Про Нору. Продолжение
В прошлом посте я написала, что после ухода Володи у Норы началась депрессия. Депрессия усиливалась. Тому, кто не знает, что это такое, объяснить это невозможно. Депрессия - самая тяжелая из всех существующих болезней. Я видела, как Нора мучилась, смотреть на это было тяжело. Когда я от неё уходила, то вздыхала с облегчением, у меня было ощущение, что я провела вечер в пыточной камере. Я об этом ей сказала, о пыточной камере. Нора сказала: «Теперь я понимаю, почему мы стали реже встречаться и почему друзья меня избегают. Кому приятно присутствовать в пыточной камере». Я не замечала, что мы стали реже встречаться, но раз Нора так сказала, то, верно, так оно и было. Возможно, я бессознательно избегала встреч. Вокруг человека в депрессии всегда образуется некоторая пустота. Правда по телефону мы разговаривали ежедневно по несколько раз в день и подолгу. Я не прерывала разговор, понимая что ей это нужно, даже если у меня были срочные дела.
Через семь или восемь лет после ухода Володи Нора не то чтобы совсем вышла из депрессии, но депрессия её несколько отпустила. Так обычно бывает, депрессия обычно продолжается семь-восемь лет. Так было со мной, и известный театральный режиссер Львов-Анохин как-то в передаче на TV рассказывал о своей депрессии, и у него она тоже продолжалась семь-восемь лет. Нора стала почти такой, какой была до депрессии. Я помню, когда мы жили у метро «Войковская», она приезжала на своем «Москвиче» и возила нас в лес. Она возила нас далеко, туда, где в лесу цветут ландыши. Она говорила, что ландыши не цветут в затоптанных местах, там, где люди ходят, они цветут только в местах укромных. Вот она и возила нас в такие укромные места, где не ступала нога человека, а она эти места знала. Рвать ландыши она нам, конечно, не разрешала, но землянику собирать было можно, и мы иногда набирали помногу, сами наедались, маме привозили и однажды даже варенье сварили. Нора была очень хорошим водителем, ездить с нею было одно удовольствие. Она хвасталась, и я верю, что она говорила правду, что в их районном ГАИ ею гордятся и ставят всем водителям в пример.
В этот период у Норы случился короткий роман со слесарем из автосервиса. Она привезла машину в мастерскую, и этот мужчина ей понравился с первого взгляда. А когда она приехала забирать машину, то услышала, что один из работников этой мастерской погиб. Это был несчастный случай. Клиент сел в отремонтированную машину, неожиданно дал задний ход, прижал рабочего к стене и задавил насмерть. Норе рассказали об этом, и она почему-то решила, что погиб именно тот человек, который ей понравился. Она рассказывала, что сердце сжало смертельной тоской, как будто погиб кто-то родной. А тут вдруг он появился, живехонький, целый и невредимый. Нора так обрадовалась, что от радости не могла говорить, только смотрела на него и молча улыбалась сквозь слезы. Он все её чувства прочел у неё по лицу и живо откликнулся. Роман был бурным. Нора рассказывала мне, как её возлюбленный прекрасен, с ног до головы, описывала его высокие ноги бегуна и пр. Продолжался роман недолго. Может быть, Норе с ним стало скучно, а может быть, он был женат, я как-то её об этом не расспрашивала.
Я помню, как однажды Нора приехала к нам встречать Новый год, когда мы уже жили на Ордынке. Она позвонила и сказала, что не знает, что делать, у неё нет для нас подарков. Я сказала, что подарки - это ерунда, формальность, на самом деле они никому не нужны. Но Нора все же привезла нам подарки - всем по огромному красивому яблоку. Такие яблоки в магазинах не продавались, и на рынке я таких не встречала. Вероятно, эти яблоки к Новому году привезли ей её друзья-селекционеры. У неё было много друзей среди ботаников, зоологов, всяческих естествоиспытателей, я потом об этом отдельно расскажу.
Но потом депрессия стала возвращаться, хотя не в такой острой форме. Этому способствовала еще и бедность, Нора жила на маленькую пенсию. Правда, были гонорары за публикации, но их было немного, а Нора не умела жить экономно. Много денег она тратила на животных, об этом тоже будет отдельный разговор. А тут еще стали одолевать болезни. Все болезни были следствием фронта. Сказались долгие пешие переходы, в полной выкладке, с тяжелым «Дегтяревым», ночевки на сырой земле и на снегу. Женщине одной среди мужчин во фронтовых условиях приходится труднее, чем мужчинам. Вроде бы ежедневные мелочи, но они сильно осложняют жизнь. Женщине нужно уединиться, чтобы помыться, а как это сделать, да и естественные надобности мужчины отправляют чуть ли не прямо в окопе, а женщине нужно выбраться из окопа или землянки, и отползти достаточно далеко под огнем… Да и для того, чтобы ходить так быстро, как ходят мужчины, Норе нужно было сделать какие-то сверхусилия. Их удается делать, как потом объяснил ей врач, только за счет продолжительности жизни. Нора болела и нуждалась в уходе, а помогать ей было некому. В 1984 году не стало Игоря и депрессия началась у меня, причем тяжелейшая. Все, что было со мной за 8 лет депрессии, я помню плохо. Врачи говорят, так обычно бывает: когда человек выходит из депрессии, период депрессии почти полностью забывается. Такая амнезия. Я помню только, что Нора звонила, обижалась, что не приезжаю, говорила, что я ей нужна. Но я во время депрессии никуда из дома не выходила, только на работу. Я поступила работать ночным сторожем. У Норы была школьная подруга, Нина Невская, самая-самая близкая подруга всей её жизни. Вот Нина и её дети ухаживали за Норой, Нора им и завещала свою квартиру.
Помню похороны. Нора умерла в первой градской больнице, и хоронили её оттуда. В отличие от нас тогдашних, Нора была верующим человеком, и её отпевали. Я помню Эмиля на похоронах. До этого мы с ним несколько лет не виделись в связи с той же моей депрессией. Я увидела Эмиля с высокого крыльца больницы, побежала по ступенькам ему навстречу и бросилась ему на шею. Увидела удивленное лицо и не узнающий отталкивающий взгляд. Он меня не узнал, так изменила меня депрессия. Я сказала: «Я Лина», - и Эмиль стиснул меня в объятиях. С этой минуты он от меня не отходил, мы рядом сидели в автобусе, который вез нас на кладбище, и на поминках. А поминки устраивала Нина у себя дома. Я помню на похоронах и на поминках нашего общего друга Сашу Родина, а больше как-то никого и не помню. Верно, были еще какие-то, может быть, известные люди, литераторы, только мне было не до того. Я не могу вспомнить точно, когда это было. Но, судя по тому, что я еще была в депрессии, это было не позже 1993 года.
Тем, кто хочет поддержать блог, напоминаю две ссылки:
paypal.me/tareeva1925
money.yandex.ru/to/410017240429035