Про себя. Ответы на комментарии
Я рассказала про свой день рождения, про то, как я на этом празднике нарушила диету, и какие это вызвало тяжелые последствия. Меня спрашивают, какая же у меня диета, что мне можно есть, чего нельзя и что это у меня за болезнь, которая то и дело обостряется. Я не люблю говорить о болезнях, но все же отвечу на эти вопросы. О каждом обострении я вам сообщаю, хочу, чтобы вы меня пожалели и помогли мне. И вы мне помогаете, вытаскиваете меня из тяжелейших состояний. И, наверно, мне нужно объяснить вам, что это за болезнь и какие это состояния. Моя болезнь называется панкреатит. Банальная история. Но похоже, что моя болезнь входит в моду. Только за последние менее, чем 2 месяца я видела по телевизору два заграничных фильма, героини которых умирали от панкреатита, одну, кажется, спасли. Оба раза это были женщины. Вероятно женщины более склонны к этому заболеванию, чем мужчины. Один фильм американский, а второй не помню где снят, возможно, тоже американский. Похоже, что панкреатит становится новым направлением в кинематографе. Рак - это давно существующее и бурно развивающееся направление в кинематографе. Можно насчитать десятки фильмов на эту тему, снятых в разных странах, от США до Польши. А вот теперь и панкреатит... Так что я в тренде, можно сказать, на пике моды. Панкреатит не лечат, это хроническая болезнь с летальным исходом, вопрос только в том, когда наступит этот исход.
При панкреатите показаны голод, холод и покой — все три условия легко обеспечить. Что касается диеты, то лучше вообще ничего не есть. Но поскольку не есть невозможно, то разрешается есть вареную куриную грудку, без кожи, тонко измельченную в блендере. Но дочь старается разнообразить мое меню. На завтрак она делает мне белковый омлет, паровой. На сковороду наливается немного воды, и в кипящую воду выливается взбитый яичный белок, без соли, гадость порядочная. На обед вышеупомянутая куриная грудка в супе. Из овощей можно: вареные морковь и цветную капусту в небольшом количестве. В жиденький ненаваристый бульон, в котором варилась грудка, кладутся морковь и цветная капуста, добавляется немного геркулеса, опять же, почти без соли. В тарелку кладут протертую грудку, заливают супчиком, размешивают, и это мой обед. На ужин — мясное детское питание из баночки. Одно время по ТВ часто показывали рекламу этого питания. Реклама была такая: за столом сидит годовалый малыш, напротив него стоит папа, держит в руках баночку с этим питанием и читает надпись на баночке. Папа читает: «без соли, без сахара, без....» и спрашивает у малыша: «как ты это ешь?». Вот как я это ем каждый день на ужин? На завтрак, на обед и на ужин можно еще по ломтику хлеба, но лучше без него. Сладкого нельзя совсем, но это для меня небольшое лишение, я равнодушна к сладкому. А вот то, что нельзя соленого, острого и кислого, мне переносить труднее. Масла нельзя, и вообще никакого жира нельзя ни капли, даже следы жира не должны попасть в пищу. Ягод и фруктов нельзя ни в каком виде. Ни сырых, ни вареных. Вся еда пресная, приторная, от нее подташнивает. Чтобы снять тошноту я после еды насыпаю на язык несколько кристалликов соли.
Утром дома пахнет хорошим кофе, жареными сырниками и оладьями, а я выпиваю свой белковый омлет с жиденьким чаем без сахара. В обед на кухне пахнет жареным мясом, пахнет борщом, рассольником, харчо.... Я спрашиваю у дочери, можно мне съесть одну ложку харчо? И слышу в ответ жёсткое «нет». Я говорю: «одну неполную ложку, только чтобы почувствовать вкус». И в ответ неумолимое «Нет!». Я говорю: «Я не могу питаться одной куриной грудкой. Я живой человек, и мне хочется вкусного...» Дочь отвечает: «Мама, ты живой человек, потому что ты питаешься куриной грудкой. А если бы ты питалась вкусным, ты уже давно не была бы живым человеком». Есть нельзя, а нюхать можно. И я с удовольствием нюхаю жаркое, пирог с мясом, картошку с грибами, клубнику. Нюхать полезно. От запаха вкусной еды вырабатываются слюна и всякие желудочные соки, а от моей еды ничего не вырабатывается. Мой социальный работник Наташа приходит и говорит: «Я сегодня зашла в белорусский магазин и купила очень хорошую копчёную колбасу. Хотите понюхать?». Она подаёт мне мой обед и рядом на тарелочку кладёт нарезанную копчёную колбасу. Я ем и нюхаю. Вот такая жизнь.
Диету можно было бы несколько разнообразить. Можно не только куриную грудку, но и грудку индейки, но грудка индейки намного дороже, чем куриная, и неизвестно, вкуснее ли она, во всяком случае, я не могу себе ее позволить. Можно вареную рыбу, также измельченную, но рыба у нас в 1,5 раза дороже, чем курица, а вкусная рыба и вовсе дорогая.... Так что я позволить себе этого не могу, потому что я стеснена в средствах.
А теперь я объясню, почему я стеснена в средствах. Я получаю 20 тысяч пенсии. И многие годы, получая эту пенсию, я чувствовала себя не просто обеспеченной, а богатой женщиной. У меня скромные личные потребности, поэтому на свою пенсию я смогла купить: стиральную машину в дом, установить в квартире 3 кондиционера (в своей комнате и комнатах ребят) и купила телевизор нового поколения, плазменный с большим экраном. Еще я сшила в дорогом ателье на заказ 3 пары обуви — сапожки и две пары туфель. Сапожки комбинированные из бежевой и коричневой кожи, их показывали на выставке, и они там заняли какое-то место, мои ноги в этих сапожках много фотографировали. Туфли — белые лодочки с бантами и черные лакированные лодочки со стразами. Я не хотела стразов, но модельер сказала, что без них никак нельзя. Еще я, как и положено, 10% от своих доходов отдавала на благотворительность. Две тысячи каждый месяц отдавла тому, кто был беднее меня. Много ходила в кино, а иногда в театр. Короче, чувствовала себя человеком состоятельным.
Но 5 лет назад все резко изменилось. Я вдруг почувствовала, что у меня ухудшается память, и думать мне становится труднее. Я испугалась, что меня ждет судьба моей мамы. Моя мама была умным человеком, остроумным, с мгновенной реакцией, и к тому же человеком высокообразованным. Все, что она когда-либо в своей жизни учила, в школе или в институте, или еще где, она запоминала намертво. И поэтому была большим эрудитом. Но вскоре, после 80-ти лет — в 81-82 года, память покинула ее, и она, что называется «впала в детство», или в маразм. Она перестала узнавать нас, ничего не помнила, стала действительно как маленький ребенок. Причем состояние ее то ухудшалось, то вдруг улучшалось, как-то волнами. Мне казалось, что она не борется с беспамятством, а с удовольствием ему отдается. Точно понять, в каком она состоянии, мы не могли. Мы старались, чтобы она всегда была на глазах, в той комнате, где мы. Однажды я пришла домой и увидела, что Игорь и Лена в кухне, а бабушки с ними нет. Я зашла в ее комнату, там было темно, мама не зажгла свет, и она сидела в кресле. Я сказала: «Мамочка, что же ты сидишь одна в потёмках?» И она вдруг ответила мне ясным голосом: «Я уже вышла из того возраста, когда в потёмках сидят вдвоем». Вот вам и маразм. Маму лечил мой брат, ее сын, известный психиатр, доктор наук, профессор, автор книг. Но его терапия не помогала. Возможно, без нее было бы еще хуже, но и с ней было достаточно плохо. Когда я увидела, что мне грозит такое же состояние, то поняла, что у классической советской психиатрии я помощи не найду. Я решила, что мне нужно искать предствителя какой-то другой, новой школы, зарубежной. И я такого врача нашла. Это молодой человек, сын друга моих ребят. Его отец, также как и мои ребята, принадлежал к пастве Александра Меня, и в последние два года жизни этого священника был самым близким к нему человеком. А его сын, которого я знала с детства, стал врачом-психиатром, причем говорили, что очень хорошим. И самое важное, что он занимался именно возрастными изменениями. Он дорогой врач, но в силу нашего давнего и близкого знакомства меня он лечит бесплатно. Когда я в первый раз к нему обратилась, я была в очень плохом состоянии. У меня было ощущение, что оказалась на каком-то краю, и еще маленький шажок, и я покину этот мир. Поэтому я жаловалась доктору не только на ухудшение памяти, хотя и думала, что психиатр вряд ли знает, как можно улучшить общее состояние. Этот доктор знает препараты нового поколения, которые большинство наших врачей вообще не знают. Он посмотрел меня, поговорил со мной и назначил мне три препарата. На пятый день приема я почувствовала, что я отошла от края, и, может быть, получится еще немножко пожить. Мое состояние улучшалось, потом стабилизировалось, и так продолжалось года полтора. Потом опять появилось ощущение края. Я сообщила об этом доктору. А про память я ему сказала, что у меня не просто ухудшается память, а у меня началось то, что в народе называется «размягчение мозгов». Доктор приехал, пообщался со мной, сказал, что действительно похоже, что начинается «размягчение мозгов», но только это теперь лечится. Вот уже года два, как появились соответствующие препараты. И он мне еще кое-что назначил. Через полтора года мне опять стало хуже, и доктор сказал, что есть одно средство, но только это уже наш последний ресурс, поэтому лучше бы оттянуть его применение, потому что когда закончится его действие, то у нас уже никакого резерва не останется. Я сказала, что не хочу ничего оттягивать, что мне нужно хорошее состояние сейчас, а на большой срок я не рассчитываю. Я стала использовать этот препарат, это пластырь, который наклеивают на спину, состояние улучшилось и стабилизировалось на полтора года. Потом приехал доктор, и я сказала, что он зря приехал, у нас ведь резерва не осталось. А он сказал, что нам повезло, и этот пластырь теперь выпускается «двойной мощности». Вот я сейчас все это принимаю. Благодаря этим препаратам я умственно полноценный человек. Но у всех этих препаратов есть общее свойство — они очень дорогие. Все препараты моего доктора стоят примерно 13 тысяч в месяц. И это я пью ещё не всё, что он назначил. Один препарат, который он велел принимать три раза в день, я принимаю два раза, из экономии. А еще я принимаю то, что назначил мне мой племянник, специалист по костям. Еще в 2010 году я была у него в клинике, мне там просветили рентгеном все кости, и племянник сказал, глядя на рентгеновские снимки, прислоненные к окну: «Тетя Лина, если вы приехали узнать, есть ли катастрофа, то катастрофа есть. Смотреть страшно». Вот я пью два его лекарства, тоже не очень дешевые. Плюс назначения гастроэнтеролога и кардиолога... Таким образом, лекарства мне стоят 16 тысяч в месяц. Оставшихся от пенсии 4 тысяч мне не хватает на квартплату, уже здесь образуется дефицит. А еще нужны деньги на куриную грудку, на средства гигиены, на парикмахера, она же косметичка, я её приглашаю раз в два с половиной месяца, хотя надо бы чаще. Педикюр мне делают бесплатно раз в месяц, за счёт благотворительной организации, той самой, от которой у меня социальный работник. Маникюр, к сожалению, они не делают, а раньше делали. А я слепая и сама ухаживать за руками не могу. Так что руки у меня в ужасном состоянии. Еще, когда приходит мой духовник, я не могу не дать ему денег. Я ему говорю, что даю деньги не на храм, а на бомжей. Этот храм занимается бомжами, содержит ночлежку для них и раз в неделю устраивает для них обед в самом храме. А я из всех обездоленных людей в нашей стране больше всего жалею бомжей. Я сама была бомжом много лет и знаю, что ничего нет страшнее, чем не иметь дома. Все несчастья можно пережить, и материальные трудности, и голод, если у тебя есть постоянная крыша над головой. В своем доме стены помогают. Еще какое-то количество денег у меня уходит на подарки. Каждый понимает, что бывают случаи, когда не сделать подарок невозможно. Таким образом, дефицит составляет у меня 7 тысяч в месяц. Когда я это сосчитала, то очень испугалась, но у меня есть немного сбережений, и я посчитала, что если я буду брать из них 7 тысяч в месяц, то мне хватит на полтора года. А дальше я не заглядываю. Правда, с тех пор, как я все это посчитала, уже полгода прошло и все дорожает. Но на ближайший год у меня еще все в порядке.
Мои ребята мне помочь не могут. Мой зять тоже пенсионер, и пенсия у него много меньше моей, а потребности много больше. Моя дочь работает на полставки и получает пенсию работающего пенсионера. Работающие пенсионеры не получают московской надбавки, они получают такую пенсию, как в провинции, и все пенсионерские льготы и компенсации на работающих пенсионеров не распространяются. Так что ее полставки плюс пенсия — немногим больше моей пенсии, а потребности у нее с моими не сравнить. Я совсем не покупаю одежды и обуви, потому что из дома не выхожу, а ей нужно покупать одежду и хорошо одеваться, поскольку она принимает больных и вообще бывает в свете.
Зачем я все это написала — не знаю. Но в процессе написания я сама во всем разобралась.