших рек. Вдоль них охотники и располагают свои зимовья — строения, похожие на баньку с верандой. В сарайчике на высоких сваях — припасы, НЗ.

Арсеньева поразило когда-то, что «дикарь» Дерсу оставлял в тайге провизию, спички и сухие дрова для совершенно незнакомых людей, которых он, может, никогда и не встретит, а встретит, так не узнает — ни он их, ни они его. Притом что в тайге того времени царил «закон-тайга». Лишь его признавали китайские разбойники-хунхузы, грабившие Дерсу, и российские каторжники, убившие его в конечном счете. Даже раскольники-староверы обкладывали данью «инородцев». 

Если тебе что-то дарят (зубы медведя, например, или корень женьшеня), ты обязан отблагодарить чем-то равноценным: те же патроны, ножи, фонари. 

Дошли до нанайского поселка, отогрелись, узнали, как живут нанайцы. Застолье, сдвигаем в круг стаканы, фотографируемся. Василий бьет в бубен и что-то напевает. Оказалось, он еще и шаман в поселке на несколько сот дворов. Среди русских изб виднеются и традиционные сарайчики из корья. («Если стволы ободраны от коры, значит, жилье близко», — вычисленная Арсеньевым примета.)

Вспомнилось, как Арсеньев описывал котомку Дерсу. Самым ценным предметом в ней была пустая бутылка от рома. Арсеньев выбросил ее — Дерсу немедленно подобрал. 

Вещи исследователя и писателя Арсеньева, хранящиеся в мемориальном музее во Владивостоке

Надо сказать, за сто лет мало что изменилось. Я не поленился сфотографировать содержимое вещмешка одного из наших проводников: чайник, чай обычный и травяной, спички, просмоленные береста и шнур для разведения костра, спирт в бутылке, самая малость провизии, патроны. Остальное все на себе.

Не изменились и привычки обитателей тайги: если тебе что-то дарят (зубы медведя, например, или корень женьшеня), ты обязан отблагодарить чем-то равноценным: те же патроны, ножи, фонари. Царский подарок — бензопила, лодочный мотор или «Буран»…

«После долгого питья из кружки дешевого кирпичного чая с привкусом дыма с каким удовольствием я пил хороший чай из стакана! С каким удовольствием я сходил в парикмахерскую, вымылся в бане и затем лег на чистую кровать с мягкой подушкой!» — так заканчивается повесть Арсеньева. Исследователь вернулся домой, в привычную жизнь. Теперь — обрабатывать материалы, писать отчеты, читать доклады, затевать следующую экспедицию, мечтать… А вот Дерсу в городе ждало «лобовое столкновение» с цивилизацией. И он его не пережил. Лесного жителя возмущало, что в городе нельзя стрелять, что здесь надо платить за дрова и даже за воду. Он стал проситься в тайгу, ушел и больше не вернулся.

Но так не хочется расставаться с ними обоими…

Источник