Что сделали большевики с русским языком в 1918 году
5 января 1918 года был опубликован декрет наркома просвещения Луначарского, который обязывал все печатные издания Советской России «печататься согласно новому правописанию». Так был дан старт самой грандиозной реформе русского языка.
Писатель Иван Бунин говорил: «...никогда человеческая рука не писала ничего подобного тому, что пишется теперь по этому правописанию».
«Орфография должна быть экономной»
Итак, 7 ноября большевики штурмом взяли Зимний дворец, а меньше через два месяца решили, что для нормальной жизни трудовому народу не хватает «правильного» русского языка.
Напомним, что ключевым решением стало удаление из алфавита букв Ѣ (ять), Ѳ (фита), І («и десятеричное»), а также исключение твёрдого знака на конце слов и частей сложных слов. Чем же не угодили эти буквы большевикам, да так не угодили, что, едва укрепившись во власти, они поспешили избавиться от них. Вероятно, у такое решения много причин, но главная – экономическая. Большевики получили страну с 80-процентным уровнем безграмотности, который после легко прогнозируемого отъезда за границу большой части «грамотного» населения, а также усмирением недовольных, грозил перерасти в 90-93%.
Еще до взятия Зимнего дворца большевики знали, что залог их власти в правильной пропаганде, а главное оружие – печатное слово. Иными словами им предстояло в рекордно сжатые сроки ликвидировать тотальную безграмотность, чтобы народ был способен элементарно воспринять эту самую пропаганду. А это миллиардные инвестиции. Сокращение букв в алфавите делала стандартный русскоязычный текст короче, что экономило тысячи тонн бумаги, краски, металла, затраченного на типографские клише.
«Мы здесь устанавливаем правила»
Однако реформа русской орфографии преследовала не только меркантильные цели. В противном бы случае она ограничилась ликвидацией нескольких «ненужных» букв. Дело в том, что среди лидеров большевиков было не так много людей с безупречной грамотностью. Так, некие послабления реформы, когда, например, допускалось слитное и раздельное написание в наречиях, составленных из сложения существительных, прилагательных и числительных с предлогами (встороне и в стороне, втечение и в течение, сверху и с верху, вдвое и в двое), были, по легенде, связаны с частными просьбами некоторых «вождей революции».
«Новое хорошо заставляет забывать старое»
Изменяя язык, большевики смотрели далеко вперед. С введением новой реформы они фактически отрезали будущие поколения от «царского книжного наследия» без уничтожения оного. У человека, обучавшегося по новым правилам русского языка, контакт с книгами, напечатанными при прошлом режиме, был бы весьма затруднительным. Попробуйте почитать на болгарском или сербо-хорватском языках.
Русский язык был призван эволюционировать из языка Пушкина и Гоголя, которых большевики не планировали «переводить» по "новым правилам", стать языком Ленина, Троцкого и прочих товарищей. Чем это могло закончиться для русской культуры, даже страшно представить.
«Старая новая реформа»
Однако не надо думать, что большевистские лингвисты стразу засели за проект реформы после октябрьской революции. Отнюдь. «Советы», как классические двоечники, просто воспользовались проектом реформы, подготовленным еще «царской» академией наук в 1912 году. Тогда из-за радикальности «революция в орфографии» была свернута, а спустя несколько лет нашла себе новых, не пугающихся экспериментов сторонников. Правда, «царские» реформаторы просто хотели сделать язык удобнее, новые же видели в нем весьма эффективное оружие, заменяющее булыжник пролетариата.
«Я есть, чтобы есть» и «Я за мир во всем мире»
После ликвидации ряда букв в стихии русского языка возникла некоторая путаница: некоторые омофоны (одинаковые по звучанию слову, но разные по написанию) превратились в омонимы (одинаковые и по звучанию и написанию).
Многие представители русской интеллигенции, например, философ Иван Ильин, видели в этом злой умысел большевиков: дескать, одинаковое написание «есть» (потреблять что-то в пищу) и есть (существовать) будет создавать с самого детства у людей установку на грубую материальность. Интересно, что чуть позднее ряд психолингвистов также подтверждали, что чтение какого-нибудь философского трактата на реформированном русском языке с большим количеством слов «есть» может вызывать непроизвольное слюноотделение у голодного читателя. Так, в коротком труде «О русской идее» того же Ильина слово «есть» (в смысле «являться») употребляется 26 раз среди 3500 других слов, что довольно много. Цитата из трактата "Россия не есть пустое вместилище, в которое можно механически, по произволу, вложить все, что угодно, не считаясь с законами ее духовного организма” должна, по мысли лингвистов, вызвать у неподготовленного читателя приступ голода и существенно воспрепятствовать пониманию авторской мысли.
Интересно, что опус Льва Троцкого, одного из вождей большевиков, «Задачи коммунистического воспитания», исходя из этой логики, выглядит и вовсе как законспирированная «Книга о вкусной и здоровой пище». По объему он примерно совпадает с текстом Ильина, но значительно уступает по употреблению слова «есть». Однако Троцкий компенсирует это агрессивным употреблением сочетания «есть продукт», которое использует трижды. Например, фраза «…мы знаем, что человек есть продукт общественных условий и выскочить из них он не может» выглядит настоящим приговором как для философа Ильина, так и для читателей.
Однако фактор "есть-есть" вряд ли был злым умыслом большевиков. Скорее всего, это стало побочным эффектом реформы. Кстати, большевики могли парировать своим критикам: с удалением границ между смыслами «кушать» и «являться», исчез барьер и между словами «миръ» (дружба, отсутствие войны) и міръ (планета, Вселенная), что можно было трактовать «природным миролюбием» коммунистов.
Тайна «Ижицы»
В декрете Луначарского об изменениях в русском языке нет упоминания о букве Ѵ («ижица»), которая была последней буквой в дореволюционном алфавите. К моменту реформы она встречалась крайне редко, и ее можно было найти в основном только в церковных текстах. В гражданском же языке «ижица» фактически употреблялась только в слове «миро». В молчаливом отказе большевиков от «ижици» многие увидели знамение: Советская власть как бы отказывалась от одного из семи таинств – миропомазания, через которое православному подаются дары Святого Духа, призванные укрепить его в духовной жизни.
Любопытно, что незадокументированное удаление «ижицы», последней буквы в алфавите и официальная ликвидации предпоследней - «фиты» сделали заключительной алфавитной буквой – «я». Интеллигенция увидела в этом еще одну злонамеренность новых властей, которые намеренно пожертвовали двумя буквами, чтобы поставить в конец литеру, выражающую человеческую личность, индивидуальность.
Тень латиницы, или слишком много букв
Мало кто знает, что реформа Луначарского носила временный характер. В 1918 году большевики бредили мировой революцией, а кириллическое письмо в этой ситуации было не самой эффективной платформой для пропаганды. Во-первых, большинство пролетариев в мире, которых следовало объединить, воспринимали только латинское письмо, а, во-вторых, в латинице всего 26 букв. Чудесная экономия в бумаге и типографском наборе!
В первые годы Советской власти было много идей по дальнейшему развитию реформы языка. Одни предлагали оставить кириллицу только для крестьян, а городское население перевести на латинское письмо. Другие говорили, что вообще трудящемуся человеку не обязательно знать грамоту: дескать, в эпоху кинематографа чтение вообще становится пережитком прошлого. Третьи горячие головы утверждали, что нужно изобрести новое письмо, иероглифическое, где роли литер бы выполняли пиктограммы, основанные на коммунистической и рабоче-крестянской символикой. Однако после того, как одна за другой захлебнулись революции в Европе, власти потеряли интерес языку, а народ стал довольствоваться тем, что есть. Точнее – что осталось…