«Дабы не оконфузить посольство». Как вели себя русские дипломаты в Европе
В фильме классика советского кино Сергея Герасимова «В начале славных дел», снятом по роману Алексея Толстого «Пётр I», есть любопытная фраза. Молодой царь, отправляясь в своё «Великое Посольство» 1697-1698 гг., перед прибытием в Пруссию строго говорит своим приближённым и прежде всего Алексашке Меншикову: «В Кенигсберге не озорничайте — голову оторву. Баловать нам неуместно, дабы не оконфузить посольство».
«Повешу на воротах»
А уже будучи в городе, Пётр, спеша на приём к курфюрсту Бранденбургскому, выходит из трактира и, глядя на того же Алексашку, цедит сквозь зубы: «Заплатить не забудь!» В книге и того пуще — царь, увидев, что в Европе вещи не прячут по сундукам, говорит своему любимцу: «Прикажи всем настрого, если кто хоть на мелочь позарится — повешу на воротах...» А тот отвечает: «И правильно, мин херц, мне и то боязно стало... Покуда не привыкнут, я велю карманы всем зашить... Ну не дай бог с пьяных-то глаз...» Неужели в те времена послы могли устроить дебош или решиться на воровство?
На самом деле очень даже могли. Однако дело здесь вовсе не в том, что русские все поголовно пьяницы, буяны и воры и даже их послы настолько невежественны, что не умеют себя вести. Как раз в «великих и полномочных послах», которыми в тот раз были назначены Франц Лефорт, Фёдор Головин и Прокофий Возницын, Пётр мог быть уверен. Люди опытные, искушённые и отлично понимающие, что значит представлять за границей своего государя. Другое дело, что «Великое Посольство» было великим не только на словах — его численность превышала 250 человек, что по меркам тех времён было чрезвычайно много. И среди этих людей могли попасться те, кто не устоял бы перед соблазном. Так что царь просто решил перестраховаться.
Соболей сменяли на женщин?
Впрочем, Пётр, возможно, был осведомлён об одном-единственном проколе, который в XVII столетии допустили отечественные дипломаты. В 1656-1657 гг. отец Петра, царь Алексей Михайлович, отправил в Венецию посольство, возглавляемое стольником Иваном Чемодановым. В задачи посла входило занять денег у Венецианской республики для войны с Польшей, а также «продать сорок сороков соболей и тем учинить Великому Государю доход».
Ни ту, ни другую задачу посольству выполнить не удалось. По первому пункту всё понятно — Венеция всегда была скуповата на деньги, к тому же и сама в тот момент вела тяжелую затянувшуюся войну с Османской империей. А вот по второму возникли серьёзные сомнения. Энциклопедии говорят, что меха соболей, этот знаковый русский товар, был сильно попорчен водой во время морского путешествия из Архангельска, потому и продать удалось совсем мало. А весь доход ушёл на содержание посольства.
Однако есть данные, что не всё так просто. Нашлись свидетели пребывания русских дипломатов в Италии, один из них оставил записку «Любопытнейшие нравы господ послов московских, которые находятся теперь в Ливорно, проездом в Венецию». Вот как он пишет о соболях и о том, куда, собственно, эти меха подевались: «Денег при них очень немного, зато есть на 100 тысяч скуди соболей и других мехов... Вина они покупают очень много, но сливают в одну бочку без различия сортов, превращают его в водку, чтобы было удобнее везти с собой, и пьют это вино поминутно. Кто навещает послов и заходит к ним, вынужден пить водку большими стаканами. Им очень нравятся красивые женщины, и на них они издержали много штук соболей».
А королю сделали выговор
Некрасиво, спору нет. Но будем помнить, что и послов иностранных держав в России ловили на том же самом, причём неоднократно. Тем более что в целом отечественная дипломатия XVII столетия по части достойного поведения и соблюдения протокола была на высоте. Иной раз это даже изумляло иностранцев. Скажем, те же контакты с «девушками с пониженной социальной ответственностью» были для дипломатов европейских стран нормой. Во всяком случае, стольнику Петру Потёмкину во время его посольства в Испанию и Францию в 1667-1668 гг. представили в Орлеане неких «красоток», явно полагая, что тем самым смогут снискать его расположение. Однако ответ Потёмкина был жёстким и недвусмысленным. «Русский посол сказал, что у себя на родине он уже взял в жёны одну из женщин, и что теперь ему нельзя больше рассматривать других настолько, чтобы высказывать о них свои чувства».
Да и в Испании, где Пётр Потёмкин побывал, прежде чем посетить Францию, отмечали какую-то почти аскетическую скромность русского посольства. Капитан Бенито де Дуо, сопровождавший русскую дипломатическую миссию из порта Эль Пуэрто в Мадрид, писал своему начальнику: «В отношении еды могу сказать вашему сиятельству, что они едят один раз в день и много дней постятся, ограничиваясь хлебом и водой, а в другие дни — фруктами и травами, а когда их пост это позволяет — разного рода рыбой, но прежде всего овощами...»
Но самый высший класс показало посольство Ивана Кондырева и Михаила Неверова, отправленное в 1615 году во Францию к малолетнему королю Людовику XIII и его матери Марии Медичи. Их знание и понимание дипломатического протокола совершило чудеса. Для начала они отказались снять головные уборы, не увидев короля. Затем, поклонившись Людовику XIII и зачитав ему титул царя Михаила Фёдоровича, Кондырев и Неверов ожидали, что король, как и полагается, встанет и отдаст поклон людям, представлявшим особу его «венценосного брата». А когда не дождались, то сделали Людовику замечание. Это настолько смутило и короля, и его приближённых, что они встали и весь приём простояли перед русскими послами с непокрытыми головами.
Впечатление от достойного поведения русских было настолько сильным, что Людовик XIII по собственной инициативе титуловал Михаила Романова не просто «царём и великим князем», но и «императором русских». Для России, ещё толком не выбравшейся из Смуты, это было серьёзной дипломатической победой.
Так что русским дипломатам XVII века не было нужды «зашивать карманы». Они и без того вели себя более чем достойно.