The American Conservative (США): я отправился на поиски неприятностей в Берлин.
© AP Photo/ Patrick SemanskyОказалось, что реально высокие показатели преступности, межэтническая напряженность и финансовая нестабильность ждут меня на родине. Налоги в Германии работают для очень широкого круга людей и лучше, чем у нас в США, пока мы твердим себе, что наша страна — величайшая в мире. На это невозможно закрывать глаза. В Германии у меня появилось ощущение жизни, освобожденной от тягот.Когда я путешествовал по Германии, у меня, американца, родилась одна мысль: почему мы не можем так жить? Конечно, и у немцев
© AP Photo/ Patrick Semansky
Оказалось, что реально высокие показатели преступности, межэтническая напряженность и финансовая нестабильность ждут меня на родине. Налоги в Германии работают для очень широкого круга людей и лучше, чем у нас в США, пока мы твердим себе, что наша страна — величайшая в мире. На это невозможно закрывать глаза. В Германии у меня появилось ощущение жизни, освобожденной от тягот.
Когда я путешествовал по Германии, у меня, американца, родилась одна мысль: почему мы не можем так жить? Конечно, и у немцев сегодня есть проблемы, но куда бы ты ни попал, всюду чисто, безопасно, организованно. Они, конечно, платят налоги, но получают чуть ли не бесплатное медицинское обслуживание, высшее образование и отпуск, назначенный федеральным правительством. Поезда приходят без опозданий. Поезда у них повсюду.
Но ведь что-то должно быть не так. И вот я отправился на поиски неприятностей, спрашивая берлинцев, куда мне не стоит ходить, где в городе есть запретные районы, ну, знаете, такие места, где небезопасно находиться. Оказалось, что это сложный вопрос. Окей, кое-где ночью мне могли обчистить карманы, и в нескольких парках я мог бы найти человека, который продал бы мне наркотики, если бы поискал. Проституция законна, а грех упорядочен. Единственный раз я увидел что-то, отдаленно напоминающее драку: четверо нетрезвых иностранных туристов задирались к прохожим. Я отправился в иммигрантский район, который был по статистке зоной с самым высоким уровнем преступности в Берлине, увидел много граффити и почувствовал на себе несколько пристальных взглядов, но ничего более опасного не произошло. Как ни старался, я не смог найти действительно плохой район.
Пройти такой квест практически в любом крупном американском городе будет намного проще. Мы выстраиваем свою жизнь, не говоря уже о планировании туристического маршрута, вокруг плохих районов города. Я живу в Нью-Йорке, где мы играем в своего рода салонную игру о том, какие районы не так плохи, как раньше. В Алфабет-сити, где в семидесятые снимали фильм «Таксист», теперь более чем за три тысячи долларов в месяц сдаются крошечные квартирки в бывших наркопритонах. На границе Верхнего Ист-Сайда и Гарлема наблюдается умеренное хулиганство, поскольку по мере реновации растут цены на жилье.
Присутствие полиции в тех частях Гарлема, куда отваживаются забрести туристы, — легендарный театр «Аполлон», рестораны афроамерканской кухни «соул-фуд», — дает о себе знать, хотя этот район до сих пор сохраняет свою хватку. Восемь месяцев назад меня жестоко избили недалеко от сетевого ресторана «Уайт касл» (White Castle), который служит своего рода контрольно-пропускным пунктом «Чарли» между районами. Я наткнулся на пятерых темнокожих подростков, которые смертным боем били гораздо менее крепкого латиноамериканского паренька, и крикнул, чтобы они прекратили, иначе я позвоню в полицию. Они остановились, но обошли квартал с другой стороны и напали на меня, а было четыре часа — дня, разумеется, ну, знаете, сразу после школы.
Вот так, в возрасте 60 лет я впервые, наверное, класса с восьмого, по-настоящему с кем-то подрался. После того, как пришли полицейские, и нападавшие где-то растворились (и никто из прохожих ничего не видел), мне сказали, что я, вероятно, был частью обряда посвящения, ведь ни меня, ни того латиноамериканского парнишку не пытались ограбить. Полицейские сказали, что почти наверняка один из бандитов заснял все это, так что мне стоит поискать видео в интернете. Это напомнило мне, как среди повстанцев в Ираке всегда был парень с камерой, когда они запускали СВУ.
Помолитесь за туриста, который высадился в районе Хантс-Пойнт в Бронксе. Здесь зарегистрирован самый высокий уровень преступности в Нью-Йорке, в том числе — самые жестокие преступления. А учитывая плохие отношения между жителями и полицией, можете не сомневаться, что зарегистрированные преступления — лишь малая толика того, что там действительно происходит. Более чем на 50% территории люди живут на грани, или за гранью нищеты. Здесь один из самых высоких в штате уровней безработицы. И это всего лишь восемь остановок на метро от старого особняка Джеффри Эпштейна.
Хантс-Пойнт населяют чернокожие, пуэрториканцы и доминиканцы, но жертвами преступлений становятся не люди определенной расы, а скорее чужаки. На этих улицах очень трудно встретить кого-то, кто там не живет, и, независимо от цвета вашей кожи, вам как незнакомцу будут там не рады, разве что в качестве жертвы. В дневное время еще куда ни шло, — пока не запахло жареным, можно сходить туда-обратно, но держитесь подальше от переулков, ни на кого не пяльтесь, избегайте надевать цвета определенной банды (лучше вам узнать заранее, какие это цвета), а вообще лучше просто не ходите туда.
Одна моя хорошая знакомая проработала пару лет в средней школе Хантс-Пойнта в рамках государственной программы «Учи ради Америки» (Teach for America), задуманной, чтобы калечить души молодых специалистов-гуманитариев, и ей сказали, что самое опасное — первые дни, пока зверь, то есть район, не привыкнет к ее присутствию. К счастью, она быстро попала в категорию нейтральных элементов, и к концу испытательного срока члены банды из ее классов даже могли любезно предложить ей не задерживаться в школе в определенные дни, когда ожидаются неприятности.
Нью-Йорк также охвачен преступлениями на почве ненависти, особенно в некоторых частях Квинса и Бруклина, которые раньше считались «безопасными». В этом году число зафиксированных преступлений, совершенных на почве ненависти, выросло на 83% по сравнению с соответствующим периодом прошлого года, и губернатор называет это «растущей опухолью». Недавно в ходе такого инцидента кто-то нанес краской из баллончика надпись «Хайль, Гитлер», свастику, и слова «газовая камера» на преимущественно еврейский клуб, среди членов которого много людей, переживших Холокост. Однако эту волну преступлений на почве ненависти недостаточно освещает пресса, поскольку большинство случаев связаны с антисемитизмом, а преступники часто оказываются чернокожими, — некогда отделенные друг от друга соседние кварталы начинают срастаться друг с другом, — и все это противоречит духу государственной концепции превосходства белых.
Пока я ехал на электричке обратно в центр Берлина из очередного «плохого района», оказавшегося не таким уж плохим, то коротал время, рассматривая других пассажиров. Никто из них не был по-настоящему бедным и даже не мог им стать. В социальной системе Германии существует только так называемая «относительная бедность», при этом самые низкие домохозяйства получают около 60% среднего дохода по Германии. Так что на еду хватает всем.
И все получают медицинскую помощь: система здравоохранения в Германии финансируется за счет установленных законом взносов, обеспечивающих здравоохранение для всех. Вы также можете выбрать частную страховку. Система, может, и сложная, но, по сути, у каждого забирают примерно 7% от зарплаты, по согласованию с работодателем. За вычетом ежегодного взноса в размере каких-нибудь 50 долларов, это все. Если ваша зарплата ниже минимальной, вы ничего не платите и все равно получаете такое же медицинское обслуживание, как и другие. Система также покрывает долгосрочный уход за больными и стариками.
Высшее образование — бесплатное. На работе предусмотрены пособия по беременности и родам, денежное пособие на ребенка и законы, гарантирующие будущим матерям отпуск в течение шести недель до родов и восьми недель после. Показатели детской смертности почти в два раза ниже, чем в целом по США, и ошеломляют по сравнению с гиблыми местами вроде Хантс-Пойнта. Соединенные Штаты — единственная развитая индустриальная страна, в которой нет государственного закона, гарантирующего оплачиваемый отпуск по беременности и родам.
Для каждого немца работает государственный пенсионный план, страхование от несчастных случаев на работе и социальное обеспечение на случай чрезвычайных ситуаций. Никто не остается на улице, разве что по собственной воле. США также являются единственной страной с развитой экономикой, не гарантирующей работникам какой-либо отпуск, оплачиваемый или неоплачиваемый, и единственной высокоразвитой страной (кроме Южной Кореи), которая не гарантирует оплачиваемые больничные. Напротив, страны Европейского союза гарантируют работникам, по крайней мере, четыре недели оплачиваемого отпуска. Среди стран Организации экономического сотрудничества и развития США имеют самую низкую минимальную заработную плату в процентах от средней заработной платы.
В Германии соблюдается множество прав. Свобода слова и свобода вероисповедания — сколько хотите, выборы — на всех уровнях. Даже с учетом некоторых ограничений, в Германии один из самых высоких в мире уровней владения оружием. И все это никак не смешивается с вопросами о том, предоставлять ли всем медицинское обслуживание, потому что это не имеет ничего общего с обеспечением медицинского обслуживания для всех, или с высшим образованием, или с декретным отпуском.
Я уверен, что есть недостатки, которые нелегко заметить, приехав туда ненадолго. Но сравните Германию с другими странами: какими бы ни были налоговые ставки, они работают для очень широкого круга людей. Не идеально, но работают, и лучше, чем у нас, пока мы постоянно и безо всякой иронии твердим себе, что наша страна — величайшая в мире. На это невозможно закрывать глаза. Я не знаю, как перенести это все на американскую почву, и я не уверен, что Берни [Сандерс], Элизабет [Уоррен] или кто-то, кого мы могли бы выбрать, могут достаточно постараться (Трамп и Байден выстроили свои кампании на том, чтобы не стараться), но в Германии это работает. А еще это работает в Великобритании, Японии, Китае, Канаде и т.д. Для американца все это кажется неправдоподобно хорошим.
Эта статья написана скорее от отчаяния, а не восторга. Я не студент, который только что впервые побывал за океаном, пораженный величием большого мира. Я прожил за границей 24 года, пользовался государственной системой здравоохранения в трех странах и путешествовал по многим другим. Я был демократом, голосовал за республиканцев и третьи партии, меня называли фашистом и либералом, у меня были длинные волосы и короткие волосы, я жил в своей машине и выплачивал ипотеку.
В Германии у меня появилось ощущение жизни, освобожденной от тягот, определяющих американскую жизнь: никаких забот о здравоохранении или уходе за престарелыми. Денег действительно достаточно, чтобы прожить, если я потеряю работу или стану инвалидом. Нет многолетнего бремени расходов на образование, а затем еще больших расходов на содержание детей. Нет беспокойства о том, что я потрачу все свои пенсионные сбережения, или о том, что тщательно продуманный пенсионный план полетит к чертям из-за рецессии, или о том, что я тяжело заболею, а страховка не покроет лечение. Никогда не придется задаваться вопросом, как оплатить жизненно важные лекарства своего супруга или уход за ним. Какой была бы жизнь, свободная от этих страхов?
Питер ван Бюрен — проработал в Государственном департаменте 24 года, автор книг «Мы хотели как лучше: как я помог проиграть битву за сердца и умы иракского народа» (We Meant Well: How I Helped Lose the Battle for the Hearts and Minds of the Iraqi People) и «Война Хупера: роман о моральном ущербе от Второй мировой войны в Японии» (Hooper's War: A Novel of Moral Injury in WWII Japan).