Охлажденный взгляд на дело Сафронова. Максим Соколов.
Особенность бурного обсуждения задержания Ив. Ив. Сафронова заключается в том, что в его защиту выдвигаются такие доводы, которые доводами вообще не являются. Ни за, ни против.
Например, утверждение "Я имел дело с Сафроновым, он прекрасный человек и настоящий патриот" означает только то, что Сафронов в ходе общения с поручителем проявил себя с лучшей стороны и не дал оснований подозревать себя в измене. То есть, подобно штандартенфюреру Штирлицу, он имел самые положительные характеристики, о нем хорошо отзывались товарищи по работе и при этом он не позволял себе неосторожных промахов вроде "Штирлиц шел по улицам Берлина, и ничто не выдавало в нем русского разведчика: ни рация за спиной, ни волочащийся сзади парашют".
Скажут: фильм про Штирлица — не более чем сказка, анекдоты про Штирлица и вовсе не могут быть принимаемы во внимание. Пусть так. Но журналист Рихард Зорге — не сказочный герой. Между тем по инициативе Ойгена Отта, посла Германии в Токио, Зорге, которому он безусловно доверял, был назначен пресс-секретарем посольства, и когда японская контрразведка арестовала журналиста, Отт был в шоке. У Кима Филби также были самые лучшие характеристики. А часовщик из Скапа-Флоу, раскрывший кригсмарине схему прохода на базу британского флота, имел репутацию доброго дедушки, любимого местной детворой.
Это не значит, что добрая репутация не важна. Но применительно к ситуации, когда — по предположению — человек выдает себя не за того, кем является на самом деле, ибо с открытым забралом не шпионят, добрая репутация может быть средством обмануть доверившегося. А равно обмануть контрразведку. Решению вопроса, изменник Сафронов или не изменник, его положительные характеристики не помогают.
Более того. Для разведки при прочих равных условиях более ценен такой агент, на которого с меньшей вероятностью можно подумать. Конечно, труднее вербовать того, кто не особенно жаден до денег, не подвержен страсти к игре или половой страсти, не имеет счетов с властью, не авантюрист по природе. Но никто и не говорит, что хлеб в спецслужбах простой. Вербовка есть целое искусство, и весьма софистичное.
А была ли вербовка и, если была, чем она кончилась, мы не знаем. И нельзя ручаться головой ни за то, что она была, ни за то, что ее не было. Равно как и за ее результат.
Если говорить об общих вопросах, тем более нужно избегать неосновательных презумпций.
Есть ли иностранный шпионаж против России? А куда он денется? "Этого не может быть, потому что не может быть никогда" — довод не для всякого убедительный.
Наши иностранные партнеры не хотят быть слепыми и глухими в отношении военно-политической активности России. Так же как и Россия в отношении активности наших партнеров. А средство не быть слепым и глухим одно — шпионаж.
Возможно, в случае Сафронова шпионажа не было, а шпионил кто-то совсем другой, нам неведомый. Но отметать с ходу такой вариант — это не рассуждение, а идеология.
Приравнивать констатацию того, что пока ничего не ясно, и выражение надежды, что станет яснее, к позиции "Органы разберутся", а равно "У нас зря не сажают" — еще один пример ложной презумпции. Здесь нет всеобщего правила, по которому неукоснительно работают органы. Иногда зря сажают, было бы глупо это отрицать. Но точно так же было бы глупо отрицать, что иногда не зря сажают, и сразу понять, к какому роду относится казус Сафронова, невозможно. Если, конечно, не руководствоваться всепобеждающим учением, которое загодя дает ответы на все вопросы.
Отчасти, конечно, тут сказываются злоупотребления современной правоохранительной системы. По той логике, что если N. был неосновательно арестован, то, значит, X., Y. и Z. также арестованы неосновательно, — злоупотребления в казусе N. дают на будущее безусловную индульгенцию всем прочим буквам алфавита.
Но в случае со шпионажем, равно, впрочем, как и со всеми преступлениями политическими, некогда предусмотренными 58-й статьей УК РСФСР, но со шпионажем — в особенности, действует еще и наследие тех времен, за которое нужно поблагодарить непосредственно отца и гения, навязавшего узелочков даже и для сего дня.
Вообще говоря, полагать, что в 30-е годы вовсе не было случаев реального шпионажа, то есть в предвоенную эпоху откровенно враждебные государства (Япония, Германия, Англия, Польша etc.) не были озабочены вызнаванием военных секретов своего потенциального противника, — это очень смелое допущение. Вероятно, Япония etc. еще в те годы прониклась новым политическим мышлением, что, впрочем, не исключало военных приготовлений и даже прямых боестолкновений.
Но шпиономания, в результате которой органы разоблачали несметное количество агентов иностранных разведок, причем порой в таких местах и на таких должностях (или вовсе без оных), что трудно понять, что они там, в далеких станицах, могли нашпионить (вызнавали планы строительства поселковой бани?), реально была. Может быть, время было такое и вообще, "бей сороку и ворону — добьешься до белого лебедя", но сорок и ворон оказалось столько, что словосочетание "японский шпион" в потомстве приобрело явно иронический оттенок. Намекающий на государственную паранойю, когда шпиона готовы видеть и в совершенно частном человеке, причем не способном узнать секреты, даже если бы он очень этого хотел.
А в качестве последствия этой реально имевшей место паранойи — отказ вообще признавать наличие шпионов. И в 30-е годы, и тем более сегодня. Был в 20-е годы ребенок женщины-педолога, стремившейся в воспитании сына избавить его от веры во всякие чудеса и суеверия и сильно в этом преуспевшей. При изучении естественной истории дитя ей заявило: "Акулов не бывает".
Охлажденный, то есть раболепный (с точки зрения прогрессивной общественности) взгляд на проблему заключается в том, что Abusus non tollit usum — "Злоупотребление не исключает потребления". Правонарушения от имени государства предосудительны, но тем не менее акулы и шпионы в принципе бывают и необходимость в контрразведке остается. Потребление закона не исключается. Притом что, конечно, надо разбираться и прояснять непроясненные моменты. Загодя выносить суждение о виновности Сафронова никак не возможно.
Но почему-то это охлажденное умонастроение для горячих сторонников бывшего журналиста — как нож острый в сердце. Похоже, они вообще не переносят охлажденности.