Дмитрий Быков // «Новая газета», №138, 9 декабря 2019 года

Нынче вспоминают про Засулич,
вслед Егору Жукову свистя:
Типа коль сегодня не засудишь,
то Россия тридцать лет спустя
Сдастся обезумевшим оравам,
несогласных выведет в расход,
Захрустит под колесом кровавым
и опять столетие просрет.

Логика истории капризна.
Чем она угрюмей, тем правей.
Ежели, любезная Отчизна,
ради безопасности твоей
Невиновный должен быть засужен,
заперт, заклеймен, и черт бы с ним, —
Может быть, такой исход заслужен
или хоть отчасти объясним?

Что сказать? В эпоху славной Веры
был закон (что нам всегда вредит).
Были вопиющие примеры —
чистый оправдательный вердикт!
К слову, и сама Засулич Вера
Жукову нисколько не чета,
Выстрелив посредством револьвера
генералу в область живота.

Жуков что? Не стоит и полушки
весь его протестный арсенал:
Все его оружье — три лягушки,
ни в кого он сроду не стрелял…
То есть на Руси во время оно,
лет за тридцать восемь до грозы,
Храбрости, и риска, и закона
было больше, граждане, в разы.

Трепов жёсток, никуда не деться.
Был суров и к дальним, и к родным.
Приказал он выпороть сидельца,
что не снял картуза перед ним.
И за этот жест Засулич Вера,
женщина из гжатского села,
В адрес самодура-офицера
тоже некий жест произвела.

Адвокат вещал в гражданском тоне,
будучи не стар и гонорист;
Председатель был известный Кони
(это не собака, а юрист).
То-то был венец мечтаний влажных,
то-то был неслыханный скандал
В день, когда Засулич суд присяжных,
чуть посовещавшись, оправдал!

Оправдал, конечно, не из страха,
и не чтоб Европа нам зачла:
Оставалось сорок лет до краха,
и была империя прочна.
Выводы наивны и нелепы:
в нашем арсенале, ваша честь,
Есть не только крепости и скрепы,
а еще помилованье есть!

Грозной перспективой приговора
можно не запугивать юнцов.
Эстафету вечного террора
можно и прервать, в конце концов.
Может быть, аукнется в грядущем
этот обреченный, жалкий спич:
Можно иногда великодушьем
большего, чем карами, достичь!

День, писали, был довольно теплым
марта тридцать первого числа.
Морось петербургская по стеклам
жизнеутверждающе текла.
Многим показалось, что Россия
больше не окажется в аду —
«Пред весной бывают дни такие»,
изредка, не больше трех в году.

Действуя в своем привычном стиле,
отыграла питерская знать:
В первый день, конечно, отпустили,
а назавтра приказали взять –
Но уже обратно не засунешь!
Наш студент догадлив и учён —
За границей спрятали Засулич,
ибо понимали, что почем.

Рыцари кремлевского набата
дружно раскалились добела:
Им теперь Засулич виновата
в том, что революция была.
Так и ходят вечными кругами:
не зажали Родину в кулак,
Не добили, ***, недопугали —
и потом поэтому ГУЛАГ.

Воют глотки пыточного хора,
адских обладатели клешней,
Все, кому взаимного террора
милосердье робкое страшней!
Отблески имперского заката,
дважды упраздненная страна —
Власть опять ни в чем не виновата.
Это все Засулич, все она.

Тихомиров знал Засулич близко
и добавил после запятой:
Грязная, в обносках, нигилистка,
но зато с душою золотой!
Даже Ленин, чья слепая злоба
с ранних лет была черней чернил,
Не сказал о ней худого слова,
хоть за либеральность побранил.

Что ж теперь! Вглядимся в эти дали,
вслушаемся в скрежет шестерней:
Если бы ее не оправдали,
бездна бы разверзлась тем верней.
Отзвуки подпочвенного гула —
он же ни на миг не замирал…
Может, и пораньше бы рвануло,
если бы не Кони-либерал.

Но и с полным знанием, с учетом
всех художеств красного зверья —
Пытки, и ГУЛАГ, и что еще там
ты творила, Родина моя, —
Посреди страстей и потрясений,
коими с достоинством трясем,
Был хоть этот промельк, день весенний,
вечно обвиняемый во всем.

Хорошо, что на свободе Жуков.
Может быть, на несколько минут.
И неважно, если внуки внуков
этот день однажды проклянут
Посреди пейзажа, что создал нас,
запретив чего-то ожидать,
Где одна возможна благодарность:
«Каторга, какая благодать!»*