Генри Резник: "Политика задавила право, полностью его растоптала. Горько и стыдно"
Фото: Глеб Щелкунов / Коммерсантъ
— Суд и следствие по «московскому делу» были, как считают многие адвокаты, беспрецедентно скорыми и несправедливыми. Согласны?
— Еще бы! Мирному демонстранту Котову, чьи действия не причинили никому никакого вреда, дали вдвое больше, чем дают за убийство в состоянии аффекта или при превышении необходимой самообороны! Столько же, сколько суды дают полицейским за пытки. При этом применив статью 212.1 Уголовного кодекса — так называемую «дадинскую», за неоднократное нарушение правил проведения митингов, — которую Конституционный суд в 2017-м признал неконституционной по сути! В общем, политика задавила право, полностью его растоптала. Горько и стыдно.
— Почему так? Митинги изменились со времен Болотной? Или власть изменилась?
— Мне кажется, последние события серьезно испугали власть — сегодня она боится улицы. Потому что перед сентябрьскими выборами на улицы вышли те, кто туда обычно не ходил. И студенты, хотя в основной массе молодежь у нас далека от политики, и представители ряда профессий, раньше абсолютно равнодушные к этой теме. А тут произошло некое пробуждение. Люди ведь уже не верят, что будут работать социальные лифты, расти экономика, повышаться уровень жизни... Они начали сознавать, что с ними поступают несправедливо, что их мнение игнорируют.
В 2017-м на выборах в муниципальные округа в Москве оппозиция умело провела кампанию — волонтеры шли буквально к каждому: по домам, квартирам, институтам, рабочим местам... И раскачали граждан. Отличие от Болотной именно в этом. После Болотной ведь никто из протестующих ни в политику, ни во власть не пришел. А на выборах 2017-го во многих округах столицы победили именно альтернативные власти кандидаты. Москвичи увидели, что от них что-то зависит. И в 2019-м вышли на улицу, возмутившись наглому недопуску кандидатов от оппозиции на выборы в Мосгордуму. Убежден: несмотря на все эти отстранения, в целом власть проиграла выборы в Москве. И, по-видимому, сегодня она не очень понимает, что делать. То ли закручивать гайки, то ли наоборот...
— Вы говорили, что практически все эти обвинительные приговоры потом отменяются в ЕСПЧ. Выходит, российские судьи совсем не заботятся о своей репутации? Они отказываются смотреть данные камер видеонаблюдения, отметают доводы защитников, принимают в дела протоколы с ошибками...
— К сожалению, психология наших судей такова, что они не считают себя представителями независимой ветви власти, каковыми являются по закону. Они считают себя госслужащими. Так стоит ли возмущаться тому, что они отказывались смотреть материалы, представленные защитой? Они и раньше так поступали по всем делам о митингах. И потом проигрывали в Европейском суде. Ничего не изменилось. Думаю, кстати, что эти материалы судьи все же видели, не в процессе, конечно. Но, поскольку отмашка, судя по всему, была на обвинительные приговоры, публично это было нельзя показывать.
Взять хотя бы дело Котова. Если бы видеоматериалы показали в процессе, как же ему можно было дать четыре года колонии, когда там явно, что никаких противоправных действий он не совершал и это на него фактически было совершено нападение? Ведь тогда к ответственности нужно привлекать тех, кто его задержал. Потому что в законах о Росгвардии и о полиции совершенно четко прописаны действия по применению силы.
— А чья отмашка? Неужели из Верховного суда?
— Не через ВС. Зачем? Его надо в чистоте держать. У нас сейчас достаточно автономны все уровни судов. И даже представления ВС не всегда удовлетворяются судами низших инстанций, чего никогда не было при советской власти. В регионах, особенно по административным делам, как бы своя власть. Многое зависит от губернаторов. А поскольку они фактически неизбираемы, то смотрят на власть верховную... Мне представляется, балом правят силовики.
— Почему такое внимание именно к «митинговым» делам? Или в уголовной практике происходит то же самое?
— Хоть в уголовных, хоть в административных делах — не ждите независимых решений. К середине 1990-х силовики сообразили, что линию уголовных дел надо брать под контроль: они считают, что оправдательные приговоры порочат правоохранительную систему (что абсолютно не так). Ситуация может измениться, на мой взгляд, только с расширением подсудности судов присяжных: у них 15% оправдательных приговоров, в то время как в обычных судах — 1%. Но есть один нюанс. У нас уже десяток лет снижается общеуголовная преступность в стране.
— Неужели? А вы говорите, что полиция плохо работает...
— Причины проще. Во-первых, резко упала доля молодых мужчин, из которых в основном и вербуется контингент уголовников (кражи, грабежи, нанесение увечий, хулиганка и так далее). Во-вторых, это общемировой тренд: молодежь ушла с улиц, она сидит за компьютерами.
— Из последних акций жестко власти среагировали только в последнем случае. А, скажем, на несогласованном «Марше матерей» было все тихо...
— Все потому же: власть не очень понимает, что делать. Отсюда и реакция разнонаправленная. Матерей не трогали. Как не вязали пенсионеров, протестующих в регионах. В последнем случае, видимо, власть рассматривает пожилых людей как свою опору на выборах (реальная-то опора — силовики). С другой стороны, обычная реакция — задержания, быстрые суды, всем практически по верхнему пределу — не сработала. Мне кажется, они таким образом мониторят ситуацию. Видите ли, все происходящее оценивается властью с точки зрения грядущих федеральных выборов. Именно поэтому она и забеспокоилась. Об этом свидетельствует жесткая реакция правоохранителей и судов на тех, кто был задержан. Об этом же — откровенный погром штабов Навального. И, смотрите, власть лихорадочно начала нащупывать, какой из путей окажется наиболее эффективным. Нащупывать не без изобретательности: вот сейчас ставка на то, чтобы задавить оппозицию рублем (все эти иски по материальному ущербу и упущенной выгоде из-за митингов). А цель одна: ввести протестные настроения в определенные рамки и обеспечить ситуацию, при которой федеральные выборы пройдут, как надо.
— Думаете, в Кремле не понимают, что сильный прессинг может вызвать лишь рост гражданского недовольства?
— Думаю, власти пока неясно, что будет. Вот раньше, скажем лет десять назад, не злило же россиян закручивание гаек. Так, может, и сейчас не будет? Она пробует разные способы реагирования. К примеру, и такой: а может, громкие события отвратят людей от протестов? Ведь отчасти и поэтому организуются крупные спортивные мероприятия, конкурсы, молодежные концерты и так далее. Но люди все равно выходят на протесты — десятки тысяч выходят. И что с этим делать?
— То есть все эти действия власти напротив лишь разбудили гражданское общество? Или пока еще нет?
— Да, оно начало пробуждаться. Именно потому, что начались совершенно несправедливые репрессии. Причем даже в отношении детей, как в деле «Нового величия»! Да и в отношении представителей вообще всех профессий: Голунов, Серебренников... Журналисты, актеры, режиссеры и так далее — все те, кто достаточно разобщен, в чьих профессиональных кругах сильна конкуренция, вдруг начали осознавать свою цеховую принадлежность. Вспомните, как возмутились журналисты: человек выполнял свою работу, против власти совсем не выступал, а ему внаглую подбрасывают наркотики... Люди всех профессий возмущаются: как же можно так обращаться с нашими товарищами, с представителями нашего цеха, или и вовсе с детьми? Могу констатировать: ценность человеческого достоинства начинает возрастать. И протест против власти во многом вырастает из общих представлений россиян о справедливости.
— Выходит, задевает не всякая несправедливость, а лишь та, что касается детей, выборов и цеховой принадлежности?
— Просто эти вещи затрагивают слишком больные темы. Смотрите: сколько ни бьется бизнес-омбудсмен Борис Титов, привлекая внимание к тому, как гнобят предпринимателей, общество это не особо трогает — богатеи, они далеки от россиян. А когда детей ни за что осуждают, тут уже задевает по-настоящему. И власть ничего не может этому противопоставить. Или когда заходит речь об ограничении интернета: молодежь-то в нем живет. И когда в эту сферу внедряется государство, воспринимает чрезвычайно болезненно. Кстати, любимое выражение Владимира Путина (он уже пару раз его произносил): «государство должно пытаться, общество — сопротивляться». Мне представляется, это не лучшая модель взаимоотношений. Но у нас она такая. И вот сейчас, столкнувшись с тем, что общество стало сильнее сопротивляться, власть думает, к сожалению, не о том, чтобы пересмотреть свои отношения с обществом, а как выйти победителем.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky