Элегия
melonenkurbismelonenkurbis и других инакомыслящих я прошу дальше не читать или читать невнимательно и с ухмылкой. В конце концов это всего только мои фасетки и мандибулы. У всякого свои сосочки.И немедленно выпил.
Помещение мысли в сторону
В произведении "Элегия" (1988) Бродский противопоставляет (видимую) подвижность человека ощутимой/мыслимой неподвижности сознания/восприятия; проще говоря, Бродский сменяет места жительства, однако его восприятие формирует подобие помещения, в котором он (что-то от него) остаётся неподвижным. Воспоминания о былом, размещённые в этом внутреннем пространстве, преодолевают насущное и противодействуют динамике отношений со средой.
В стихотворении задействованы две тематические оси:
- эволюция/борьба/война
- мышление (включая физиологию) / действительность (от географии до быта)
Цель достигается следующими средствами.
Синтаксис
Во-первых, в стихотворении только две глагольных формы, отличных от неопределённой, и одна из них упрятана во второстепенное предложение с сослагательным наклонением ("сказал бы"), то есть почти совсем не важна, а вторая в самом центре (стр. 15 из 27), однокоренная с "постоянством" - "настаивает".
пыльное помещенье // настаивает на факте существованья
Все остальные действия выражены (дее)причастиями и более или менее отглагольными существительными ("существованье", "продолженье", "приспособленье"), а также рядом инфинитивов, сосредоточенных в центральной части стихотворения.
Таким образом уже в синтаксисе стихотворения на уровне частей речи выражена борьба действия-движения (глаголы) и состояния-неподвижности (существительные); в его основе - причастные обоим аспектам, амбивалентные речевые составляющие.
В центральной части неопределённые формы выступают маршем вперёд (оттолкнувшись от безнадёжного "умереть", если не считать фразеологического "сказать", хотя "лучше сказать" тоже можно считать боевым кличем) и сдаются полнозначному глаголу "настаивает". Следуют жертвы, потом ещё один несколько неуклюжий глагол "заштриховывать", и мы возвращаемся к безглагольному существованию среди причастий и именных предложений.
(Неграмматическую связку "суть" я намеренно опускаю, о Бродском как поэте этой сути слишком многое и так сказано.)
Семантика и прагматика
Во-вторых, имеет смысл очертить развитие стихотворения по указанным тематическим осям. Эволюция и война заявлены сразу, первое напрямую, второе - через Клаузевица, генерала и военного теоретика, которого цитировал Ленин (немного геополитики):
«Война есть продолжение политики иными (именно: насильственными) средствами»
Это знаменитое изречение принадлежит одному из самых глубоких писателей по военным вопросам, Клаузевицу. Марксисты справедливо считали всегда это положение теоретической основой взглядов на значение каждой данной войны.
(В. И. Ленин "Социализм и война")
Война возвращается позже "жертвами" и "громыханием" поезда. Эволюция, иногда пересекаясь с физиологией мысли, простёгана через всё стихотворение: голос, извилины, клетка, мозг, паук, ихтиозавр, амёба, позвоночник, раковины, бесхребетность, влага.
Сопоставление вплоть до совмещения мышления с действительностью/бытом осуществляется, например, перечислениями предметов мебели там, где они мешают движению инфинитивов, но и после (во второй схватке!), где помещение, захватившее ментальные процессы (зависть, воспоминания, имплицитно зрение) побеждает "новое" (местность, мебель, другого человека, самого поэта). География: славяне, кремль, нью-йорк, полушарие, поезд. Вербальное выражение геометрической составляющей действительности останется простым домашним заданием.
Прекрасно двусмысленны такие слова как "полушарие" (физиология мысли и география) или "вид" (эволюция и зрение; "приспособленье вида..." слышится как привыкание зрения к окружающей поезд темноте, к тёмному виду из окна).
Так проходит по данной читателю версии эволюция: организм усложняется, приобретая известные черты (позвоночник, извилины, голос), но это не суть, а суть в нарастании определённого ресентимента по мере того, как в мозгах воцаряется постоянство, отношения с окружающей средой дегенерируют, блокируются воспоминаниями, находят выражение в зависти и ностальгии по жемчужному прошлому. Пыль (синоним неподвижности) и темнота вопреки чему-то неозвученному одолевают и сменяют влагу (синоним жизни) и свет.
Это, естественно, не обычная эволюция по Дарвину ("не приспособленье вида"), а эволюция одного отдельно взятого человека ("победа воспоминаний"). Жизнь предстаёт как война, в ходе которой человека завоёвывает и заключает в клетку его собственного прошлого быта нечто, осмысленное Бродским как постоянство. Эта война - органический процесс, от которого никуда не деться, его только подгоняет любая попытка от него куда-нибудь деться, включая - загадочно - смерть (хотя здесь понятно, что "помещенье" сразу конкретизируется предельно), которой он так или иначе кончается.
Я думаю, остаётся, в основном, прояснить общую тональность стихотворения, а также локальный смысл и коннотации некоторых слов и выражений, употребление которых кажется здесь несколько странным или (мне) непонятным. Потом будет вкусовщина.
Тональность, дикция и прочее
Стихотворение озаглавлено "Элегия", то есть оно должно по задумке автора носить философский и определённо печальный характер. Бродский, действительно, как мы видим, оплакивает в нём потерю молодости (недоразвитой, но жемчужной), связи с внешним миром, сожалеет о жертвах, которых требует постоянство от него и от всего, что его окружает. Характер вопля подчёркнут эмоциональным звательным "О", обращённым к предметам мебели.
Тонально же элегия, однако, опирается на типичную для Бродского сухость логического построения, разбавленную, как мы замечали выше, на уровне речевой структуры и не приводящую ни к каким определённым результатам на уровне логики. Разделение стиха на предложения даёт такую структуру:
- Определение/утверждение
- Цитата/уточнение
- Воспоминание/вопль с перечислением неодушевлённых адресатов
- Противопоставление возможных, но бесполезных действий и противодействия среды (крайне расхлябанная сложноподчинённая структура)
- Загадочное гномическое отступление (пример?)
- Вспомогательное определение
- (и 8.) Два уточнения к определению, последнее из которых подытоживает весь образный ряд
Дополняет тональный состав этакий советский "говорок", который я называл в прошлой записи "советским вербальным маразмом". Это псевдо-интеллектуальное "тот же", предваряющее неймдроппинг (а также действительно отсылающее к более раннему стихотворению, в котором Бродский упоминал Клаузевица в макаронических строках о человеке, лишённом родины); юморок выражения "шкаф типа гей, славяне" (вместо нейтрального "славян(ов)ский шкаф"), язвительное "лучше сказать" и какое-то застольное "одно удовольствие" в мало понятной строке о пауке. Вместе с самой поговоркой о пятом угле.
Это гномическое высказывание про паука очень неплохо вписывается в фонетический ряд: удовольствие/эволюция, заштриховывать/ихтиозавр, собственно паук/пя(тый) уг(ол). Но зачем вся эта фраза нужна, кроме как провести черту (сбавить пафос?, вернуться в логический строй философствования?), непонятно. Разделитель пространства, подобранный под цвет.
Поэтический идиолект Бродского
Наконец, глоссарий. Стихотворение довольно позднее, и потому некоторые слова и выражения приобрели идиосинкратические для Бродского коннотации. В принципе, важного здесь немного, просто повторяющиеся метафоры или контексты можно опустить:
- "дать вписать другие овалы": овал имеет у Бродского два постоянных значения: лицо и его отражение (в разных стихотворениях: в самоваре, в унитазе, в бадье с водой, наконец, в зеркале, и - само зеркало). Поэтому "вписать другие овалы в четырёхугольник" значит, как и без этого следовало предполагать, пустить других людей в своё жизненное пространство (возможно, расплодиться).
- "силуэт в жёлтом платье" - это странная фраза (силуэт должен быть весь бесцветен, однороден), но надо понимать платье как часть местности (оно нередко выступает в стихах Бродского как мера пространства, географический примитив, метафора для моря и пр.), а силуэт - это признак исчезновения, обезличивания (хотя многократно силуэтом нарисовываются здания и транспортные средства; здесь опять коннотация пространственных примитивов). То есть, становясь жертвой пространства, близкие люди теряют черты, превращаются в обстановку. Платье же - не то в воспоминании, не то реальное - устойчиво, постоянно. Вот ещё одно противопоставление женского платья - женскому телу, силуэту: ...млечный цвет // тела с россыпью родинок застит платье. // Для самой себя уже силуэт, // ты упасть не способна ни в чьи объятья. (1981)
А вот опять: новая жизнь, плач, потери, закрытые двери; та же тематика задолго до эмиграции: Ну, звени, звени, новая жизнь, над моим плачем, // к новым, каким по счету, любовям привыкать, к потерям, // к незнакомым лицам, к чужому шуму и к новым платьям, // ну, звени, звени, закрывай предо мною двери. (Июльское интермеццо, 1961) - поезд в темноте интересно перекликается с написанным на полжизни раньше стихотворением "Уезжай, уезжай, уезжай" (1961), которое кончается так: ...каждый из нас // остается на свете все тем же // человеком, который привык, // поездами себя побеждая, // по земле разноситься, как крик, // навсегда в темноте пропадая.
К чему же мы в конце концов приходим? К красивому и страшному образу поезда, проносящегося в темноте мимо недостижимых сокровищ, скрещённому с идеей эволюции, с одной стороны, и к противоречивой идее постоянства с другой стороны: постоянство как зашоренность (подвижного человекопоезда во тьме) и постоянство в отсутствии развития (блестящий (?) жемчуг в закрытой (!) раковине). Более или менее ясного развития мысли, представленной в начале, как кажется, не воспоследовало. Некоторое постоянство в стихосложении можно наблюдать, но, скорее, в первом, пейоративном значении. Элегическая составляющая побеждена сухостью логики и таксономии ("жемчужинопрячущие") и сокрушение зрелого поэта кажется неискренним. Тема войны и политики, так назойливо введённая Клаузевицем, кончается разве что победой воспоминаний в громыхающем составе.
Говорят, есть автоперевод этого стихотворения на английский. Было бы интересно понять, что Бродский сумел спасти, потому что - для меня - постановка вопроса именно такая. Говорят, что есть работы о развитии формы элегии у Бродского, о цвете в его стихах и прочая в дальний путь на долгие года. Наверняка это поможет разобраться в некоторых вопросах. Вычесть из этого стихотворения позу нерукотворного памятника, сочетающую гюбрис с кукишем, и сплести в косичку все пряди и колтуны, которые попадаются расчёске в зубы, это не поможет.
Я слышал от какого-то известного фокусника, что успех иллюзии часто основан на изначальной неспособности публики поверить в количество энергии, затраченной на подготовление фокуса. В голову не укладывается, что ради забавной ерунды подкатили подъёмный кран и полтора года обучали обезьяну. Почти за любой строчкой Бродского спрятан подъёмный кран его гения, но, даже научившись его распознавать по тени, нельзя оттого полагать всякий фокус удачным.