Дмитрий Быков // «Новая газета», №118, 21 октября 2019 года
На радость нашим чувствам охладелым, под стражей, под замком — а как бы не? — «Величье новое» с «московским делом» венчаются в «Матросской Тишине». В московское святое это место, известное во всех концах земли, её из-под домашнего ареста под тщательным надзором привезли. В России, как к свободе ни стремись мы, сегодня самый писк — сажать детей: она — по обвиненью в экстремизме, он — по одной из дадинских статей. О, Павликова юная и Котов! Когда вас помещали под арест — пугали вами юных обормотов, чтоб несколько подвинулся протест, но действовали слишком неумело, и вскоре зазвучали в унисон такие, мня, Джульетта и Ромео, что грустно курит радио «Шансон».
Девчоночка из «Нового величья», мальчишечка в неполных тридцать пять — не мог бы цели этакой достичь я, возьмись эпиталамы вам кропать, — но Родина, аресты вам устроив, наслав на вас омоновскую рать, таких из вас наделала героев, что скоро дети будут в вас играть! Когда любовь и юность за решёткой, родная пропаганда, не трудись: продажною дешёвкой и трещоткой покажется любой пропагандист. По всей покрытой зонами державе, где в большинстве — терпилы и воры, надрывные баллады в этом жанре — про чистых дев и рыцарей с ножами — поют на досках там, за гаражами, горланят их московские дворы, их в песенниках пишут и в анкетах, любой твердит простой и грубый стих про мальчиков красивых, но отпетых, про девушек порочных, но святых… То русский жанр — стихи о страстных парах, о гнусных вертухаях в прохорях, о красоте, томящейся на нарах, о храбрости, дошедшей в лагерях… Тюремная любовь — сюжет недели, и месяца, и всех последних лет.
Поскольку кто в России не сидели — те, видимо, сажали. Третьих нет.
Но не было б тюремного шансона, который всех надрывней и крутей, — когда б сосредоточенно-бессонно Россия не сажала бы детей; без казематно-лагерного ада, пред коим муки дантовы — труха, мы б не вложили основного склада в копилку европейского стиха. И вообще — без истых патриотов, Росгвардии, а также ФСБ, ни Павликова юная, ни Котов не встретились бы сами по себе. Когда бы не крючок — зачем и рыба? Вот истина, не внятная чужим: за счастье их семейное спасибо тебе мы скажем, путинский режим. Все это ваши общие заслуги, свидетели, что путались в суде: не то б они не знали друг о друге, да и о них не знали бы нигде. Обидно молодым мужьям и жёнам — но их режим друг к другу приколол. Отцом, пока ещё не посаженным, им стал родной российский прокурор.
Благодарите ж всех сатрапов, черти, и главного, что в должности главы, — не то, глядишь, почти до самой смерти в России не увиделись бы вы. И всею благодарною натурой проникнувшись к родному сволочью, вы дочь должны назвать Прокуратурой, а сына Вовой, в честь известно чью. Таких детей, талантливых и сильных, полезно отлупить по головам. Тогда, ей-богу, каждый подзатыльник на пользу будет им — и в радость вам!
Девчоночка из «Нового величья», мальчишечка в неполных тридцать пять — не мог бы цели этакой достичь я, возьмись эпиталамы вам кропать, — но Родина, аресты вам устроив, наслав на вас омоновскую рать, таких из вас наделала героев, что скоро дети будут в вас играть! Когда любовь и юность за решёткой, родная пропаганда, не трудись: продажною дешёвкой и трещоткой покажется любой пропагандист. По всей покрытой зонами державе, где в большинстве — терпилы и воры, надрывные баллады в этом жанре — про чистых дев и рыцарей с ножами — поют на досках там, за гаражами, горланят их московские дворы, их в песенниках пишут и в анкетах, любой твердит простой и грубый стих про мальчиков красивых, но отпетых, про девушек порочных, но святых… То русский жанр — стихи о страстных парах, о гнусных вертухаях в прохорях, о красоте, томящейся на нарах, о храбрости, дошедшей в лагерях… Тюремная любовь — сюжет недели, и месяца, и всех последних лет.
Поскольку кто в России не сидели — те, видимо, сажали. Третьих нет.
Но не было б тюремного шансона, который всех надрывней и крутей, — когда б сосредоточенно-бессонно Россия не сажала бы детей; без казематно-лагерного ада, пред коим муки дантовы — труха, мы б не вложили основного склада в копилку европейского стиха. И вообще — без истых патриотов, Росгвардии, а также ФСБ, ни Павликова юная, ни Котов не встретились бы сами по себе. Когда бы не крючок — зачем и рыба? Вот истина, не внятная чужим: за счастье их семейное спасибо тебе мы скажем, путинский режим. Все это ваши общие заслуги, свидетели, что путались в суде: не то б они не знали друг о друге, да и о них не знали бы нигде. Обидно молодым мужьям и жёнам — но их режим друг к другу приколол. Отцом, пока ещё не посаженным, им стал родной российский прокурор.
Благодарите ж всех сатрапов, черти, и главного, что в должности главы, — не то, глядишь, почти до самой смерти в России не увиделись бы вы. И всею благодарною натурой проникнувшись к родному сволочью, вы дочь должны назвать Прокуратурой, а сына Вовой, в честь известно чью. Таких детей, талантливых и сильных, полезно отлупить по головам. Тогда, ей-богу, каждый подзатыльник на пользу будет им — и в радость вам!