Бестужев-Лада Игорь Васильевич. Социолог, футуролог, военный историк. 2
Понятно, большинство составляли директора и завы, за каждым из которых стояли десятки и сотни исполнителей. Но попадались и нижние чины. Колонну замыкали штрафник Бестужев и почти штрафник Араб-Оглы, на которых, вместе с еще двумя такими же бедолагами возложили ответственность за прояснение образа жизни людей вообще и советских граждан в частности.
Всем нам дали срок — два года (как за особенно крупное правонарушение) и приказали к 1974 г. изложить — каждый по своему профилю работы — свое видение будущего на 20-летнюю перспективу. В 1974 г. вся эта информация (сугубо «для служебного пользования») должна была попасть в Госплан, и там плановики за год должны были переработать ее в более краткие и конкретные «Основные направления развития страны на 10-летнюю перспективу». Тем самым создавалась более солидная научная база для подготовки следующей пятилетки, на которую отводился последний год пятилетки истекающей. А уж в начале 1976 г. т. Брежнев с трибуны очередного съезда партии объявит, как нам жить в 1976—1980 гг. С учетом солиднейших научных рекомендаций! Тем временем ученые снова засядут на два года за «Программу прогресса», плановики — снова на год за «Основные направления» — и, как в песне, все опять повторится сначала.
Забегая вперед, чтобы была понятнее моя личная трагикомедия, отметим, что такая процедура очень понравилась начальству («планы опираются на научные рекомендации», а ЦК КПСС играет в этой пьесе роль Управы благочиния, ни за что не отвечающей, а лишь взыскующей и карающей за нерадивость рабов своих, ленивых и лукавых), и уже в 1976 г. к ответственности за это дело, помимо АН, с тем же председателем, были подключены Госплан и Госстрой. Были сформированы ровно 52 комиссии — от полезных ископаемых и «оборонки» до менее полезных (в глазах начальства) просвещения и культуры. Каждая комиссия состояла из 40-70 членов — руководителей научных учреждений или их подразделений, выдающихся ученых и т. п. Почти за каждым из них стоял научный коллектив из десятков, а то и сотен человек. В общей сложности получилась армия, нигде в мире не виданная — от 20 до 30 тысяч псевдо (или квази?) футурологов — потому что лишь единицы из них слышали о прогностике и почти никто профессионально не занимался ею. В 1972—1974, 1976-1978, 1982—1984 и 1986—1988 гг. эта армия четырежды нагромождала горы ротапринтов «для служебного пользования» и свозила их к дверям Госплана для дальнейшей обработки.
Уточним, что каждый раз работа эта была сверхплановая, неоплатная (в смысле даровая) и мучительно штурмовая — словом, как на галерах и такая же дружно всеми ненавидимая. Практически это означало вызов в дирекцию и устный приказ изложить к понедельнику, среде, пятнице на четверти, половине или даже целом печатном листе «перспективы» твоего профиля на 20 лет вперед. Все равно, какого — социальной структуры общества, нефтегазовой промышленности или урожая зерновых. Но что значит «перспективы»? О технологическом прогнозировании мало кто слышал. Да это и к лучшему. Попробуй-ка, обрисуй любую «перспективу» в проблемно-целевом ключе (чем я и привлекал к себе публику в своих печатных и устных выступлениях)!
Например, намекни на прогрессирующий развал семьи, тупики в образовании, технологическое отставание, пьянство, «теневую экономику» и пр. Лучше бы тебе живым на свет не рождаться! Выговор — но самое меньшее, что грозило бы такому автору. Поэтому все тексты были принципиально бесконфликтны и к жанру прогнозирования (равно, как и планирования, программирования, проектирования и т.д.) никакого отношения не имели. Как правило, шел парадный рапорт о достижениях, а в заключение указывалось, что если добавят денег (неизвестно откуда), то достижения будут еще краше. Но даже такой сугубо пустой текст проходил до десятка редакций и больше, и каждый редактор перестраховывался пуще прежнего. Обиднее всего, что эту ахинею тебе вновь и вновь поручали «улучшать», причем обязательно к «завтрему» — прежде чем текст выбрасывался, поручался другому или уродовался до такой степени, что тебе стыдно было и за него и за себя.
К счастью для нас, мы не знали, что плановики использовали из наших трудов только отдельные цифры и факты, игравшие роль выгодных иллюстраций. Они работали но-прежнему «от достигнутого», т.е. проставляли цифры 101,5, 105, 110 и т. п. на месте прежних 100 —так, чтобы выглядело «прилично». Всякая цифирь, идущая вниз, сигнализировала о неблагополучии и соответствующих оргвыводах по традиционной русской логике: сначала -кто виноват?» ( в смысле кого пороть), а уж затем «что делать?» (в смысле кого кем заменять). Поэтому только самоубийца мог начать верстать план на проблемно-целевой основе.
В свою очередь, плановики старались не думать о том, что произойдет в министерствах с госплановскими выкладками. Ведь там-то важны были уже не проблемы и цели, не «от достигнутого», а «как прикажут». Поэтому все понимали, что продекламировать на съезде партии и напечатать на страницах «Правды» сказку о том, что мы с 17 миллиардами рублей военного бюджета якобы успешно противостоим Америке с ее 300-миллпардным бюджетом (в долларах) — цифры сугубо ориентировочные, по памяти — это одно, а как все обстояло на самом деле, знала только моя вторая мать, тетушка Мария Ивановна, героиня одной из предыдущих глав сих воспоминаний.
И все же три задания из трех тысяч трех (все три — цековские) заняли совершенно особое положение в моей работе и жизни. И по количеству лет, и по сумме усилий, и по сделанным научным открытиям (безо всяких практических результатов, разумеется). А первое даже — по роли в самой моей жизни.
Первое касалось школьной реформы. Оно выражалось в том, что дирекция института по указанию Отдела науки и учебных заведений ЦК КПСС осенью 1974 г. откомандировала меня в распоряжение Президиума Академии педагогических наук вообще и членкора этой академии М. Н. Скаткина персонально для подготовки двух заглавных программных докладов на семинаре Академии 26-28 ноября 1974 г. Один доклад назывался «Предпрогнозная ориентация при прогнозировании системы народного образования (СНО)». Другой — «Прогнозирование развития СНО». Я отнесся к этому заданию так же добросовестно, как и к предшествующим.
Мало того, с энтузиазмом: ведь это, по сути, был первый заказной технологический прогноз на государственном уровне. Потратил на него уйму времени и сил: ведь он потянул более чем на три печатных листа — годовая норма обычного старшего научного сотрудника. Оба доклада слушали почти полдня не меньше трехсот работников академии и минпроса. С большим вниманием и кучей вопросов. Но без единого оргвывода, что очень удивило меня, потому что я тогда еще не знал, что СНО в СССР и России принадлежит к инвариантам, никаким изменениям не поддающимся.Оба доклада вышли ротапринтным изданием Академии. А серьезных проблем было выявлено множество — и столь же серьезных предложений сделано не меньше.
В частности был поставлен вопрос о необходимости всеобщего дошкольного бесплатного образования для детей 3-6 лет по целым десяти наукам (играючи, конечно): этика, эстетика, навыки физического и умственного труда, физическая культура, азы естество- И обществознания, умение читать, считать и писать (хотя бы элементы рисунка и письма).
Сотрудницы моего сектора, вдохновленные этой программой, собрали Всесоюзный семинар «Детсад-2000», на котором разработали и опробовали на практике такую систему в рамках «Дошкольного микрорайонного центра». Но все кончилось ничем: дети до 6, 5 лет у нас в стране людьми до сих пор не считаются и бесплатному обучению не подлежат.
Был также поставлен вопрос о содержании образования в школе. Особенно для молодежи 15-20 лет. Нужно ли всех тянуть в вуз, когда реально туда пойдут считанные проценты? Зачем столько высшей математики и естественнонаучной формалистики, когда за бортом остаются предметы, для жизни необходимые, начиная с домашнего хозяйства и кончая автоделом? Почему к ребятам с разными способностями одинаковый подход? Как быть с профанированием повышения квалификации и переподготовкой кадров, с общим самообразованием взрослых? Почему в вузах всех стригут под одну пятилетнюю гребенку, когда в цивилизованных странах давно уже введены бакалавриат, магистрантура и докторантура (не для пенсионеров, как у нас). Что же касается идиотизма защиты диссертаций (полиостью сохранившегося доныне), он был назван своим именем.
Для системы народного образования СССР от этих докладов было ни жарко, ни холодно. Она так и осталась в первозданном виде с мелкими малярными подчистками. А для меня лично оба доклада сыграли роль мины замедленного действия, только наоборот. Об этих докладах вспомнили десяток лет спустя, включив меня в правительственную комиссию для проверки оказавшейся вконец импотентной АПН СССР.
Второе задание оказалось в конечном счете столь же бесполезным для государства, но очень полезным лично для меня. Правда, в совсем ином смысле. Оно началось в 1976 г. откомандированием меня в распоряжение Сводного отдела Госплана СССР (вместе с еще несколькими десятками сотрудников разных научных учреждений) на предмет изучения состояния пьянства и алкоголизма в стране с выработкой соответствующих рекомендаций «для директивных органов». А закончилось где-то к концу 70-х гг. пространным отчетом «для служебного пользования» на основе целой горы изученных материалов тоже «для служебного пользования». Отчет тут же был положен, как водится по Москве, «в длинный ящик», вряд ли прочитанный (хотя, может быть, и пролистанный бегло, безо всякого внимания и понимания) хоть одним подьячим в госплановском московптском приказе: настолько он был страшен даже в предельно смягченном виде.
Перво-наперво, о чем я узнал из засекреченных материалов, это о том, что у нас в стране (преимущественно в России, на Украине и в Белоруссии) несколько миллионов алкоголиков — тяжело больных людей, полностью равных туберкулезникам в последней стадии болезни или, точнее, периодически полусумасшедших. И втрое больше каждодневных горьких пьяниц, еще не достигших степени алкоголизма, но отравляющих жизнь окружающим в точности так же, как погрязшие в алкогольной зависимости. Что водка дает сотню миллиардов рублей дохода в бюджет, состоящий всего из нескольких сотен миллиардов, так что без нее невозможно свести концы с концами. Но она же, проклятая, дает потом намного больше убытков в виде человеческих жизней, болезней, пожаров, аварий, бесконечных поломок техники (миллион одних только тракторов загоняем в металлолом каждый год!). А главное —масштабы бедствия растут из года в год, как эпидемия: В 70-х годах насчитывалось более двух миллионов алкоголиков, в 80-х, забегая вперед, догоним, что это число подошло к 5 миллионам, в 90-х — к 17,5 миллионам: каждый пятый из и взрослых, каждая пятая семья с ежедневным буйно помешанным!
Что касается меня, то положенный под сукно в Госплане текст был преобразован в публицистические очерки и тиражирован в сотнях издании. Мало того, заказан особой книгой в издательстве «Финансы и статистика». Рукопись была сдана и одобрена в 1981 г. По затем с ней начались злоключения. Сначала подверглось реорганизации издательство, потом рукопись, вместе со многими другими, вышвырнули без разговоров (хотя и при договорах). Затем она перекочевала в «Науку», где пролежала несколько лет без движения, пока не нарвалась на одного из замов главного редактора — страшного алкоголика, который расценил ее, как издевательство над собой. После этого ее распечатали по главам «Неделя», «Молодая гвардия». «Знание» и др. издательства. Наконец, спустя почти 20 лет, она появилась в 1999 г. целиком в издательстве «ФОН».
И это не говоря уже о том, что добросовестно выполненное задание полностью решило алкогольную проблему для меня самого. Сколько было мучении после каждого застолья до второй половины 70-х гг., когда элементарное невежество, как и у десятков миллионов русских, оборачивалось жестоким похмельем, муками мученическими, порой до потери сознания включительно. А прошел походя элементарный ликбез по ходу изучения литературы по предмету задания — и все как рукой сняло. Оказывается, растянуть рюмку водки, коньяка, ликера, полфужера вина можно на целое застолье, оставаясь в легком подпитии и издеваясь над наглецами, требующими «пейдодна» (при необходимости давая им должный отпор обвинением в покушении на мою жизнь).
Отдел науки ЦК КПСС (В. Ф. Правоторов) заказал двухлистовую «Сводку социальных проблем советского общества». Она вызвала небольшой камерный скандал в Агитпропе, и Правоторова «ушли» редактором журнала «Наука и религия», а затем, уже без него, дали санкцию опубликовать материал в Ротапринте ИСИ АН СССР «Критика буржуазной идеологии и контрпропаганда. Для служебного пользования» (под кураторством В. Н. Иванова в его отделе). В этом материале был абзац о 4 млн. алкоголиках в СССР, взятый, с соответствующей ссылкой из другого такого же «материала для служебного пользования». Один из авторов этого «Бюллетеня» , чья статья была отвергнута, поссорился с редактором бюллетеня Г. Н. Вачнадзе и написал на него донос вице-президенту АН СССР Федосееву, с особым упором на моих «алкоголиков».
Федосеев перестраховался отпиской в ЦК и тогда уже заглохший скандал с Правоторовым сдетоннровал вторично и крупномасштабно. Тираж «Бюллетеня» (980 экз.) конфисковали, Вачнадзе получил административный выговор и был снят с поста редактора (общественная должность), но остался в институте. А я заочно, уже безо всякого КПК, приговорен к исключению из партии и увольнению из института. И только неформальная апелляция в Секретариат ЦК, заступничество Г. Л. Смирнова и Е. М. Примакова - через отделы Науки и Агитпропа — привела к формальной реабилитации закрытием дела формулой «строго указать!» (на партбюро института, вместе с Вачнадзе).
***
....Ульбрихт, Живков и Брежнев получили в свои руки инструмент поинтереснее телефона. Вы только представьте себе, если бы перед ними развернулся весь диапазон прогнозных проблемно-целевых сценариев. Все это никак не исключало впереди 1991 года, но движение к катастрофе было бы более осмысленным, каждый раз оптимальными, а не вопиюще идиотскими, судорожными решениями, отдаляющими и смягчающими неизбежно надвигавшуюся катастрофу, а не ускоряющими и осложняющими ее.
Впрочем, до всего этого в 1972 г. было еще далеко. 812 человек, разделенные на десятки комиссий и подкомиссий, понятия не имея о прогностике, как ополченцы в Бородинском сражении, не умевшие обращаться с ружьем, с энтузиазмом копали и копали «на 20-летнюю перспективу». И только когда увидели на очередном съезде партии в 1976 г. абсолютно нулевой результат своей работы — заметно поубавили прыть. То, что было энтузиазмом,— стало принудиловкой. Да еще какой! В 1976-78 гг., когда выстроился во всю свою бюрократическую мощь «Научный совет АН СССР, Госплана и Госстроя по научно-техническому и социально-экономическому прогнозированию для разработки комплексных программ научно-технического прогресса на 20-летнюю перспективу», когда появились 52 научных маршала — председатели соответствующих отраслевых комиссий, 40-70 научных генералов в каждой комиссии — неизбежно у каждого них появился десяток-другой-третий писарей, рабов ленивых и лукавых, в прогностике смысливших не больше своего начальства, но оказавшихся вдруг ни с того, ни с сего в каторжном положении.
В сверхплановом порядке, во внеурочное время их из-под палки заставляли даром, как советских колхозников, писать поистине сказочные тексты про то, не знаю про что, о том, не знаю о чем. И так как, естественно, получалась полная ерунда, начальство гневалось и заставляло переписывать заново. Причем иногда по несколько раз! И все равно в результате получалась абракадабра, за которую бывал ругательски изруган сначала писарь, а потом его начальник, который от этого зверел еще больше и сыпал на бедного Макара новые горы шишек.
А что прикажете делать? Технологическое прогнозирование — это вам не игрушки. Там изнеможение в экономической гонке с империализмом, удушающий всех и все бюрократизм, развал семьи, тупик школы, «экологическая зона бедствия», повальное воровство и пьянство, безысходность положения в Афганистане и т. д. — это не злопыхательство, а перспективная проблема, которую надлежит выявить во всех ее неприятных деталях и предложить курс лечения, оптимальное решение. Но какой же врач решится сказать, что у Брежнева — помимо маразма — еше и «неэкономная экономика», «некультурная культура», «идиотская политика» и т. д. без единого просвета. И что надо не клизму ставить, а срочно модернизировать анахроничную и утопичную, выжившую из ума социально-экономическую и политическую систему? Поэтому по каждому конкретному аспекту излагаются лживые радужные перспективы и требуются дополнительные средства, чтобы перспективы стали еше радужнее. А так как ясно, что это — бред, то начальство звереет еще пуще и требует от писаря очередной, пятый, десятый дубль, чтобы попасть наконец в точку, а в какую — никому неизвестно.
Во втором раунде, пришедшемся на 1976—1978 гг. (материалы к съезду партии 1981 г. с директивами на пятилетку 1981—1985 гг.) мы хлебнули столько горячего до слез, что возненавидели эту бессмысленную каторгу смертельно, Я думаю, если бы кто-нибудь пронюхал, что это в начале начал было моим личным измышлением («хотел как лучше...») меня бы просто, как моего тезку князя Игоря, разорвали на части между двух первых попавшихся берез.
Задания, в свою очередь, по ранжиру распадаются на основную массу текущих (бесконечные рецензии, диссертации, разделы в коллективные труды, ответы иа письма трудящихся и прочую писанину, порой очень срочную, но к науке не имеющую прямого отношения) и особо важные — обычно из ЦК КПСС, из Президиума АН СССР или из любого ведомства через Президиум Академии или дирекцию института.
Вся моя жизнь в Институте социологии в 1979-1990 гг., если отбросить привычную текучку, состояла из шести капитальных монографий (не считая вступительного «Окна в будущее») — о которых мы специально говорили выше, и из трех чрезвычайных заданий, одно касательно проблем системы народного образования (1974 г.). Другое касалось стратегии борьбы с алкоголизмом и пьянством (задание ЦК КПСС через Сводный отдел Госплана в 1976-1982 гг.; его формально приняли к сведению, но фактически пренебрегли его выводами, когда рискнули на провальную «алкогольную авантюру» 2-й половины 80-х.). Третье (весна-лето 1984 г.) касалось вопросов, которые сегодня получили общее название «теневая экономика», а в те времена скрывались с тон же сутью под разными другими названиями.
Видимо, эта проблематика всплыла еще при Андропове, в начале 80-х годов, когда была признана достаточно серьезной для государства. Ею собирались заняться основательно. Но сначала ей (как и всем аналогичным проблемам) не давал хода Брежнев, а затем ее полностью свернул пришедшим в 1984 г. к власти Черненко и вернул из небытия годом спустя Горбачев, у которого она стала одним из основных пунктов его политической программы («Борьба с нетрудовыми доходами»). Я — и не только я — оказался в эпицентре этой проблемы в июле 1984 г., когда она уже была основательно «раскручена» Андроповым и весьма резко — я бы сказал драматически — свернута на время аппаратом Черненко. Неразработанность, туманность проблемы лучше всего отображалась ее терминологией.
Сначала она фигурировала под названием «второй экономики» (все, что за рамками «первой», «социалистической экономики»). Потом из «второй» пришлось выделять «третью» — наказуемую, поскольку многие приработки «второй экономики» не поощрялись, но и не осуждались. Поскольку все это было очень расплывчато, пришлось вводить общее понятие «сфера неорганизованного производства и потребления», а уж затем делить его на «черную экономику» (уголовщину), «серую экономику» (предосудительную, часто караемую административно, штрафами, но не уголовно).
Затем появились параллельные понятия: подпольная экономика, стихийная, преступная и т. д. — я насчитал впоследствии более десятка различных оттенков, которые позже были сведены в понятие «нетрудовые доходы» («борьба с нетрудовыми доходами») и, наконец, накрыты обшей шапкой «теневая экономика». Словом, неразбериха была такая, что на подмогу юристам бросили социологов — большую группу сотрудников нашего института во главе с директором. Задача: разработка рекомендаций по борьбе с «неорганизованным распределением и потреблением».
Операция была разработана следующим образом: На 4-5 июля 1984 г. в г. Грозный (Чечено-Ингушская АССР) созывалось научно-практическая конференция «Проблемы борьбы с нетрудовыми доходами и усиление контроля за соответствием материального положения граждан их трудовым доходам». За конференцию отвечали член ЦК КПСС 1-й секретарь обкома А. В. Власов, Председатель президиума Верховного совета республики Боков и директор ИСИ АН СССР В. Н. Иванов.
Конференция должна была работать в составе пяти секций: 1. «Пути повышения эффективности борьбы со спекуляцией, взяточничеством, хищениями и другими видами нетрудовых доходов» (председатели —А. Н. Ларьков из ВНИИ по разработке причин и разработке мер по предупреждению преступности, Москва, Ю.Ю. Иценко, министр внутренних дел ЧИАССР). 2. «Проблемы эффективного регулирования индивидуальной трудовой деятельности» (10. Е. Шевяков, А. А. Мальсагов).
3. «Совершенствование системы налогообложения и сберегательного дела» (Ю.В. Пешехонов из НИИ Минфина СССР, П. П. Голещихин). 4. «Идеологические аспекты борьбы с нетрудовыми доходами» (И. В. Бестужев-Лада, А. П.Тацитов).
5. «Проблемы учета и контроля за формированием и использованием доходов населения» (Н. Н. Михайлов, Н. Я. Правенький).
В числе около 300 членов конференции я насчитал не менее сотни известных специалистов по данной тематике, так что конференция не уступала по уровню любой московской. Темы докладов были вполне академичны и не содержали никаких скандальных откровений. Словом, конференция обещала быть вполне заурядной, никаких америк не открывавшей и никаких революционных мер не предлагавшей. Для конференции были выделены три лучших зала города.
На подлете к Грозному прошел слух, что нас, после посадки, по каким-то причинам, не выпуская из самолета, поворачивают обратно в Москву. Действительно, нас довольно долго продержали на летном поле.
Но затем рассадили по автобусам, вывезли далеко за город и расселили по правительственным дачам с приказом доработать свои доклады и сдать их и письменном виде. Доклады были готовы, и мы несколько дней отдыхали на лоне природы. А затем доклады отобрали (я в таких случаях всегда оставляю копию), конфисковали незадолго перед тем розданные семь тетрадок тезисов тиражом 300 экз. (один комплект я предусмотрительно похитил и оставил в Москве), объявили конференцию отложенной (как оказалось, навсегда) и посадили на самолет обратно в Москву.
Из происшедшего товарищи поопытнее тут же сделали вывод: где-то в Кремле «на самом верху» из только что пришедшей администрации Черненко кто-то сделал вывод о «несвоевременности» конференции, но никак не могли решить, что делать с нами, пока все, как говорится, было «спущено на тормозах». А я получил за эти несколько дней от своих коллег великолепное завершение ликбеза по «теневой экономике», который начал за несколько месяцев до того в порядке подготовки к конференции.
Первое же знакомство с «теневой экономикой» показало, что о ней в ходу самые превратные представления. Приходилось слышать и читать, что ее удельный вес ничтожен в сравнении с «официальной», так что ей до известной степени можно пренебречь. Как пелось в популярном телешлягере: «просто кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет»... На деле она оказалась не менее сложной, чем «официальная», и весьма крупномасштабной — хотя, конечно, не сравнить с тем, что началось несколькими годами позже. Мало того, часто даже трудно понять, где кончается одна и начинается другая — совсем, как нынешний чиновник и уголовник.
Литература по теме была быстро освоена, тем более, что дельной, как всегда, оказалось не так уж много. Очень помогли беседы с некоторыми коллегами. А затем пришлось погрузиться самому в самую гущу «тени», чтобы основательнее разобраться: что же это на самом деле такое? В качестве инструмента выбрал один из социологических методов, известный под названием «свободное интервью». Или, если оно особенно продолжительное и сложное,— «глубокое интервью». На самом деле, это просто беседа, построенная таким образом, чтобы собеседник не заметил того, что его допрашивают.
Насколько помню, мой первый опыт в данном отношении состоялся в одном из верхних ресторанов гостиницы «Россия», где дирекция нашего института давала банкет группе зарубежных социологов. После обеда (ленча) с традиционными тостами разговор распался по группкам, и получилось так, что ни в одну из группок я не попал. Сначала я сидел с краешка одной компании, делая вид, что интересуюсь совсем посторонней для меня дискуссией. Откланиваться было рано: ждали более высокое начальство к чаю. А сидеть «делая вид» стало просто невмоготу. Я пересел за соседний столик, где тоже скучал одинокий метрдотель, и, слово за слово, мы разговорились. И он поведал мне немало интересного о закулисной жизни ресторана.
Больше всего меня интересовало в то время, почему зал ресторана часто бывал пуст и туда не пускали, хотя желающих было немало. Как можно поступать так в ущерб своим доходам? Собеседник отвечал уклончиво: всякое, мол, бывает. Лед тронулся, лишь когда мы выпили на равных, и я рассказал, что меня, как социолога, не интересует ни он сам, ни его ресторан, а только вопиющая против здравого смысла практика ресторанного дела, Объявил, что не собираюсь ничего записывать, только понять самому. В доказательство выложил на стол ручку и блокнот, вывернул наизнанку все карманы, чтобы показать отсутствие диктофона. Сказал, что не собираюсь ничего записывать и дома, что мне дали поручение прояснить «теневую экономику вообще», безо всяких конкретных примеров. После второй рюмки разговор принял доверительный характер. Мне поверили.
Оказывается, никто и не собирался поступать себе в ущерб. Просто, если в ресторан завезли дефицитные продукты, то их можно перепродать «нужным людям» по ресторанной пене, не утруждая себя готовкой. И что столы пустуют — тоже хорошо: деньги плывут в руки сами собой, а подавать и убирать ничего не надо.
Второй вариант: вечером ожидается банкет. Зачем же мелочиться днем с копеечными посетителями, когда разом огребаешь за четыре часа вечером максимальную дневную выручку? А если еще примешь во внимание русские народные обычаи, завалишь для начала стол смешанным крепким спиртным с минимальной закуской и погодишь подавать горячее, — то половина гостей (как мы в свое время на выпускном институтском вечере) вскоре отправится выворачиваться наизнанку в туалет, а все, поданное на стол, достанется обслуге. И это не говоря уже об искусстве соорудить из нескольких недопитых бутылок и двух-трех недоеденных блюд новый шедевр кулинарного искусства.
Третий вариант: загулявшая компания, да еще из южных или сибирских краев, да еще с последующим дамским полом на всю ночь. Тут денег сразу навалом без счета столько, что можно закрывать ресторан «на учет» до конца следующей недели. До «обычных» посетителей ли тут? Тут главное — честно поделить баснословные доходы между всеми участниками такого цирка.
В заключение собеседник рассказал анекдот, которому я не поверил, хотя он выдавал его за быль. Во двор к дверям кухни ресторана на мостовые весы въезжает автоцистерна с живой рыбой. Воду сливают, товар сдают «живым весом», рыба в чанах снова чувствует себя как рыба в воде, но уже поздно: жулики уже отъехали с солидным кушем, полученным прямо из воздуха. Точнее из воды.
Дело в том, по словам рассказчика, что как только воду из цистерны начинают сливать, рыба якобы начинает «задыхаться», бьется в предсмертных судорогах и, прежде чем скончаться, в отчаянии заглатывает последнюю порцию своей родной стихни, утяжеляя себя (и соответственно кошелек своих продавцов) на несколько граммов каждая. Оказавшись снова в чане, рыба с отвращением выплевывает жидкость и начинает вновь дышать жабрами. Пока ее не подадут на стол. Возможно, тем же самым жуликам, которые столь вероломно обошлись со своей будущей пищей.Предоставляю читателю самому судить о степени достоверности сей басни.
Но вот вовсе не басня появившееся вскоре передо мной в порядке ознакомления уголовное дело, согласно которому повар самой обычной столовой (не шикарного ресторана!) ухитрился на 100 р. зарплаты содержать две многодетных семьи с неработающей женой и сожительницей в двух отдельных квартирах и с двумя отдельными дачами вдобавок, причем еще осталось денег на собственную машину.
Чтобы работники общепита не выглядели «белыми воронами» в советском царстве теневой экономики», приведу еще одно увиденное мной уголовное дело. Там вовсе не у повара, а у простого завуча районного педучилища нашли при обыске несколько сотен пар золотых часов и столько же других ювелирных изделий, переложенных толстыми пачками сотенных купюр. А ведь завуч только оформлял прием в училище и оформлял аттестаты! Причем делал это не столетиями, а всего несколько лет! Конечно, в сравнении с нынешними временами все это просто смешно.
Но тогда передо мной открылся как бы «второй» (пли даже «третий»?) мир, равновеликий окружавшему меня и сложнейшим образом слипавшийся с ним, «перетекавший» в него.
Спустя какое-то время мне удалось разговориться с симпатичным шофером такси, и я точно так же допрашивал его, почему таксисты так любят пролетать со своим «зеленым огоньком» мимо ждущих их пассажиров. И он подробно объяснял, что такое пассажир за трешницу и полдня стоянки за следующим, а что такое разными способами сотня (включая перевозку с вокзала на вокзал за сто метров переулками на час езды или подвозку куда-нибудь поближе к женщинам и выпивке за ту же купюру), кому и сколько надо «отстегнуть» в таксопарке и на улице, чтобы в конечном счете домой привезти вдвое больше, чем инженер, врач, учитель, С добавлением, что эта интеллигенция, в свою очередь, охулки на руку не кладет.
Было и еще несколько собеседований подобного рода. Пройдя таким образом «предварительный ликбез», я мог уже на равных разговаривать со своими коллегами по несостоявшейся конференции в Грозном. А после этой конференции вполне мог взять следующей темой плановой монографии (если бы мне разрешили это) «Социология теневой экономики» — настолько хорошо был подготовлен к более основательному изучению этого предмета.
Главное, что я понял в этой разновидности экономики — «пирамида». Это когда где-то возникает дефицит или запрет (без чего «теневая экономика» мгновенно исчезает в «световой»), когда кто-то именно за этот дефицит или запрет вытягивает из тебя лишнюю копейку, на которую тут же набрасывается стая ворон полетом повыше и покруче.
Так что не зря конференцию по «теневой экономике» спустили на тормозах, да еще бумажки от нее на всякий случай спрятали подальше." Источник: И.В.Бестужев-Лада, "Свожу счеты с жизнью. Записки фyтyролоrа о прошедшем и приходящем"
Валерий Легостаев: "В 1985 г., когда я работал помощником члена Политбюро, секретаря ЦК Е.Лигачева, на мой рабочий стол попал в официальном порядке, т.е. через Отдел науки ЦК, полузакрытый ("для служебного пользования") аналитический материал о перспективных проблемах советского общества, подготовленный Игорем Васильевичем Бестужевым-Ладой, видным советским социологом, отнюдь не лишенным гражданского мужества. В материале содержалось среди прочих сюжетов и яркое описание той проблемы, о которой веду сейчас здесь речь. Автор указывал на опасное развитие в СССР "черной экономики", уже повлекшее за собой сосредоточение в руках ничтожной малой части советского населения значительных денежных и материальных ценностей, не нажитых честным трудом. Далее цитирую: "От этих нескольких процентов, в свою очередь, в большей или меньшей мере экономически зависит более широкий круг людей и еще более широкий испытывает деморализующее влияние такого положения вещей.
Огромные деньги не остаются просто в кубышках или на сберкнижках. Они пускаются в действие. Один за другим формируются "черные рынки": квартирный, автомобильный, репетиторский, книжный, конфекционно-обувной, цветочный и т.д. И всюду, сообразно законам функционирования "черного рынка", создаются иерархии "боссов" со своим аппаратом, канцелярией, телохранителями, неизбежно возникают враждующие друг с другом кланы "мафии", предпринимаются настойчивые попытки коррупции контролирующих органов и т.д.
На наш взгляд, в сложившейся обстановке нет более грозной внутренней социальной опасности для социалистического строя, чем эта "черная" растущая сила, для которой ещё не придумано даже достаточно адекватного обозначения, потому что это, конечно же, не буржуазия, не мафия западного типа, не нувориши времен НЭПа. Это — существенно новое социальное явление, развитие которого мы порядком проглядели и запустили".
Поныне храню в своем личном архиве этот научный труд как образец высокоточного социологического прогноза, исполненного к тому же в весьма достойной литературной форме. К сожалению, в 1985 г. на макушке власти в СССР не оказалось ушей, способных социолога услышать."