РАЗГОВОР ПО ПЯТНИЦАМ

Его телефон рингтоном напоминает старую программу "Время". Внезапный привет из 80-х.

– Телефон звонит – значит, живем! – радуется Майоров.

А пять минут спустя отвечает кому-то:

– Нет. Не полечу.

Смотрит на нас поверх очков, будто советуясь:

– В Тюмень на три дня зовут. Не полечу, да?

– Не надо, – соглашаемся мы, не вникая. Кто ж будет спорить с Борисом Майоровым. Кто устоит под волной обаяния.

– Это пьянка… – подмигивает нам и решает окончательно. – Не поеду!

ЮБИЛЕЙ

– Юбилей подступает, Борис Александрович.

– Ну! Неотвратимо! Честно вам скажу – вот исполнялось мне 60, 70, 75… Я и внимания не обращал. А 80 – страшновато. Рубеж какой-то. Пройдешь его, и неизвестно, что за поворотом.

– Болячек станет больше?

– Их и так хватает. То одно вылезает, то другое. Хоть многие говорят: "Замечательно выглядишь".

– Мы присоединяемся к этому хору. Внешне вы от 80 далеки.

– Каждому-то не расскажешь, что у меня диабет, давление, стенты стоят, семь лет с кардиостимулятором…

– Расскажите только нам.

– Мерцательная аритмия у меня давно, периодически вызывали "Скорую". Приезжали, сердечный ритм восстанавливали. А один раз – не смогли. Хорошо, дочь – хирург, доктор наук, к себе в Пироговку пристроила. В свой день рождения там очнулся. Сразу заявил: "Еду домой!" – "Вы что? Побудьте хотя бы пару дней!" – "Нет!" Подписал бумагу, что по собственной воле уезжаю.

– А кардиостимулятор?

– Это позже – на даче сердце остановилось. Секунд на тридцать отключился. Открываю глаза – лежу на полу. Хотя помню, что был на диване. Надо мной дочь, врачи из "неотложки", массаж сердца. Снова в Пироговку отвезли. Там в левом ушке сердца обнаружили тромб, его убирали. Начали консультироваться в Бакулевском институте. Доктор взглянул: "Что вы человек мучаете? Поставьте кардиостимулятор!" Затем новая напасть.

– Какая?

– Диабет. Это штука страшная. Каждый вечер таблетки, укол. 20 единиц инсулина.

– Сладкое нельзя.

– Сладкое-то – черт с ним. Пиво жалко!

– Тоже под запретом?

– Конечно. А пиво я люблю.

– Отмечать юбилей будете пышно?

– Да я вообще не хотел праздновать!

– Заставили?

– ФХР и "Спартак" проявили активность. Сами решили что-то организовать. Не могу же сказать: "Нет, ребята, не желаю"! Вот они что-то готовят. В Парке легенд будет хоккейный матч. К сожалению, на воздухе.

– Почему "к сожалению"?

– Так холодно же! Зима! Потом банкет. Что еще устраивают, кого зовут – я не представляю.

– Отстранились?

– Да. Приехать – приеду. Меня приглашают на собственный день рождения, хе-хе.

– Когда вы последний раз в хоккей играли?

– Восемнадцать лет назад. Я был президентом "Спартака". Володя Шадрин, мой заместитель, все уговаривал покататься с ветеранами. Ну я и пришел. После долгого-долгого перерыва нацепил коньки.

– Ощущения?

– Огромное разочарование! Башка-то работает. Но мысль с действиями не совпадает. Тело не пускает, движения не те. Никуда не успеваю, обработать не могу. Все это прискорбно. Я вообще за ветеранов не играл. Когда только закончил, выходил в чемпионате Москвы.

– За кого?

– За мужскую команду "Спартака". Вместе с Женькой, моим братом, Юрой Борисовым, Валерой Фоменковым, Димой Китаевым. Было нам по 34 года. Когда с мужской командой ЦСКА встречались, на трибунах по три тысячи зрителей собиралось! Против нас Тарасов выпускал Лебедева, Анисина и Бодунова. Совсем молодых. А на воротах – Третьяк. Ему же Тарасов говорил: "Ты должен везде играть!" Отправлял и в мужскую команду, и в молодежную, и за мастеров. Однажды от нас десять шайб пропустил!

– С каким же счетом вы победили?

– 10:3, что ли. Я три забросил, Фоменков – пять! Время от времени говорю Владику: "Помнишь, как мы с Валеркой тебе за матч восемь забили?" – "Не-е, не помню…" А потом чемпионат Москвы куда-то канул – я и перестал клюшку в руки брать.

Хотя однажды вытянул меня Бобров на "халтуру". Поехали по маршруту Глазов – Ижевск. Всеволод Михайлович с нами был – в качестве игрока. Истерзал Фоменкова с Борисовым: "Почему пас не отдаете?!" На всех шипел.

– В футбол с ним не играли?

– Как же не играл? Едем в Алушту на сборы, Бобров говорит: "Всем взять с собой футбольную форму". Так он в Евпатории халтуру нашел! У Боброва по всему Союзу друзья, помогли организовать. Сам вышел центральным нападающим: "На меня играйте! Только на меня!"

– Щедро оплачивалась такая "халтура"?

– 10-15 рублей на человека. А вот в Ижевске могли дать уже по 200. Это сейчас наши ветераны во главе с Александром Сергеевичем (Якушевым. – Прим. "СЭ") играют за другие деньги. У них ставка – 500 долларов.

– За матч?

– Да. Каждому!

– Сколько ж таких матчей?

– Не знаю. Я хоть и числюсь в клубе "Легенды хоккея", в эти дела не лезу. Тренер там есть – Александр Сергеевич. Что мне, игроком быть?

– Нет, конечно.

– О чем и речь. Они 70-летних-то не берут. Вон Сашка Мартынюк еще в порядке, двигается. Живчик такой. Но его отцепили. Человеку 72 года.

– С ветеранами общаетесь?

– А как же! Я в "Спартаке" председатель совета ветеранов, у нас своя ложа на арене "ВТБ". Заходите в гости – номер 334.

– Непременно зайдем.

– Мы смотрим хоккей, стол накрыт. "Спартак" все оплачивает. Посторонних не пускаем, ложа на двенадцать человек. Но вас пустим. Фоменков регулярно ходит, Мартынюк, Мигунько, Саша Кузнецов. Криволапов заглядывает, Кучеренко, Рычков, Ткачук… Кузьмин больной совсем, еле двигается, у него и костыль, и палочка. На машине привозили. А Борисов лежит уже третий год.

– Даже не встает?

– Нет. Шадрин хворает. Зимин – тоже, но иногда приезжает. Приглашаем Юру Морозова, воскресенского…

– А говорите, чужих не пускаете.

– Юрка всю жизнь симпатизировал "Спартаку". А брат мой работал у него вторым тренером в молодежной сборной.

ТЕЛЕВИДЕНИЕ

– В Пхенчхан собираетесь?

– Ни в коем случае.

– Почему?

– Сплошные неудобства. Пока моложе, к этому относишься проще: "Да черт с ним, потерплю". А когда тебе 80, надо постоянно глотать таблетки и колоться, – лучше воздержаться от путешествий. В 1998-м побывал в Нагано, хватит.

– Что такое?

– Была у нас спецгруппа, десять человек. Утром привозят к месту соревнований, выбрасывают: "Автобус назад в 10 вечера". Ты целый день на ногах! Есть еще одно обстоятельство.

– Какое?

– В Нагано жили в 80 километрах от города, в двух коттеджах. Есть микроавтобус. Японские права только у Сереги Самойлова, бывшего генерального секретаря ФХР. С утра: "Что, пойдем, перекусим?" – "Пошли". Бум – накрыто. Выпивка. Что-то посмотрели: "Пора обедать!" Все повторяется. Вечерний матч заканчивается, возвращаемся домой. По пути тормозим у магазина, отовариваемся. Доезжаем – сразу скатерть-самобранка на кухне. Часов до двух ночи. А утром встаешь – и по новой.

– Вся Олимпиада – под градусом?

– Абсолютно! Как раз 11 февраля загрузились в Шереметьево, 60-летие в самолете отмечали. Я мечтал побывать в Японии, а прилетел полумертвым. Садимся в автобус, я поближе к водителю. Чтоб рассмотреть Японию-то. Вдруг из хвоста голоса: "Борис Саныч, подойди!" Все накрыто! До сих пор вспоминают фразу, которую тогда произнес: "Японию, наверное, я не увижу…"

– На телевидении вы уже не работаете?

– Давно. Года четыре назад при подписании контракта между КХЛ и "НТВ-Плюс" лига поставила условие: матчи не должны комментировать Майоров и Пирожков.

– Бог с ним, с Пирожковым. Вас-то почему забраковали?

– Могу предполагать – потому что в своих репортажах позволял себе критиковать, мягко говоря, действия Континентальной хоккейной лиги. Была и финальная фраза. Мне просто надоело!

– Что за фраза?

– Работаем на матче в Питере. Показывают ложу, все в шарфах СКА. Включая Александра Медведева, президента лиги! Вы можете представить, чтоб Гэри Бэттмен пришел в "Белл Центр" – и сидел в экипировке "Монреаля"? Ну, ладно, ты болеешь… Я тоже был начальником Управления хоккея Госкомспорта СССР и болел за "Спартак". Но не афишировал! В фуражке красно-белой не ходил!

– Всё сказали?

– Произнес: "Разве так можно?!" Про Бэттмена говорить не стал. Но выводы все равно последовали.

– С Медведевым общались?

– Встречались на заседаниях исполкома ФХР. В споры с ним не вступал. Что мне с ним спорить? У него прямой телефон сами знаете кого. Помню, создавалась Континентальная хоккейная лига, последний исполком. Влетает помощник Медведева. Тот на пять минут выходит, возвращается: "Дорогие друзья, вам Владимир Владимирович привет передает…" Ха! А потом все поменялось. Вот жизнь какая! Раз – и человек вне хоккея.

– Вы тоже остались без КХЛ. Но комментировать продолжали?

– Игры сборной России, НХЛ, футбол. Два года назад и это закончилось – с созданием "Матч ТВ". С возрастными комментаторами контракт не продлили. Иногда зовут выступить экспертом. Как правило, отказываюсь.

– Почему?

– По одной причине – о хоккее хочу говорить серьезно. Мне же предлагают десять минут, из которых шесть будет тараторить ведущий. У них же привычка – перебивать, себя выпячивать! Правда, на прошлой неделе согласился – позвали рассказать об Олимпиаде-1968. Нас-то, очевидцев, мало осталось. Но Виталька Давыдов никак не оклемается после инсульта. У Старшинова болезнь Альцгеймера. Ничего не помнит.

– Вообще?

– Сейчас жена его контролирует. Если отпускает на хоккей – присылаем за ним машину к подъезду. Сам не доберется.

– Зимин тоже болеет.

– Да и особенно положиться на него нельзя. Случалось, уже обо всем договорились, человек к нему едет. Внезапно Женька перезванивает: "А я не могу, заболел". Всё!

– Прямо как Броневой в "Покровских воротах".

– Вот-вот. Мы в августе праздновали 70-летие Зимина. С утра сидели и ждали, пока он соберется в кафе…

– Какая у вас пенсия?

– 28 тысяч. Еще 32 доплачивают как олимпийскому чемпиону. Плюс "Спартак" помогает. Мне хватает!

– Что должно произойти, чтоб вы вернулись на телевидение?

– Ничего. Уже не вернусь, перевернутая страница. Нет той памяти, что у молодых. Смотрю на них – они же помнят всё! Когда-то я был таким же. Рос в Сокольниках, на Большой Оленьей. У трамвайной остановки вывешивали "Московскую правду". А чуть подальше стадион "Ширяево поле". Там всегда висела спортивная газета. Я читал и ту, и другую. Ребята, к сорока годам все это помнил!

– Всё-всё?

– Мог перечислить всех олимпийских чемпионов 1952 года, 1956-го. Любой вид спорта – от гребли до бокса. А сейчас у меня памяти нет. Часто переспрашиваю: "А когда это было?" Еще номера надо запомнить. Прежде-то проще, от первого до двадцатого. А сегодня кто 64-й, кто – 82-й. Голова кругом.

– Нам Анна Дмитриева когда-то говорила: "От телевидения нельзя устать".

– Еще как можно! Хотя к микрофону садился с удовольствием. Что в футболе, что в хоккее. Ведь все это мне до боли знакомо! А сейчас комментаторы – счетоводы: "Это его девятая шайба в сезоне", "Тот не забивал четырнадцать матчей"…

– Здесь вы в точку.

– Даже самые одаренные к этому скатываются. А главное, не рассказывают, что происходит на льду. Я же напирал на другое. Какая тактика? За счет чего преимущество?

– Какой матч вам стоил особенных нервов у микрофона?

– "Реал" принимает "Сосьедад", сижу в Останкино. Минут за семь до конца – свисток, судья подзывает капитанов. Все уходят с поля. Камера показывает трибуны – люди тянутся к выходу. Почему? Никто же мне не докладывает! Сижу, толкую о чем-то. Команды и не думают возвращаться. Позже выяснилось – поступило сообщение, что на стадионе бомба.

– Вы-то как вывернулись?

– А никак. Сказал: "Я не знаю, в чем дело". Все оборвалось при счете 1:1. Самое интересное, федерация постановила – доиграть эти семь минут. В переигровке "Реал" умудрился забить!

Был еще случай – должны играть "Барселона" с "Бетисом". Жуткий ливень, стеной! Арбитр в центре поля мяч подкинул – от земли не отскакивает. Сплошная вода! Ушел. А я все говорю что-то, говорю. Проходит время – снова судья появляется, рядом еще два гражданина. Опять бросил – не отскакивает! Ушли уже насовсем…

– Многие говорят, телевидение по обстановке внутри – страшный гадюшник. Атмосфера токсичная.

– В общественной жизни редакции я практически не принимал участия. В пятницу пришел, изучил расписание: ага, комментирую тогда-то. Отработал и уехал. Единственный момент, когда соприкасался с редакционными интригами, – это назначение на матчи. Все же бегают к человеку, который составляет расписание: "Поставь меня туда-то, на такой-то матч!" А я никогда не ходил. Но однажды допекло.

– Что стряслось?

– 2002 год, чемпионат мира по футболу. Комментировали из Москвы, под картинку. Иду к расписанию: "Майоров. Турция – Аргентина". Отработал. Второй раз подхожу – опять Турция с кем-то! Хм. Ладно. Третий – снова Турция! Вот тут-то я вспылил: "Что меня на Турцию-то все время?" – "Борис Саныч, знаете, этот приходит, просит, тот…" – "Что ж мной дыры закрывают? Сам не понимаешь?"

– На какой матч назначили?

– Потом звонит: "Бразилия вас устроит?" Устроит, отвечаю. Только я в этот день комментировать не могу.

БРАТ

– Что здорово умел на телевидении ваш брат – а вы этому так и не научились?

– Трудно сказать… В каждом времени свои критерии. Вот разговариваем с корреспондентом по поводу Олимпиады 1968-го. Этот молодой человек заявляет: "Да, команда у вас была возрастная. Многие сомневались, что выиграете". Я прервал: "Уважаемый! В Советском Союзе такого подхода у журналистов не было – накануне Олимпиады хаять свою сборную. Даже в голову никому не пришло бы".

– Сборная действительно была возрастной?

– Да чушь! Мы повезли молодых Блинова и Зимина. Новую тройку Мишаков – Ионов – Моисеев. Лишь одному хоккеисту в той команде было больше 30 лет, Веньке Александрову. Он на год старше меня, мне-то 30 исполнилось как раз в Гренобле.

– Так в чем разница с комментатором Евгением Майоровым?

– Я вообще никогда ни с кого не брал пример. Ни с Боброва, ни с Пучкова, ни с Сологубова. Пацаном приходил на Ширяево поле, там люди из команд мастеров приезжали играть в чемпионате Москвы. Зрители на деревьях висели. Бобров в этих матчах не сыграл ни разу, зато Бабичпоявлялся постоянно. Сеглин, вратарь Петров по прозвищу Балда, Локтев, Татушин, Нетто… Ух, загляденье! Но даже тогда никого не копировал. Мне своего "я" хватало. Что буду повторять за кем-то? Поэтому с братом мы совсем разные комментаторы.

– Главное различие?

– Я – эмоциональнее. Резче в высказываниях.

– Может, вопрос времени?

– Не исключено. В Советском Союзе строгости были – будь здоров. Разве позволил бы кто-то говорить про Александра Ивановича? В мыслях не мелькнуло бы! Каждое слово взвешивалось.

– Брат после кончины снился?

– Ни разу.

– Уходил он тяжело. Год мучений?

– Лет пять. Перепробовал всё! Был на консультации в Израиле, где сказали: "Извините, помочь не можем". В Америке больше: "Будете умирать постепенно…" Уж не говорю о том, что здесь обошел всех врачей. По сей день против этой болезни ничего не придумано. Где-то у меня записан диагноз…

– У нас тоже записан – "боковой амиотрофический склероз".

– Да-да. Вот пять лет это тянулось. В Иерусалиме брат записку оставлял в Стене плача.

– Даже покрестился.

– Он покрестился перед смертью. Но, кажется, не в Иерусалиме, а в Москве.

– Вы не присутствовали?

– Нет. Основная часть его болезни прошла, когда я тренировал в Финляндии. Естественно, прилетал, навещал его.

– Через врачей-шарлатанов он прошел?

– Да конечно! Первый из них – и самый знаменитый – Дикуль.

– Серьезно?

– Да! Порекомендовал какой-то особенный массаж. Пару раз Женьке сделали – температура поднялась. Он-то человек закаленный, знает, что такое спортивный массаж, когда проминают мышцы в глубину. А этот был еще мощнее. Вот вам Дикуль. Вообще не соображал, что за диагноз у человека.

– Когда поняли – с братом что-то не так?

– Сам мне сказал! Прекрасно помню этот разговор. Женя удивлялся: "Не знаю, что происходит. Перетаскивал бревно – что-то хрустнуло…" Году в 1989-м начал строить дачу. Может, из-за этого бревна? Он высох совсем, кожа да кости.

– Весил перед смертью 50 килограммов.

– Это уже 1997-й. Чемпионат мира в Финляндии. Я был генеральным менеджером сборной России, а Евгений приехал комментировать. Причем его уговаривали, он не хотел. Тогда выставил условие – летит с женой. В одиночку было бы тяжело. Редакция пошла навстречу.

– С палочкой ходил?

– Да. С Аркашей Ратнером заглянул к нему в гостиницу, говорю: "Спустимся в ресторан, поужинаем?" Брат отказался: "Нет, лучше сюда закажем…" – "Жень, ну что ты? Номер маленький". Потом до меня дошло – ему уже трудно было сидеть на стуле! Там одни кости остались – много ли на костях просидишь?

– Последний его репортаж?

– Октябрь, месяца за полтора до смерти. Все уговаривал меня: "Давай вместе матч прокомментируем!" Ну давай как-нибудь, отвечаю. А тут встретились в Сокольниках. Я поднялся в кабину, он сидит, курит какую-то дамскую сигарету. Дымил до последнего дня, просто перешел на совсем слабый табак. Примял ее в пепельнице и сказал: "Больше я не работаю. Сил нет, все". А 10 декабря звонит его дочь: "Папа умер".

– У близнецов многое повторяется. Был страх получить то же самое?

– Нет. Года через три после смерти брата столкнулся я в "Ашане" с бывшим игроком дубля "Спартака". Были такие Морозовы, близнецы. Говорит: "Моего-то брата тоже нет…" – "Как?!" – "А знаешь, оба близнеца долго не живут. Один обязательно уходит раньше положенного".

– Много легенд ходит что про Евгения Майорова, что про вас. Вот одна – будто жены ваши не поладили. Это сказалось и на ваших отношениях.

– Жены наши сейчас не общаются. Да и раньше очень слабо общались. Я считаю, это жизненная ситуация. Нормальная.

– На ваши с братом отношения не влияло?

– Никак. Абсолютно.

БОЛЬШЕВИКИ

– Дачи у вас были неподалеку. Насколько вы влюбились в эти места, возле спартаковской Тарасовки, настолько Евгений их терпеть не мог, съехал куда-то.

– Рассказываю. Евгений одно время жил в Мамонтовке, снимал домик. Но это был участок Мосдачтреста. А я лет двенадцать снимал дом в Челюскинской. Потом с супругой решили – лучше бы, если б был свой. Куда сунуться? Привыкли к этим местам. Рядом дачный кооператив "Старый большевик". В самом деле, жили одни старые большевики!

– Спорное соседство.

– Поселок 1934 года застройки. Как рассказывали, большевики пришли к Сталину: "Иосиф, а где мы будем отдыхать по воскресеньям?" Выделили им кусок земли. Каждому – полдома и участок в 20 соток.

– Решили в этот поселок проникнуть?

– Ну да. Познакомился с председателем. Оказался хороший мужик. Запихнули меня в моссоветовскую очередь на приобретение дачи. Если освобождается – покупаешь. Только в этой очереди можно было лет сто простоять. Хотя включали в нее исключительно орденоносцев!

– Для вас-то не проблема. Орден Ленина?

– Нет, его не получил. В неблагоприятное время я попал.

– Это как?

– В 1964-м и 1968-м вручали другие награды. А орден Ленина за победу на Олимпиаде Хрущевотменил. Возобновил традицию уже Брежнев. Вот поэтому, например, у Бори Михайлова, как капитана сборной и двукратного олимпийского чемпиона есть орден Ленина, а я пролетел…

В общем, жду – вдруг какой-то дом освободится? Наконец появился, показали мне участок, все устраивает. Здесь-то и начался цирк. Общее собрание – принимать ли меня в кооператив? 1980 год, еще сильны большевистские настроения. Нашелся какой-то хмырь, вылез на сцену: "Пусть нам товарищ Майоров скажет, сколько он в очереди стоял? Был ли в ней вообще?" Говорю с места: "Давно я стоял! Лет шесть!"

– Соврали?

– Соврал. Председатель кивнул: было-было! Вроде собрание потише стало – тут кто-то снова голос подает: "Не хватало нам физкультурников…"

– Какие милые люди.

– Я еще застал в этом кооперативе сына Куйбышева, сына Орджоникидзе, брата Свердлова. Он лекции читал в поселковом клубе о международном положении. Жили в этих местах писатель Чивилихин, дрессировщица Ирина Бугримова, Наталья Бессмертнова с Григоровичем, Абель!

– Господи. Тот самый разведчик?

– Да. Кооператив солидный. И вдруг – физкультурник, шайбу гонял. Соседом у меня был гражданин, который семнадцать лет отсидел в лагерях. Правда, царских.

– Тоже старый большевик?

– Разумеется.

– Кашлял, наверное, сутки напролет.

– Не кашлял, ему некогда было. Писал на меня кляузы – просил запретить Майорову строиться летом. Можно только с ноября по апрель. Летом каторжанин отдыхал. С соседей подписи собрал – все, мерзавцы, подмахнули. А сегодня: "Борис Саныч, как дела?"

– Соседу было лет сто?

– Около. Недолго протянул. Я из Финляндии вернулся, заработал чуть-чуть – а эта половина дома продавалась. Купил. Чтоб какие-нибудь цыгане не въехали. Теперь у меня 40 соток. Я помещик! Хе-хе!

ДВОЙНЯШКИ

– Юношеские драки между близнецами – в порядке вещей. Но вы-то в 1961-м на чемпионате мира прямо на скамейке сборной друг другу оплеух надавали.

– Женька был очень ревнивым к успехам брата. Ему казалось, что его как-то принижают. Но он всегда был вторым! Всегда! С момента рождения.

– Разница у вас в 20 минут?

– То ли 20, то ли 25. Я появился раньше и был крепче. Брата выхаживали. Вплоть до того, что грелки подкладывали.

– Он родился двухкилограммовым.

– Не знаю. Вы это где-то вычитали?

– Не придумали же.

– Новость для меня. Может, Женька в каком-то интервью обмолвился. Я на эту тему с матерью не разговаривал… Он всегда был вроде как за мной. Я в школе очень хорошо учился, серебряную медаль получил. Всего одна "четверка" в аттестате.

– По какому предмету?

– Геометрия. Математик – мерзавец, по алгебре вывел "пять", а по геометрии – "четыре". Золотые медалисты в институт проходили по собеседованию, а серебряным приходилось сдавать один экзамен. Я математику сдавал устно. И поступил в МАТИ!

– У брата путь в науке был извилистее?

– У него в аттестате "троек" нет, но полно "четверок". В институт с первого захода не прошел. На следующий год тоже. Потом уж приперло, за ним СКА-МВО с патрулем ходил. Вот тогда поступил, от армии освободился.

– За него экзамены сдали бы. Близнецы все-таки.

– Да никакие мы не близнецы! Даже не похожи!

– Что вы. Одно лицо.

– Вам кажется! Это Березуцкие близнецы, Комбаровы. А мы с Женей – двойняшки. Он в отцовскую породу, я – в мамину. Вот на детских фотографиях сложно разобрать, кто где. Потом уже никто не путал. И дело не в моем сломанном носе.

Я первым заиграл в хоккей с мячом, четыре года там провел. В 1952-м сразу попал в юношескую команду "Спартака". А Женьке места не было. Попросился вратарем!

– Это ход.

– Два года отыграл в раме. Я сотрудничал с одной газетой, так они меня на новогоднем корпоративе попросили сочинить вопрос для викторины. Я придумал: "Кто из олимпийских чемпионов 1964-го начинал карьеру в воротах?" Не отгадали!

Так вот, я первым попал в команду мастеров. Женька – за мной. Я вообще за молодежку в шайбу не играл. Он же увяз там на сезон. Я институт закончил на три года раньше, чем он и Старшинов. Они, мерзавцы, неблагодарные – в МАТИ-то я их устраивал.

– Все-таки помогли?

– Когда Женька поступал, у меня там уже связи были, я за институт играл в футбол и хоккей. Спортклубом заведовал известный футбольный судья Владимир Подгорнов. При его содействии и Старшинов, и брат поступили. Я к чему рассказываю? Брат всегда шел вторым!

– Било по самолюбию?

– Я думаю – да! А в матчах вечно предъявлял претензии мне и Старшинову: "Вы со мной не играете, делаете это нарочно".

– Совсем уж был не прав?

– Просто Старшинов, наш центрфорвард, не очень был гибок на технику. Он праворукий, ему отдавать направо неудобно. А на меня сыграть – милое дело! Женька же считал, что делается это чуть ли не специально. В 1966-м были на сборе в Польше, Боброву заявил: "Больше с ними играть не стану!"

– Силен.

– У него характер был такой… Довольно твердый. Бобров поразился: "Ну и куда тебя поставить?" – "Да с кем угодно!" Нас спросил, мы отвечаем: "Не хочет – пусть не играет". Ха! Знаете, что было дальше?

– Что же?

– Прошла неделя, если не меньше – Женька передумал: "Ладно, верните обратно". Вот и на скамейке в 1961-м возникло что-то вроде этого. Играли с ГДР. Что такое – ГДР в те годы? Легкий соперник! Каждому хочется забить. Наверное, я забил, Старшинов тоже. Женька – нет. Начал нам предъявлять – в результате сцепились на лавке.

– Кто первый начал?

– Я не помню, ребята! 1961 год! Чернышев обоих отправил в раздевалку. Почти дошли, говорю: "Ладно, пойдем, извинимся" – "Я не пойду!" Женька еще упрямый. Но в конце концов пошел. Не в два же звена играть.

– Чернышев после матча всыпал?

– Ни слова не сказал.

ПЛЕЧО

– Брата вашего убрали из сборной странно. В 1965-м вывихнул плечо перед матчем, играть не мог. Тарасов его заставлял – а он отказался. После обвинили в трусости и больше не вызывали.

– (После паузы.) Возможно, толчком послужил наш вояж в Колорадо-Спрингс. Участвовали в мемориале Брауна. Решающий матч с чехами, обязательно надо выигрывать, чтоб стать победителями турнира. Трое выбыли. У меня и Веньки Александрова – беда с коленями. Повезли в клинику на обследование. Вручили наколенники: "Играть можно, но осторожно. Дома сразу на процедуры". А у брата в очередной раз вылетело плечо. До этого уже случалось – на Олимпиаде-1964 дня три приходил в себя. Пару матчей в нашей тройке играл Стас Петухов.

– Что дальше?

– Тарасов нас спрашивает: "Играть можете?" – "Да!" А брат говорит: "Не могу. Болит". Травма хроническая – привычный вывих плеча. И все, больше не приглашали. Ни Тарасов, ни Чернышевникак не комментировали.

– Кажется, Анатолий Владимирович гнал его на лед – а Евгений чуть ли не матом послал.

– Не было такого. Все это происходило на собрании перед матчем, а не на лавке. Прошло много лет – я до сих пор понять не могу: ладно бы, списали человека в возрасте. А Евгению – 27!

– Прежде с Тарасовым ладил?

– Был у них инцидент. Как-то сидим на сборе, гостиница ЦСКА на Песчаной. Брат идет к Тарасовуотпрашиваться: "У меня экзамен сегодня в институте…" – "Нет! Ты должен быть на тренировке!" – "Когда ж мне еще сдавать?" Не пустил! А Женька взял да уехал.

– Последствия?

– Никаких собраний, по-моему, не было. Просто вызвал на разговор, один на один. Была же знаменитая фраза Анатолия Владимировича: "Если учеба мешает хоккею – бросай учебу!" То, что мы играли и одновременно учились на дневном отделении в институте, было для тех лет немыслимым. Да в каком – техническом!

– Евгения убрали из сборной. На вас обиделся – что не вступились?

– О брате будете писать? Или обо мне?

– Сейчас перейдем к другим темам.

– Конечно, он переживал! Был у нас приятель – Валя Сапожников. Заведовал лабораторией в НИИ авиационной технологии. Принялся Женьку осаждать: "Да все рано или поздно заканчивается, давай ко мне, будешь инженерить…"

– Неужели послушал?

– Очевидно, посоветовался в семье – и в сезоне-1966/67 практически прекратил со "Спартаком" тренироваться. Изредка появлялся в составе, а работал в этом НИИ на Петровке. Год там провел и сообщил: "Не мое!" Золотую медаль за 1967-й получил. Значит, пятьдесят процентов матчей сыграл. Но в тот же год закончил и с наукой, и с хоккеем. Устроился тренером в спартаковскую школу.

– Но вскоре возглавил "Спартак". Заняли второе место – и его сняли.

– Не представляю, за что. Хотя в интервью с вами господин Ионов изрек: "Да в "Спартаке" все ясно было! Как Майоровы скажут – так и будет…"

– Какой вы внимательный читатель. Приятная новость.

– Отвечаю – ни мы с Женькой, ни Старшинов в дела тренерские не вмешивались. У меня со всеми тренерами были хорошие отношения. Он сказал – я сделал.

– Тот герой еще деталь припомнил – вместо Евгения Майорова в вашу тройку поставили его, Ионова. А вы ему специально все пасы в недодачу: "Я расплакался, пошел к Тарасову – уберите меня из этого звена…"

– Какая "недодача"?! Он вообще знает – что такое недодача? Это в футболе, а в хоккее невозможно. Вот та же история, что с братом. Тут не от меня же зависит – а от центрфорварда, он раздает, как ему удобно. Да и потом… Толя – славный парень. Деревенский такой, без "зигзагов". Но хоккеист-то – средненький.

– Не подходил вам?

– Совершенно! Мы играли в разный хоккей. Женька с головой, техничный. Что в футболе, что в хоккее. Все видел, довольно результативный для тех времен. А Толя – прямолинейный. Побегать, шайбу отобрать, побороться… Что такое тонкость – понятия не имел. Красиво сыграть, ошарашить соперника – ну куда здесь Ионову? Обычно я активно себя на лавке вел, но допек его Старшинов: "Ты не туда побежал, не то сделал…" – до такой степени, что Толя действительно заплакал на лавке во время чемпионата мира!

– Бедняга.

– В Тампере это было. Никто не ставил вопрос – "уберите Ионова". Если он говорит, что сам пошел к тренеру… Тоже странно. Наверное, они спросили бы нас: "Почему игнорируете человека?" А разговора не было.

– Еще один момент из того интервью – будто бы привели в "Спартак" юного, худенького Фирсова. Вы со Старшиновым на него взглянули и забраковали: "Не, нам таких не надо".

– Что за бред? Фирсов – воспитанник "Спартака" с малых лет. В команду мастеров его брал не Старшинов или Майоров, а Александр Игумнов. Рос Фирсов как игрок по часам, а не