Frankfurter Allgemeine Zeitung: Луганск, в царстве теней воинов гибридной войны
Frankfurter Allgemeine Zeitung, Германия Конрад Шуллер (Konrad Schuller)
Целый день через донбасскую степь на восток — час за часом, по дорогам, разрушенным танками и разрывами снарядов и давно ставшим похожими на заброшенные взлетно-посадочные полосы; по утрам отвалы угольных шахт, днем заросшие сады призрачных деревень на нейтральной полосе, вечером пешком по оставшимся сколоченным доскам взорванного моста — границе между находящейся под контролем украинского правительства территории и территории сепаратистов. Другой дороги в Луганск нет.
Находящаяся восточней, меньшая из двух сепаратистских «народных республик», которые Россия поддерживает на самой границе Украины после того, как революция «майдана» повернула остальную часть страны лицом к Западу, по мнению Киева, не принадлежит миру сему. Кроме пути по доскам между столбами моста, ведущего в станицу Луганская, здесь больше нет прохода в это призрачное государство
На другой стороне первых постов повстанцев: сначала триколор России, затем — поперек дороги — заграждение из бетонных блоков и мешков с песком. Полевая кухня, фасолевая похлебка, пулемет, и над всем этим еще три флага: в центре окруженная нимбом глава Спасителя, справа — сине-желто-красный стяг «Всевеликого войска Донского», националистического российского казацкого ополчения, которое некоторое время контролировало контрабанду угля; слева — черное знамя с черепом.
Еще во времена Гражданской войны, после Октябрьской революции 1917 года, некоторые соединения использовали этот символ, а после гибридной интервенции Москвы в 2014 году его присвоила «Группа быстрого реагирования Бэтмен», действовавшая в этой местности вплоть до своей кровавой кончины. Некоторые из ее бойцов, нацисты из Санкт-Петербурга, приобрели известность благодаря селфи, на которых они позируют со своими мертвыми жертвами. Среди флагов несколько дремотно-расслабленных бойцов: зубочистка в зубах, «калашников» на ремне. Кивок. Контроль ленивый — скоро ужин.
Луганск: широкие улицы, здания в стиле сталинского барокко в центре, вокруг памятнику Ленину, а дальше — эстетика «картонных коробок», блочные кварталы позднего советского периода; Луганский тепловозостроительный завод когда-то считался крупнейшим в Европе, завод по производству боеприпасов был самым крупным на Украине. И все выглядит так, как и везде, где Советская власть перенесла промышленность в степь. Но то, что не так, как везде, — это пустота.
Никто не знает точных цифр, но занятые повстанцами бедные шахтерские районы региона Восточной Европы Донбасса после начала российской интервенции предположительно потеряли свыше двух миллионов человек населения. Война, правда, здесь есть, но здесь далеко от линии фронта, и она тут почти не ощущается. «Горячие точки», где все еще гибнут люди, расположены западней, вокруг областного центра Донецк, а в Луганске уже давно не слышали выстрелов.
Причина того, что здесь тихо, что на «Советской», четырехполосной главной улице, птицы клюют зерна, ибо по ней больше почти не ездят машины, — в том, что с тех пор, как фронт разделил страну на две части, не движется вообще ничего. Промышленность рухнула. Местный житель (назовем его Витей, настоящее имя изменено) говорит, что по его оценкам лишь у каждого пятого или шестого здесь есть работа, то есть здесь выживают благодаря тому, что дают грядки огурцов на даче или пенсии стариков, которым все равно приходится преодолевать тот самый дощатый мост, ведущий в подконтрольный правительству район, чтобы обналичить здесь свою пенсию.
Денежных переводов больше нет, на клавиатурах банкоматов — толстый слой пыли и почки лип. Так, согласно данным украинского правительства, 1,8 миллиона человек переместилось из сепаратистской в свободную часть страны, еще один миллион человек переехал в Россию и Белоруссию. В «народных республиках» Донецка и Луганска, по данным ООН, остаются еще 2,7 миллиона человек.
В городе Луганске когда-то жили 440 тысяч человек, однако везде заметно, как мало их осталось. В центре города закрыт каждый второй магазин, а в оставшихся из-за нехватки валюты исчезло почти все, что раньше доставлялось с Запада: спортивные брюки Adidas из синтетики, показатель статуса хулигана, а также настоящего сталевара, исчезли, равно как и западная косметика, а то, что еще есть в бутиках, это блузы из искусственных материалов производства Белоруссии. На рынке мощные бабули предлагают маринованные грибы, а тощие дедушки — пионы в жестяных ведрах. «Луганский академический русский драматический театр» в здании правительства пустует, фонтан у памятника Ленину пересох, и лишь надпись «Купаться запрещено» еще напоминает о том, что прежде здесь была вода.
Широкие рекламные плакаты, которые в любом другом украинском городе превозносили бы преимущества Daewoo или Vodafone, распадаются на бумажные клочья, если новая власть не взялась за них, чтобы проверенным советским языком картин (красная звезда, ордена, ветераны) отметить «День победы» или «Землю героев».
Некоторое время Луганск был в гуще боев. Пророссийские формирования из жилых районов обстреливали украинцев, украинская артиллерия реагировала ответным огнем, но прошли месяцы, и кроме сильно пострадавших районов на севере, город отнюдь не выглядит разрушенным. Правда, некоторые окна разбиты, некоторые двери продырявлены шрапнелью, но это исключения, а в немногих воронках в центре города растет трава. Улицы выглядят мирно. Раньше вездесущие бойцы пророссийского ополчения (спортивные штаны, солнечные очки, гранатомет) исчезли; теперь время от времени мостовую утюжит группа людей в аккуратной форме, без знаков различия. В одиннадцать, в полицейский час, большинство уличных фонарей гаснет.
Некоторые говорят, иногда здесь так тихо, что первые беженцы уже возвращаются обратно. Например, Витя: ему за тридцать, крупного роста, низкий бас, приверженец пестрых трусов-«боксерок» и патриот российского отечества. Он тоже потерял работу, и ему приходится перебиваться подработкой — то в Донецке, то в Луганске. Но если спросить, как у него дела, оказывается, что более сносно, чем еще недавно. А также: беженцы возвращаются — правда, не все, а те, кто там, в свободной Украине, не нашел работы, а здесь, по крайней мере, имеет дом или картофельную грядку.
Прошлым летом было более безлюдно. Здесь, на Советской, днем прямо на полосе разметки можно было спокойно улечься спать, а по вечерам в его доме еще светились два оставшихся окна. Сейчас снова можно увидеть соседа на лестничной площадке, а по улицам время от времени проезжают «Лады». Лишь блестящие «Лексусы» и «БМВ» прежних донбасских олигархов не вернулись обратно: «Те, кто был богачом, остались там», — говорит Витя.
Остальные, однако, просочились обратно — прежде всего, когда новая власть начала выплачивать старикам пенсии. Правда, их в находящейся под контролем украинского правительства части страны продолжают регистрировать как беженцев, но на самом деле они уже давно вернулись домой. Раз в месяц они челноками едут через границу, чтобы там наличными получить украинскую пенсию.
А если к тому же еще получить здесь, в Луганске, пенсию сепаратистов, то на это можно прокормить всю семью, даже если работы нет, а цены «не отличаются от московских». ООН в своем квартальном отчете от прошлого февраля также, кстати, отмечает тенденцию к возвращению. Возможно, как говорится в отчете, из 1,8 миллионов зарегистрированных на Украине беженцев на подконтрольной Украине территории вообще проживают лишь 800 000 человек.
Установлению спокойствия в Луганске способствовала пара смертельных случаев. В отличие от Донецка с более строгой дисциплиной, эта часть сепаратистского региона всегда характеризовалась анархистским плюрализмом полукриминальных «авторитетов». После российской интервенции это все продолжалось какое-то время. Столицу «глава государства» Игорь Плотницкий пытался держать в рамках приличий, но в самой республике обосновались так называемые «казаки» — вооруженные группировки под руководством не ведающих стыда «гетманов», промышлявших контрабандой угля из захваченных шахт и, по данным правозащитных организаций, укреплявших власть убийствами и пытками. Плотницкий, бывший мелкий чиновник муниципалитета, а позднее лидер малозначимого сепаратистского отряда «Заря», поначалу испытывал проблемы при попытках укрепить свое влияние среди этих казаков.
Лишь серия смертельных случаев, произошедших с начала прошлого года, укрепили его власть. «Гетман» «Всевеликой армии Донской», Николай Косицын, своевременно почуял неладное и в конце 2014 года бежал из своей цитадели, горняцкого города Антрацит, однако другим повезло меньше. Сначала умер Александр Беднов, командир «группы быстрого реагирования Бэтмен», которая, по словам жертв, развязывала пленным языки медицинскими инструментами, когда его конвой 1 января 2015 года обстреляли из автоматов, огнеметов и минометов.
В том же месяце насильственным путем лишился жизни и «народный мэр» Первомайска, Евгений Ищенко, а в мае — Алексей Мозговой, «гетман» бедняцкого города Алчевск, «приверженец социалистических идей», чей автомобиль задел растяжку, а затем был расстрелян. Последней жертвой этой «зачистки» стал лидер «казацкой республики» города Стаханов, Павел Дремов, по украинским данным — каменщик, преступник из Санкт-Петербурга и послушник православного монастыря, сражавшийся еще в Чечне. Его автомобиль взорвался в декабре 2015 года, на следующий день после его свадьбы.
Плотницкому, который в отличие от погибших всегда слыл четким последователем российской генеральной линии, с тех пор вызов больше не бросал никто. Если пройтись по уставленным взломанными сейфами коридорам его «Дворца правительства», его портрет можно увидеть в каждом кабинете, прямо под портретом российского президента Владимира Путина. Секретарши заваривают чай и носят платья, которые, в отличие от нарядов их коллег в Киеве, отнюдь не напоминают марки Gucci, Prada или ночные клубы Монте-Карло. Вместо этого они — до колен, машинной вязки — открыто выдают свое происхождение из белорусских «развалов» на палаточном базаре.
Западные источники подтверждают, что после смертельных случаев прошлого года «структуры в ЛНР консолидировались». Насколько велико было участие российских спецслужб в этой консолидации, неясно, однако то, что Россия была недовольна регулярными нарушениями дисциплины «казаками», очевидно. Не оспаривается и то, что Россия держит в Восточной Украине значительные вооруженные силы. Путин на пресс-конференции в конце 2015 года, правда, вновь отрицал, что посылал в Донбасс «регулярную» армию, однако добавил, что «никогда не говорил, будто там нет людей, выполняющих определенные задачи, в том числе и военного характера». Сколько их может быть, однажды раскрыл бывший «премьер-министр» «Донецкой народной республики» Александр Бородай: до 60-ти тысяч.
Насколько глубоко российские «кураторы» проникли в руководство и деловую жизнь, понять нелегко, однако очевидцы говорят, что в Луганской «республике» даже «министры» перед принятием решений часто говорят, что им нужно «спросить». Кого именно, остается неизвестным, но нужно провести в Луганске лишь пару дней, чтобы почуять, откуда ветер дует: российский рубль вытеснил украинскую гривну, часы показывают московское время, а на улицах все чаще встречаются небольшие вооруженные группы в форме без знаков различий, которые с 2014 года являются фирменным знаком российских гибридных войн.
Параллельно с этим процветает черный рынок, и, если верить противникам Плотницкого, уже давно все деньги стекаются к нему и к российским спецслужбам. Дремов, например, лидер казаков, который погиб на следующий день после своей свадьбы, выдвигал обвинение, что спецслужба ФСБ контролирует контрабанду угля, а бывший «шеф спецслужбы» луганской «Народной республики», Владимир Громов, писал, что Плотницкий еще в бытность лидером повстанцев занимался систематическим присвоением средств, которые, собственно, предназначались для «его» батальона «Заря».
Бензин для войск его люди просто продавали на улице. Громов, кроме того, сообщает, что бойцы «Зари» всегда принимали участие в насильственном отъеме прибыльных фирм, проводя «агрессивную политику монополизации». Плотницкий отказался от интервью нашему изданию, однако обвинения, похоже, не остались незамеченными и в России. Близкий к правительству журнал «Военно-промышленный курьер» писал, что переправка оружия и иной контрабанды из Донбасса давно стала «постоянным потоком».
Для населения из всего этого складывается разрозненная картина. Некоторые из ныне мертвых конкурентов Плотницкого, прежде всего пресловутый «Бэтмен» Александр Беднов, обвиняются в тяжелейших преступлениях. То, что их больше нет, облегчает жизнь. Благодаря тому, что «республики» Донецка и Луганска после этой стабилизации с помощью Москвы начали выплачивать свою (пусть и небольшую) пенсию, в Луганске, похоже, не царит крайняя бедность.
На другой чаше весов, однако, цены на продукты питания, которые, по оценкам местных жителей, намного превышают обычный уровень цен на Украине, а специалисты говорят, что в больницах не хватает всего, что выходит за рамки элементарных нужд, — инсулина, онкологического оборудования, психотропных препаратов. «У нас лучше с ума не сходить», — говорит один из специалистов. Но прежде всего сепаратистские лидеры и их российские кураторы выстроили аппарат подавления, угрожающий любому, кто не проявляет полной покорности. В недавнем квартальном отчете ООН значится, что жители занятых сепаратистами регионов продолжают «лишаться основных прав человека»: пленных пытают, с ними обращаются жестоко, имеют место «беспримерные» незаконные лишения свободы. Все чаще слышно об убийствах и похищениях.
Нелегко выяснить, как жители Луганска ко всему этому относятся, но беседы с прохожими выдают картину неясной апатии при одновременном отвержении обеих сторон конфликта — сначала украинской, а затем и российской. Поскольку почти все, кто испытывал «склонность к Западу», давно бежали, в течение всей второй половины дня лишь один человек в интервью на улицах высказался «за Украину». Большинство других респондентов уклонялись от высказывания своей позиции, но давали понять, что не могут простить киевскому руководству «бомбардировку» жилых кварталов в сражениях против окопавшихся там пророссийских группировок.
Вблизи демаркационной линии эти артиллерийские дуэли опустошили целые деревни и городские кварталы с обеих сторон. Следствием этого является непримиримая ненависть, и Витя, человек со звучным басом и в «боксерских» трусах, сделал из всего этого вывод, что никогда не будет жить в одном государстве с «этими из Киева». Иногда он даже подумывал о том, чтобы вступить в ополчение, оплачиваемое по местным меркам по-царски.
Отвержение Киева при этом не означает автоматической поддержки новых хозяев Луганска, и в двух случаях наше издание смогло убедиться, как линия «За и Против» прошлась по семьям и друзьям. Одна женщина среднего возраста, Лариса, прямо на улице поссорилась с Владой, своей дочерью, поскольку устало и несколько робко она сказала, что относится к новой власти со «смешанным чувством», на что дочь — боевая, молодая, сильно накрашенная — очевидно, не одобрявшая материнскую робость, не переставала клясться, что «братство с Россией» для нее превыше всего — выше родного очага, семьи и жизни.
Вите тоже знакомы подобные размолвки. Когда он говорит о российской родине, один из его хороших друзей — назовем его Дмитрием — лишь смеется над ним. У Дмитрия, правда, есть все причины злиться на «укропов», как здесь пренебрежительно называют украинцев. В его квартиру угодил украинский снаряд, жена и дочь чуть не погибли, и он лишь смеется над всем этим киевским пафосом в отношении прав человека. Одновременно он насмехается над всеми этими «идиотами», которые впадают в экстаз от патриотично-российской «болтовни» сепаратистов, от их парадов и военных песен. «Это для безмозглых школьников, — говорит он, — или для бабуль, до которых еще не дошло, что Сталин уже умер». Он заканчивает, бросая взгляд на друга, патриота Витю: «А этому я уже говорил, что он — балбес».