Все должно быть правильно
Протоиерей Андрей Ткачев, 6 апреля 2017г.
Все должно быть правильно. Все должно быть очень правильно, особенно в вопросах веры и поклонения Богу. А как иначе? Люди ранимы и чувствительны. Люди требовательны ко всем, кроме себя, а уж Господу и Его служителям достается по первое число. Там бедность, а там жадность. Тут службу слишком сокращают, а там, напротив, удлиняют до размеров издевательства. У того проповедь длинна, у того неинтересна. Ну-ка, всем угоди-ка. А раз вы мне не угодили, то я вообще к вам больше не приду. Я превращу компьютер в вентилятор и буду в соцсетях накидывать на его крутящиеся лопасти свое справедливое негодование, пока не наступит одно из двух: вы либо исправитесь под мой стандарт, либо исчезнете. Так обстоят нешуточные дела с критикой Церкви, критикой подчас очень справедливой и болезненной.
Но среди духоты и зноя подобной, многим знакомой атмосферы меня обвеяло несколькими словами разных людей. И я спешу поделиться этой прохладой. «Богослужение было настолько кошмарным, что я понял: видимо, есть высшие причины, заставляющие людей высиживать его». Это слова одного из родственников американской писательницы Фланнери О’Коннор. И я прошу оценить их евангельскую парадоксальность. Человек как бы говорит: «Здесь (в церкви — прим. А.Т.) все требует ремонта и замены. Но мы ходим сюда все равно, потому что здесь есть то, что нигде не купишь и не положишь в карман». Так поступала и сама писательница, возвращавшаяся к посещению богослужения не на эмоциональном подъеме, а через силу, «потому что надо». Вот ее слова: «Звуки ужасающего пения, которое я так любила, заунывное чтение Библии, пустота и отстраненность богослужения, ужасная напыщенность проповедей, ощущение бессмысленности всего происходящего — все это лишь подчеркивало: какое чудо, что мы пришли сюда. Мы возвращаемся. Мы приходим. Неделя за неделей мы выдерживаем все это».
Таких людей немного. Нам их не хватает. Гораздо больше, в разы больше тех, кто ходит в храм, как в супермаркет, за определенным духовным удовольствием: пением, проповедью, исполнением Типикона etc. Не окажись на «полке» нужного «товара», человек в гневе уйдет, а на прощание потребует жалобную книгу. Но вот вам (нам, вернее) еще слова на тему. Их написал собственному сыну автор «Властелина колец» Толкиен. Его имя слишком знакомо, чтобы делать ему рекламу. Но уверяю вас, слова, которые вы прочтете, откроют вам личность писателя с очень неожиданной стороны. Внимание: «Могу порекомендовать следующее упражнение (увы, возможностей для этого предостаточно!): причащаться в обстоятельствах, оскорбляющих твой вкус. Выбери (пишет он сыну — прим. А.Т.) гнусавого или косноязычного священника, или заносчивого, вульгарного монаха; и церковь, битком набитую самыми обычными обывателями, невоспитанными детьми, — от тех, что орут и вопят, до тех продуктов католических школ, что, едва откроют дарохранительницу, откидываются назад и зевают, — неопрятными юнцами в рубахах нараспашку, женщинами в брюках, зачастую растрепанными, с непокрытой головой, Ступай к Причастию с ними (и молись за них). Эффект будет тот же (или даже лучше), нежели от мессы, которую прекрасно читает явный праведник, а вместе с тобою слушают ее несколько набожных, достойных людей».
Вы представляете! Куда денется вся наша критика Церкви, если мы только примерим на себя этот мудрый совет? Толкиен как бы говорит сыну: не ищи святых (ни прихожан, ни пастырей). Не гонись за духовными удовольствиями. Святые, конечно, есть. Но они сами тебя найдут со временем. Ты же ищи не духовных сладостей, а ищи Христа, благоволившего не отделять Себя от грешников. И там, где эстетический вкус твой оскорблен, быстрее и вернее может быть познано присутствие Того, ради Кого, собственно, и нужно ходить в храм. Фальшивая нота с хоров, «зажеванное» чтецом шестопсалмие, толкотня или, наоборот, странная пустота в храме способны отшелушить от души второстепенное и выявить главное. Таков путь.
Но это, конечно, путь не для всех. Это не широкая дорога и не сеть, ловящая многих. Это удочка, цепляющая всего по одной рыбе. Здесь есть незаметный героизм и тайный подвиг. Здесь много ума, которого так не хватает. И, возможно, один такой человек, доросший до поиска подобной зрелой веры, способен будет потом помочь многим. Слова Христа, обращенные к Петру, могут со временем отнестись и к этому мудрому искателю благодати: И ты некогда, обратившись, утверди братьев твоих (Лук. 22: 32).
О том же самом, о парадоксальности выбора, пишет и митрополит Антоний (Блум), цитируя одну из новелл «Декамерона». Там некий еврей соглашался креститься только после посещения Рима. А Рим тогда утопал в грехе и роскоши, и друг еврея, христианин, решил, что крещение при таких условиях невозможно. Но еврей съездил в Рим, присмотрелся, подумал, вернулся и сказал: «Крещусь». «Но как? Почему? Что же ты видел?» «Я, — говорит, — видел множество врагов церкви среди духовенства, а папа, судя по всему, — главный враг. Но если вы, христиане, при таком духовном начальстве не исчезли, но, напротив, умножаетесь в числе, то это значит, что с вами пребывает, несомненно, истинный Бог! Поэтому я крещусь!» Вот такая сверхлогика. И пусть мы в основной массе на такое парадоксальное и глубокое мышление не способны, нам не запрещено знакомиться с мыслями тех, кто душой и умом сильнее нас, глубже, чем мы.
Нравится – не нравится; хочу – не хочу; буду – не буду. Детский лепет какой-то. И пусть бы это касалось одежды или еды. Нет. Это Бога касается! Хочу – не хочу. Верю – не верю. Поклонение Богу должно быть лишено избыточной сентиментальности. Это суровое и необходимое занятие. Его необходимость подобна дыханию и приему пищи. Нужно ходить в церковь так же, как нужно регулярно мыться, чистить зубы, подметать пол и покупать хлеб. И нет никаких отговорок, к которым следовало бы приклонить ухо. Нет ни одной. Чем тоньше, правда, у человека душевная организация, тем тяжелее ему может быть в храме. Профессор консерватории может страдать от некоторых звуков с хора. Знаток иконописи может быть оскорблен росписью. Богослов или историк будет морщиться от проповеди. Но это нужно преодолеть. Вот чудный Льюис (друг Толкиена) пишет о своем снобизме: «Мне очень не нравились их гимны, которые я считал третьесортными стихами, положенными на четырехсортную музыку. Но со временем я увидел их главное достоинство… Я понял, что гимны с самоотречением и пользой для своей души поет сидящий по соседству со мной престарелый святой в калошах. А потом я понял еще одно: я не достоин мыть ему калоши. Подобные открытия выводят человека из состояния горделивого одиночества»
Церковь жива. Жива Тем, Кто воскрес из мертвых. И Церковь полна святых. Остальное – детали. И нет никакого извинения тем, кто составляет себе текст разводного письма с Церковью; кто ищет аргументы в пользу своего практического безбожия. Нет им извинения. Наступит День, когда лживые оправдания станут рваться, словно паутина. И до наступления этого Дня, великого и страшного, стоит потрудиться. Стоит побороться с самим собой, превозмочь лень, гордость, высокомерие и соединиться в молитве с теми, кто не ищет причин не ходить в храм, а наоборот, ищет возможности в храм прийти.
Пока все. До встречи.