Дочь Урала
Павел Бажов называл Татьяничеву Хозяйкой Магнит-горы.
Знаменитый писатель, журналист, общественный деятель и просто красивая женщина - такой запомнили Людмилу Татьяничеву современники.
Будущая поэтесса родилась в Мордовии, в небольшом городке Ардатов. Отец Константин Андреевич, выпускник Казанского медицинского университета, служил начальником милиции в Ардатове, погиб в 1918 году, когда Люсе было три года. Мать Агриппина Степановна, сельская учительница, умерла, когда девочке исполнилось десять лет. Круглую сироту взяли на воспитание дальние родственники по линии отца, жившие в Свердловске. Так она оказалась на Урале.
Приёмный отец Константин Рафаилович был преподавателем физики на рабфаке. Он брал Людмилу с собой в летние путешествия по Уралу, учил понимать природу. Мария Александровна - приёмная мать - преподавала русский язык и литературу и всячески поощряла увлечение дочери поэзией. Людмила ходила в одну школу с Алёшей Бажовым, сыном автора знаменитых уральских сказов, там же состоялось первое знакомство с Павлом Петровичем Бажовым. Окончив семь классов, Люся пошла работать на вагоностроительный завод учеником токаря, а позже поступила на рабфак.
- Возможно, я могла бы стать неплохим инженером, - вспоминала Татьяничева.- Но иная страсть, иные стремления заставили бросить на полпути учёбу в Свердловском институте цветных металлов и уехать на знаменитую стройку у горы Магнитной.
На Магнитострой девятнадцатилетняя Людмила Татьяничева попала в мае 1934 года. Начальник отдела кадров, несмотря на возражения, направил её не на стройку, а в редакцию газеты "Магнитогорский рабочий", где очень не хватало грамотных журналистов. Татьяничеву зачислили в отдел культуры и быта, где она проработала десять лет.
Первое время начинающую журналистку приютила у себя, в знаменитом 112-м "писательском" бараке, семья Михаила Люгарина: с жильём на Магнитострое было туго, и Татьяничевой не предоставили даже койко-места. В крошечной комнате жили пять человек, спать Людмиле приходилось на полу, постелив газеты.
- Длинный сквозной коридор, комнатушки с железными койками и топчанами и общий титан-самовар в угловой каморке, - вспоминал Люгарин. - Одним лишь выделялось наше жилище: тут дольше, чем в других, не гасли огни. Люди писали стихи, рассказы, очерки о том, что происходило вокруг, что творили сами.
Позже Татьяничева написала: "Там чуть не каждый мой сосед / Был журналист или поэт".
В редакции "Магнитогорского рабочего" она познакомилась с Александром Лозневым и Марией Верниковской. Последняя впоследствии вспоминала, что Татьяничеву отличали стать, достоинство и неспешность. Не случайно уральский писатель Павел Бажов называл её Хозяйкой Магнит-горы за гордую осанку и роскошные волосы. В числе первых Татьяничева вошла в объединение "Буксир". На первое заседание литгруппы, состоявшей преимущественно из ударников комбината, Татьяничева опоздала, но, когда вышла читать стихи, её приняли на ура. Литературным наставником, а потом и мужем начинающей поэтессы стал заведующий промышленным отделом редакции "Магнитогорского рабочего" Николай Смелянский.
"Пришла любовь. Николай Смелянский, работник газеты, литератор, стал моим мужем, - писала Татьяничева в своей автобиографии. - Удивительно: мы родились в один день - 19 декабря! Только он на десять лет старше. Это была любовь на всю жизнь".
В замужестве Татьяничева сохранила свою фамилию, как шутили близкие - литературное тавро, хотя поначалу имя Смелянского было более известно. Он был не только мужем и другом, но и коллегой. В соавторстве ими была написана книга "Улица сталевара Грязнова".
Два первых поэтических сборника Татьяничевой вышли в годы войны. О них сразу заговорили. Одни восторгались, другие обвиняли автора в "безыдейности и аполитичности". Так же, как ранее её обвиняли в "ахматовщине". Этим словом в сороковые годы прошлого века клеймили поэтизирование, воспевание личного мира женщины: семейное бытие, материнство, любовь, обиды, переживания. В то время женщина воспринималась как труженик, солдат, строитель будущего, личному счастью места и времени в этом не было. В 1946 году вышла третья книга стихов Татьяничевой - "Лирика". Смелянский в те годы был номенклатурным работником и от московских друзей узнал о волне репрессий, которая должна была коснуться деятелей кино, театра и литераторов, в том числе и его жены. Супруги на свои деньги выкупили весь пятитысячный тираж новой книги до его поступления в розничную сеть. И уничтожили, оставив лишь несколько экземпляров. Спустя десятилетия стихи из "Лирики" очень полюбились читателям не только СССР, но и многих стран мира.
Творческое наследие Татьяничевой - 75 книг. Лёгкая на подъём, она всегда была в гуще событий, много ездила по стране, в том числе в районы, освобождённые от фашистов. За год - не меньше восемнадцати командировок.
У поэтессы много наград: ордена Октябрьской революции, Трудового Красного Знамени, "Знак Почёта", Государственная премия РСФСР имени Максима Горького. Но больше всего она гордилась медалью "За трудовое отличие", полученной в 1944 году. Слишком много воспоминаний с ней было связано.
В войну, когда на комбинате шли боевые плавки, всё электричество в городе выключали. Но в доме на Пионерской, где жили журналисты, по ночам светились окна - они тоже работали ради Победы. Квартиру Татьяничевой и Смелянского "уплотнили" беженцами из блокадного Ленинграда, с которыми магнитогорцы делились не только кровом, но и едой. Даже в детском саду каждое утро начиналось с фронтовой сводки - детей усаживали на стульчики, и они слушали радио, а потом отмечали на карте передвижение войск. Одной из семейных традиций были литературные посиделки. Нередко "на огонёк" заходили известные писатели и журналисты, так что со временем в домашней библиотеке собралось две с половиной тысячи книг с дарственными надписями. Частыми гостями были учителя, врачи эвакогоспиталей, эвакуированные артисты.
После Магнитки был Челябинск, где Людмила Татьяничева много лет возглавляла областное издательство, а потом работала ответственным секретарём Челябинской писательской организации. Потом - Москва, где её избрали секретарём правления Союза писателей РСФСР, членом правления.
В Магнитке, Челябинске и Ардатове есть улицы Татьяничевой. А в год 80-летия именем "лирической поэтессы Людмилы Татьяничевой" назвали малую планету № 3512, открытую в 1976 году И. С. Черных.
Людмила Татьяничева
"Этот край мне будет сниться…"
***
Когда говорят о России,
Я вижу свой синий Урал.
Как девочки,
Сосны босые
Сбегают с подоблачных скал.
В лугах,
На ковровых просторах,
Среди плодоносных полей
Лежат голубые озёра
Осколками древних морей.
Богаче, чем краски рассвета,
Светлее, чем звёздный узор,
Земные огни самоцветов
В торжественном сумраке гор.
Я сердцем всё это вбирала,
Свой край полюбив навсегда.
Но главная сила Урала -
В чудесном искусстве труда.
Люблю я огонь созиданья
В суровой его красоте,
Мартенов и домен дыханье
И ветер больших скоростей.
Мне дороги лица простые
И руки, что плавят металл.
…Когда говорят о России,
Я вижу свой синий Урал.
Козы шли к водопою
Что творится со мною,
Что со мною творится!
Козы шли к водопою -
Растеряли копытца.
А еловые шишки
Превратились в тюльпаны.
Тургояк и Инышко
Разрослись в океаны.
По тайге без дорожек
Я иду, как по саду.
Всё на сказку похоже,
Всё похоже на правду.
Сердце будто хмельное.
Мне ночами не спится...
Козы шли к водопою -
Растеряли копытца.
Гордые
Гордым - легче.
Гордые - не плачут.
Ни от ран,
Ни от душевной боли.
На чужих дорогах не маячат.
О любви, как нищие, не молят.
Широко раскрылены их плечи,
Не гнетёт их зависти короста...
Это правда -
Гордым в жизни легче,
Только гордым сделаться
Непросто.
***
Пылающих туч гряда,
Похожих на корабли.
Это горят города
Чьей-то большой любви.
Грома сухой раскат
Бьёт,
Как электроток.
Это не просто закат,
А чьей-то судьбы
Итог.
...Звонких лучей провода
Над утренним Иртышом.
В небе
Растут города
Чьей-то любви большой.
За первой зарёй вослед
Солнце шагнуло в лог.
Это
Не просто рассвет,
А чьей-то судьбы
Пролог!
Суровый танец
И на току,
И в чистом поле
В войну я слышала не раз:
- А ну-ка, бабы,
Спляшем, что ли!
И начинался сухопляс.
Без музыки.
Без вскриков звонких,
Сосредоточенны, строги,
Плясали бабы и девчонки,
По-вдовьи повязав платки.
Не павами по кругу плыли,
С ладами чуткими в ладу,
А будто дробно молотили
Цепями горе-лебеду.
Плясали, словно угрожая
Врагу:
- Хоть трижды нас убей,
Воскреснем мы и нарожаем
Отечеству богатырей!
Наперекор нелёгкой доле,
Да так, чтобы слеза из глаз,
Плясали бабы в чистом поле
Суровый танец -
Сухопляс.
Мадонна
Наперекор изменчивой молве
Художники прославили в веках
Не девушку с венком на голове,
А женщину с младенцем на руках.
Девичья красота незавершённа:
В ней нет ещё душевной глубины.
Родив дитя, рождается мадонна.
В её чертах миры отражены.
Ириски
Всё это было в самом деле.
В войну
В приволжском городке
Погиб ребёнок при обстреле
С ириской
В смуглом кулачке.
И мать,
Не только в годовщину,
Все эти тридцать
Долгих лет
Приносит на могилку сыну
Кулёчки простеньких конфет:
Отмерив путь,
Теперь неблизкий,
У вечной памяти в плену,
На чистый дёрн
Кладёт ириски
Она ребёнку своему.
Дорога
Мы с тобой, дорога, квиты!
Ты вела меня, вела
Через чёрные граниты,
Где и вьюга не мела.
Через луг осеребрённый,
Через радугу-дугу.
Лишь у пропасти бездонной
Ты сказала:
- Не могу!
И тоскою человечьей
Душу мне ты потрясла.
Я взяла тебя за плечи
И над бездной пронесла.
Сыновья
Два хороших сына у меня.
Две надежды,
Два живых огня.
Мчится время по великой трассе.
У меня -
Две юности в запасе.
Жизнь горит во мне, неугасима.
У меня две вечности -
Два сына.