Как меняется культурная карта России
Материал опубликован в №7 газеты "Культура" за 2021 год в рамках темы номера "Культурная политика в регионах"
«За МКАДОМ» жизни, в том числе и культурной, нет, до сих пор повторяют у нас по привычке, не учитывая тот факт, что реальности свойственно изменяться и справедливое еще лет десять назад высказывание уже безнадежно устарело. Да, по числу культурных институций и концентрации имеющих отношение к культуре людей Москва и Питер до сих пор ходят в лидерах. За то, конечно же, можно благодарить (винить) исключительно историю и нашу склонность к излишней централизации. Лидерство пока дается этим регионам без особых усилий, в силу экономических законов, где доминирующий центр какой-либо территории неизбежно становится точкой, в которой концентрируется творческий потенциал.
Однако, как показывает опубликованный в этом номере наш рейтинг культурной активности регионов, Свердловская область и Татарстан уже вплотную приблизились к группе лидеров. Притом, заметим, по своим исходным показателям та же Свердловская область и «рядом не стояла» с бывшей столицей империи Санкт-Петербургом, где при желании практически любое историческое здание можно превратить в музей. Но в рейтинге «Культуры» у Питера 97 баллов (2-е место), у Свердловской области — 67 (4-е место).
Здесь мы подходим к главному выводу июльского номера — если в вашем городе нет Эрмитажа или Большого, это вовсе не приговор. Уровень культурной активности зависит в первую очередь от количества и уровня взаимодействия друг с другом творческих людей, а не от числа исторических памятников. Варварам, захватившим Рим, были неинтересны многочисленные памятники. Точно так же, как писали мы в одном из предыдущих номеров, разрушаются или даже уничтожаются никому не нужные исторические памятники в небольших российских городках, где произошедшая со страной в 90-е гг. катастрофа полностью выжгла тонкую интеллигентско-творческую прослойку. В той же Владимирской области количество памятников зашкаливает, начиная с периода древнерусского белокаменного зодчества, однако она не смогла войти даже в первую десятку рейтинга. Хорошая новость заключается в том, что так дела обстоят далеко не везде. Карта культурной активности регионов — пресловутое «лоскутное одеяло».
Почему же в одной области мы видим «активность масс», пытающихся организовать культурную жизнь «снизу», в другой — полную апатию и бездействие? Вопрос во многом философский, но мы попробуем определить причину, по которой в какой-то момент эта низовая активность вообще началась. Конечно, с нашим утверждением можно поспорить, но, скорее всего, момент этот совпадает с появлением у государства осознанной культурной политики, в рамках которой началось обновление, возрождение и строительство заново культурной инфраструктуры в регионах. Первым, кто внятно озвучил цели и методы этой политики, стал министр культуры Владимир Мединский, возглавивший ведомство в 2012 году. Хороший знаток медиатехнологий, он смог привлечь внимание общества и власти к проблемам культуры и, что не менее важно, разработал идеологическую основу, обосновав необходимость государственной культурной политики на всей территории страны. Вслед за вниманием пришли деньги и рост влиятельности ведомства в правительственной иерархии. Возрождение культуры в регионах получило масштабное финансирование в рамках нацпроекта «Культура».
Создание культурной инфраструктуры в регионах под патронатом Министерства культуры — ключевой элемент культурного развития страны, пусть здесь кого-то и пугает некоторое сходство с советскими методами тотального «окультуривания» (хотя, на наш взгляд, «тотальная деградация» должна пугать гораздо больше насильственного насаждения культуры). Дело не только в том, что в городе, поселке или даже селе появляются места, где можно получить некий культурный опыт. Важен сам сигнал государства — культура стала приоритетом, мы поддерживаем культурные институции, людей, готовых посвятить этому жизнь, возрождаем интеллигенцию в малых городах. Причем сигнал не только для тех, кто собирается работать в государственных учреждениях культуры. Для всех, кто заинтересован в преображении нашей зачастую духовно некрасивой и скудной реальности.
Постсоветский гибрид: создание государством «культурной инфраструктуры» и региональная инициатива
Конец прошлого века. В кинотеатрах открываются автомобильные салоны. Бывшие Дома культуры пребывают в запустении или переделаны под рестораны и бильярдные. По электричкам деловито снуют «челноки» с клетчатыми баулами, полными китайским и турецким ширпотребом.
Тем временем на экранах страны набирает популярность шоу «Поле чудес». Впрочем, сама игра теряется за пестрыми рассказами о городах и весях, из которых прибывают участники. Вот платки, привезенные из Иваново, а вот пельмени из Ижевска. Будто бы вечная ярмарка российских диковинок, «Поле чудес» радовало нас каждую пятницу. Кажется, на руинах некогда большой культуры остались лишь тонкие нити локальных идентификаций, завязанных на чем-то натуральном, местном, своем. Эти нити тянутся между регионами и сходятся в одной точке — телестудии «Останкино», а точнее, в закадровом сакральном месте, более известном как музей «Поля чудес».
То было время, когда советская централизованная культурная политика разваливалась вслед за страной. На ее руинах цвели китч и стереотипные региональные образы, прекрасно вписывающиеся в регистр самого популярного телешоу. Однако сегодня, после периода упадка, в регионах вновь возрождается культурная жизнь.
НЕИЗБЕЖНОСТЬ «КУЛЬТУРНОЙ ПОЛИТИКИ»
Румынский писатель Михаил Себастьян в своей пьесе «Безымянная звезда» очень точно описал быт небольшого провинциального городка. Вся культурная жизнь в нем сошлась на кинотеатре, гимназии и вокзале, мимо которого раз в сутки без остановки проходит экспресс «Бухарест — Синая». Увы, но эта картинка из довоенной Румынии до сих пор соответствует жизни некоторых российских городов.
Подобное «культурное неравенство», которое превращает регионы в «глухую провинцию», обусловлено двумя факторами. С одной стороны, перманентная бесперспективность провоцирует постоянный отток человеческого капитала в столицы. С другой стороны, заметно драматическое устаревание культурной инфраструктуры, которая досталась в наследство с советских времен. Впрочем, и то, и другое связано с тем, что государство долгое время не понимало, что ему делать с «советским наследием» — как реактивировать его в совершенно новых социоэкономических условиях.
Тут следует пояснить, с какой целью большевики взялись отстраивать региональную культуру с таким размахом. Придя к власти, они быстро поняли, что строительство «принципиально новой страны» невозможно без «нового человека», вернее, сотен миллионов новых людей, разделяющих некий общий образ будущего. Притом, в качестве своего рода компенсации, которая должна была отличать новое «социалистическое единство» от прежнего единства народов Российской империи, в СССР всячески развивались и продвигались национальные культуры и языки. Чтобы воплотить эти идеи в жизни в максимально сжатые исторические сроки, и потребовалась целостная и вертикально выстроенная культурная политика, которая должна была равномерно охватить все регионы огромной страны. Так, по всему СССР сотнями и тысячами стали строиться клубы и дома культуры, которые уже после войны единой сетью покрыли все его заселенное пространство.
В своем варианте культурной политики советское руководство пыталось реализовать просветительские идеи тотального образования, где система культурных ценностей была бы единой для всех. От детского сада до кульмана в конструкторском бюро или у станка на заводе — везде советского гражданина сопровождала единая идеологическая картина мира, которую доносили до него многочисленные культурные и образовательные учреждения.
В этом смысле организация культурной жизни и образования в Советском Союзе была авторитарна. Потому и после распада страны, когда идеологический монолит обратился в прах, а на замену ему пришло многообразие мировоззренческих и политических систем, такая политика оказалась непригодной, а вместе с утратой этого идеологического стержня стала рассыпаться и былая региональная культурная инфраструктура.
Выдержав паузу примерно в два десятилетия, государство в плане культурной политики начало постепенно возвращаться к тому, что делали в СССР, — создавать в регионах унифицированную инфраструктуру. Восстанавливать и обновлять обветшавшее советское наследие или, чаще, строить что-то новое. Кинотеатры, дворцы культуры, школы искусств. В 2018 году высшее руководство страны одобрило масштабный нацпроект «Культура», в рамках которого за пять лет на развитие культурного пространства страны планируется потратить почти 140 млрд рублей (21,7 млрд в текущем году).
Причины возрождения культурной политики в принципе понятны. В России, которая парадоксальным образом является и страной с тысячелетней историей, и «новорожденной страной», со стороны общества есть мощный запрос на новую идентичность, набор ценностей, которые без преувеличения станут залогом единства и бескризисного развития в будущем. В отсутствие прежних партийных идеологических институтов именно культурная политика становится главным инструментом их продвижения и утверждения. В начале этого года на встрече с сенаторами министр культуры Ольга Любимова сообщила, что в стране из 90 тысяч учреждений культуры 80% составляют именно региональные и муниципальные учреждения. Притом за два прошедших с начала реализации нацпроекта года (один из которых был пандемийным) в России открыто около тысячи новых культурных объектов, три тысячи получили новое оборудование.
Децентрализация культуры идет через целенаправленное создание нескольких «культурных кластеров» в регионах. Традиционные столичные культурные институции, считавшиеся ранее «эксклюзивом» Москвы и Питера, сегодня открывают свои филиалы на просторах России. Например, в октябре 2013 года во Владивостоке была открыта Приморская сцена Мариинского театра оперы и балета, очень скоро там заработает филиал Третьяковской галереи. Своя местная «Третьяковка» — так же, как и филиал Большого театра, — появится в Калининграде. Теперь на очереди и Самара.
ВТОРОЙ ПОХОД ГОСУДАРСТВА
Как «культурное возвращение государства» происходит не на уровне статистики, а в реальной жизни? «Это была ранняя весна, я шла через парк Циолковского в каком-то мокром тумане, — начинает свой рассказ заведующая сектором экспозиционной и выставочной деятельности Инновационного культурного центра в Калуге Анна Сенатова, — иду и не верю, что такое счастье свалилось на нашу голову».
Впервые идею создания Домов новой культуры (ДНК-центров, позднее переименованных в Инновационные культурные центры) в 2012 году высказало Министерство культуры. Цели проекта были сродни тем, что преследовала когда-то молодая советская власть — распространение знаний и создание новых культурных технологий.
Авторы проекта планировали в дальнейшем объединить ДНК-центры в единую сеть с «инновационным градом» Сколково. Но подход отличался от того, который практиковали советские предшественники. Требовалось не принести в регионы уже готовые формы и смыслы, а создать благоприятную среду для их рождения. И это оказалось задачей куда более сложной.
По словам г-жи Сенатовой, решение о том, где именно будут построены пилотные ДНК-центры, ее удивило. «Это был какой-то до сих пор непонятный мне выбор, — рассказывает Анна «Культуре», — представьте себе, перед вами расстилается карта Российской Федерации, и кто-то пальчиком указывает на Калугу, а потом, как будто с закрытыми глазами, на Первоуральск, где всего порядка сорока тысяч человек, и затем — на Владивосток».
Екатерина Гиршина, куратор публичных проектов института «Стрелка» и калужского ДНК-центра, рассказывает, что места для Домов новой культуры выбирались из расчета относительной близости к крупным городам, а также интереса региональных властей и общей экономической ситуации. В 2013 году Калужская область была успешно развивающимся регионом, где в достаточной степени были решены проблемы с трудоустройством и зарплатами. Это должно было обеспечить интерес горожан к инновациям и современному искусству. Организаторы предполагали, что ДНК-центры смогут остановить утечку талантливой молодежи в столицу и сформировать в их родных городах комфортные условия для исследований и творчества.
Негативный опыт «пермского культурного проекта», когда общество буквально отвергло столичный арт-десант, заставил авторов ДНК-центров обратиться к местному художественному сообществу.
«Наша программа должна была стать абсолютно новой, никогда невиданной в Калуге организацией, — вспоминает Анна Сенатова. — При этом инициативы опирались именно на калужскую культуру. Была создана рабочая группа, в которую вошли все подразделения, сейчас ставшие, по сути, сердцевиной ИКЦ. У нас в городе на тот момент уже была достаточно сильная современная хореография, поэтому архитектурный проект центра предусматривал два больших репетиционных зала, душевые, раздевалки. Также в проект был внесен выставочный зал. Затем медиастудия и студия звукозаписи».
Сейчас ИКЦ выполняет сразу две функции: с одной стороны, формирует местное арт-сообщество, с другой стороны, постепенно знакомит калужскую аудиторию с тенденциями развития современного искусства за пределами региона. «За последние годы качественно изменился посетитель ИКЦ, — делится с нами Анна, — еще четыре сезона назад, когда инновационный театр балета делал свои первые постановки, они встречали очень негативную и даже грубую реакцию. А сейчас на их премьерах аншлаги. На вернисажи и лекционные программы приходит очень много людей». По словам Анны, приобщать аудиторию к нетрадиционным формам искусства помогает и близость Москвы. Ведь молодежи, которая ездит на выставки в «Гараж» или «Винзавод», проще дотянуться до современного искусства в родном городе.
На базе ИКЦ ежегодно проходит несколько фестивалей. Самому крупному из них, фестивалю современного искусства «Циолковский-Fest», уже девять лет. Постепенно он становится региональным брендом. Не последнюю роль в этом играет удачно выбранное название, которое умело обыгрывает культурно-исторический капитал города. «Мы придаем значение локальной идентичности, — рассказывает об истории фестиваля Анна Сенатова, — используем космическую тематику, и это для нас не просто какая-то «модная фишка». Здесь все пронизано космосом. Да и само расположение к этому обязывает. Мы находимся рядом с могилой Константина Циолковского и в пяти минутах ходьбы от его дома».
Впрочем, несмотря на то, что изначально история ДНК-центров подразумевала привлечение частных инвестиций, до сих пор они полностью на бюджете. «Поддержки бизнеса у нас нет, — говорит Сенатова, — все финансируется из областного бюджета и Министерства культуры».
ИСТОРИЯ ПРО ЛЮДЕЙ
Попытки реализации новой культурной политики за последнее десятилетие стали источником самого разнообразного опыта, однако, похоже, результатом этих усилий стало ответное движение «снизу», пусть зачастую оно и выбирает собственные «пути». Уникальность культурной жизни в сегодняшней России еще и в том, что она все интенсивнее развивается в частных профессиональных сообществах или в кругу друзей и единомышленников. И нередко это происходит даже вопреки той депрессивной экономической реальности, которая этих людей окружает.
Так, например, вырос фестиваль «Том Сойер Фест». Впервые появившись в Самаре, теперь он охватывает более семидесяти городов и сел. Люди собираются вместе, чтобы восстановить и сохранить исторический облик города. Стать волонтером фестиваля может каждый горожанин.
«Мы достаточно плотно сотрудничаем с реставраторами, — рассказывает «Культуре» идеолог и основатель фестиваля Андрей Кочетков, — но основная философия фестиваля заключается в том, что волонтеры здесь нужны не в качестве декораций. Это история о людях, которые участвуют в работах и которые живут в этих домах. Фокус фестиваля постоянно смещается от архитектуры к людям. Крайне важно, что думают собственники и жильцы зданий, которые мы реставрируем».
По словам Кочеткова, в ряде городов на базе фестиваля возникли НКО, занимающиеся сохранением исторического наследия. Примерно в 10 городах волонтеры обзавелись своими мастерскими, которые используют в том числе как места для собрания и обсуждения будущих проектов. А из этого возникает саморегулирующееся сообщество, которое может рождать культурные инициативы и развивать город, самостоятельно привлекая финансирование.
«В основном большая часть средств для фестиваля сейчас достается от бизнеса, — комментирует, например, Андрей, — в некоторых городах средства собираются краудфандингом».
Фестивали становятся хорошим импульсом к созданию региональных арт-сообществ. Они не всегда связаны с сохранением исторического наследия, традиций и культурной памяти места. Случается, что исторический капитал региона и современное искусство начинают работать на пользу друг другу.
Например, так произошло с фестивалем городского искусства ARTEMOFF в Урюпинске. Используя в качестве названия фамилию местного живописца, организаторам удалось создать проект, который отлично сочетает в себе локальную идентичность и практики современного искусства. При этом история эта, как и «Том Сойер Фест», началась с низовой инициативы жителей города.
В некоторых регионах практически вся культурная жизнь формируется буквально вокруг фестиваля. Так, например, происходит на Сахалине, где вот уже несколько лет под патронатом губернатора Сахалинской области проходит международный кинофестиваль «Край света. Восток». За несколько дней жители острова успевают увидеть десятки кинофильмов со всего мира, повстречать известных кинозвезд.
Есть примеры, в которых команды фестивалей пытаются напрямую эксплуатировать местный бренд. Так, в Ижевске проходит ежегодный фестиваль «Всемирный день пельменя» под слоганом «Удмуртия — родина пельменей». К его проведению подключаются не только культурные учреждения города, кафе, рестораны, но также и местные фотографы, художники и музыкальные коллективы.
«ГОРА САМОЦВЕТОВ»
Итак, жизнь ряда нынешних провинциальных арт-сообществ не сильно отличается от столичной. Фестивали, воркшопы, лекционные курсы и арт-резиденции становятся приятной рутиной для региональных культурных центров, в конструировании которых участвуют как локальные творческие сообщества, так и государство. В этом смысле нынешнюю культурную политику в регионах можно назвать гибридной: здесь оставшиеся со времен Советского Союза принципы управления сверху уживаются с просыпающимся «низовым» творчеством.
Однако если в СССР за такой вертикальной организацией культуры стояла своя идеологическая логика, то сегодня ее уже нет. Всему этому региональному бурлению культуры зачастую не хватает смыслообразующего вектора, который может быть продуман и озвучен только со стороны государства. С другой стороны, как найти идею, что бы в условиях сегодняшнего многообразия и свобод могло бы принять большинство?
Здесь мы возвращаемся к вопросу идентичности, поиску смыслов, которые могут стоять за новой российской государственностью. Самого по себе слова «патриотизм» сегодня зачастую недостаточно. «Геном патриотизма» требует расшифровки. И в этом смысле для региональных культурных сообществ, использующих для своего развития локальную уникальность, удобным идеологическим контуром мог бы стать антиглобализм, отторжение навязываемых массовой культурой «штампованных» культурных продуктов, представленный в контексте культурного разнообразия огромной страны. Образец подобной «мягкой» идеологии можно встретить, например, в мультсериале «Гора Самоцветов», подчеркивающем значимость и богатство многообразия российской культуры, ценность подлинного плюрализма.