Ответы на комментарии к последним постам. Продолжение
В Советском Союзе очень любили негров. На Международном фестивале молодежи и студентов, который проходил в Москве в 1957 году, негры были самыми любимыми и желанными гостями. Все мечтали познакомиться и подружиться с негром. Я уже рассказывала об этом, когда мою подругу Нору Аргунову пригласили в Кремль на бал, который устраивался для советской творческой молодежи и иностранных гостей фестиваля. Там она познакомилась с негром и пригласила его домой, но не в дом Тендрякова, за которым она тогда была замужем, а в дом своего первого мужа Эмиля (он же – известный литературный и театральный критик В. Кардин). Мы с Игорем как раз были у Эмиля. Негра звали Кали, он был кубинец, но жил в Париже, кончил Сорбонну, был поэтом и членом французской компартии. Мы, конечно, набросились на него с вопросами. Но нам не столько хотелось его спрашивать, сколько хотелось рассказать ему о нас. Мы думали, что он судит о Советском Союзе только по советской пропаганде, и поэтому стал коммунистом. И мы хотели открыть ему глаза. И мы, и он говорили на плохом английском. Оказалось, что Кали все знает – и про сталинские репрессии, и про социальное неравенство, он прочел книгу югослава Милована Джиласа «Новый класс», о котором мы только слышали и очень бы хотели ее прочесть. Кали сказал, что весь негатив ему известен, но по расовому вопросу коммунисты всегда занимают правильную позицию, и поэтому он коммунист. Кали смотрел книги на стеллаже у Эмиля, кириллицу он читал, увидел сборник стихов кубинского поэта Николаса Гильена и очень обрадовался. На Кубе он дружил с Николасом, но не знал, что тот переведен на русский язык. На следующий день Нора уже пригласила Кали в дом Тендрякова. Володя возил его по Москве, возил за город грибы собирать. Словом, все мы носили Кали на руках и пылинки с него сдували, и все только потому, что он был негром.
У моего однокурсника и поклонника Олега Леонидова, вы его знаете, я о нем много писала, была студентка, мать-одиночка с сыном-негритенком. Ее звали Ира. Олег сочувствовал ей, покровительствовал, опекал ее, помогал чем мог. Может, там были и более близкие отношения, я бы не удивилась. Ира жила на Ордынке недалеко от нас, и Олег из своего Выхина ездил к ней через весь город. Он приводил к нам в гости ее шестилетнего сына Данилку, мальчик был совершеннейший негритенок, от русской матери в нем ничего не было. Считается, что гибриды жизнеспособные. Есть даже такое выражение – «гибридная сила», но Данилка казался мне очень слабеньким. Я его кормила, умывала, мыла ему ручки, и когда я держала его в руках, мне казалось, что у него проблемы со здоровьем. Я спросила у Олега, как к Данилке относятся в детском саду. Олег сказал, что воспитательница его любит, уделяет ему особое внимание, и дети к нему относятся хорошо…
А вообще, в Советском Союзе белая женщина, родившая чернокожего ребенка, и сам этот чернокожий ребенок, конечно же, вызывали сочувствие, даже любовь и восхищение. Об этом знаменитый фильм Григория Александрова «Цирк» с Любовью Орловой в главной роли. Мы очень любили этот фильм и, когда смотрели его, очень гордились своей страной. Поэтому меня удивляет история в трамвае, рассказанная semenspokojnyj. Значит, действительно после распада Советского Союза русский менталитет сильно изменился. И нельзя сказать, что к лучшему.
Хочу ответить на комментарий _jk: «Есть некоторая логическая нестыковка в том, что вы - продукт воспитания своей мамы - себе не нравились, но хотели, чтобы мама повторила эксперимент. И, при этом, любили своего мужа, но не хотели, чтобы дочка была на него похожа».
Воспитание, конечно, очень важно, но у каждого человека есть характер – он врожденный, может быть, даже определен генетически. Я была похожа на отца и на всех его братьев, а Лена была похожа на своего отца. Я любила своего мужа, но я писала о том, что он не мог принять этот мир таким, какой он есть. Все несовершенство этого мира торчало у него как кость в горле – ни проглотить, ни выплюнуть. Эта кость его и погубила. Он был склонен к депрессиям, я заставила его обратиться к психиатру, и, я уже писала, что время от времени он ложился в больницу Кащенко, ложился добровольно, с удовольствием – и только там чувствовал себя хорошо. Это не мешало мне его любить. Но, конечно, я не хотела, чтобы Лена была на него похожа. Влияние бабушки было для нее спасением от ее тареевской наследственности.
Попытаюсь ответить также на такой комментарий _jk: «И, конечно, очень сложно представить, но очень интересно было бы прочитать, как проходила эта жизнь в чужой комнате - кто и куда ходил с Леной гулять, чем занимались, кто ходил за продуктами, что покупали в магазинах, кто и что готовил. Эти бытовые воспоминания, думаю, будут многим интересны».
Это вопрос о быте того времени. Попробую на него ответить. Относительно походов в магазин: тогда, во всяком случае в центре, на Арбате, было хорошее обслуживание. По утрам по квартирам разносили свежие хлебобулочные изделия в большой плетеной корзине, застеленной белоснежной скатертью, разносили хлеб нескольких сортов и множество сортов всяких сдобных булочек, очень вкусных. Колхозники привозили в город картошку, очень хорошую, не сравнить с той, что продавалась в овощных магазинах, и разносили ее по домам. Картошка была втрое дороже магазинной, но все ее охотно покупали. В магазин, конечно, ходила я. Рядом с домом Шафрана, на углу Плотникова переулка и Арбата, был магазин «Диета». «Диета» - это была лучшая сеть продовольственных магазинов в Москве, я все покупки делала там. Тогда еще в Москве не было дефицита продуктов, все что угодно можно было купить свободно.
Читатель alfag5 упрекнул нас в том, что мама с Леной заняли роскошную кровать Шафрана и вытеснили его на диван. Шафран был счастлив, что у него такие гостьи, и рад был бы, если бы они навсегда у него остались. Его поколение, его круг сталинские репрессии сильно повыбили, уцелевших осталось немного, и конечно, они хотели держаться вместе. А вот что соседи не возражали против такого множества гостей и против того, что я на кухне готовила большие обеды, это меня и тогда несколько удивляло. Но вот никто не возражал. Кроме одной склочницы, которая называла Шафрана «тюремной крысой», но она скандалила со всеми соседями.
Спрашивают, чем занимались с Леной. Лена к тому времени сама научилась читать. Я ей как-то купила кубики с азбукой, помните, были такие, и с помощью этих кубиков она сама научилась читать, когда ей не было еще четырех лет, можно даже сказать, что в три года. Вот, живя у Шафрана, Лена смотрела телевизор и читала надписи. То, что показывают по телевизору, фильмы и прочее, ее не интересовало, ее интересовали только слова. Расспрашивают, кто и куда ходил с Леной гулять. Гуляли с Леной по Арбату, никакого зеленого массива рядом не было, да к тому же была зима.
Меня удивляет полемика на тему о том, должен ли был врач-еврей лечить больного-антисемита. Конечно, должен был. Клятва Гиппократа как раз про это. Врач не может отказать в медицинской помощи даже злейшему врагу, врач-еврей не может отказаться лечить даже эсэсовца, иначе он не врач.