Про мертвые каноны
Середина IV века. Арианская смута. Единственным православным епископом, оставшимся в восточной части Римской империи был св. Василий Великий. И тут приходит печальное известие из столицы, из Константинополя: императорским указом в 372 г. Каппадокия была разделена на две провинции; Cappadocia Prima [Первая Каппадокия] со столицей в Кесарии и Cappadocia Secunda [Вторая Каппадокия] со столицей в Тиане. К этому времени уже было принято, что границы церковных областей должны совпадать с границами государственных областей. Значит, и епархия (митрополия) Василия Великого тоже делится на 2 части. Епископ г. Тианы Анфим, прежде подчинявшийся Василию, стал самостоятельным митрополитом. Для Василия Великого это означает, что еще в два раза меньше становится область чистого Православия.
Василий решает срочно создать новые епископские кафедры на территории, отходящей к митр. Анфиму, и рукоположить туда своих сторонников. Одним из городов, где была учреждена новая кафедра, стал глухой городок Сасимы. Туда в качестве местного епископа Василий послал своего друга Григория Богослова.
Такое «использование» старого друга возмутило св. Григория, и он отчитывал св. Василия: «я узнал себя обманутым, и хотя слишком уже поздно, однако же узнал, и виню в этом престол, который вдруг возвысил тебя надо мной… По употреблении в дело брошен я, как самый бесчестный и ничего не стоящий сосуд или как подпорка под сводами, которую после постройки свода вынимают и считают за ничто… Сражайся с Анфимом сам, если угодно. А мне взамен всего дай безмолвие. Какая нужда вступать в борьбу за млекопитающих и птиц, и притом за чужих, как будто идет дело о душах и об уставах Церкви? Но ты все влеки к славе своей, как реками поглощаются весенние потоки, ни дружбы, ни привычки не предпочитая добродетели и благочестию, я от дружбы твоей приобрету одну выгоду, что не буду верить друзьям. Но ты мужайся, преодолевай, и все влеки к славе своей…, а я от дружбы твоей приобрету одну выгоду, что не буду верить друзьям, и ничего не стану предпочитать Богу». (Письмо 50. Василию Великому // Сочинения, т. 2, 448).
«Укоряешь меня в лености, потому что не взял твоих Сасимов, не увлекся епископским духом, не вооружаюсь вместе с вами, чтобы драться, как дерутся между собою псы за брошенный им кусок. А для меня самое важное дело – бездействие. И думаю, что, если бы все подражали мне, то не было бы беспокойств Церквам, не терпела бы поруганий вера, которую теперь всякий обращает в оружие своей любопрительности» (Письмо 50. Василию Великому // т.2 с. 447).
И самое страшное: св. Григорий убежден, что причиной его почетной ссылки св. Василием стали корыстно-денежные интересы Василия:
«В это время пришел ко мне возлюбленнейший из друзей Василий. За что вдруг бросил ты меня в такую от себя даль? Да погибнет в мире закон дружбы, которая так мало уважает друзей! Вчера мы были львы, но теперь я стал обезьяной, а ты почти что лев. Меня, бывало, предпочитал ты прочим друзьям, пока не вознесся за облака и не стало все ниже тебя. Вот какому городу отдал меня тот, кому было мало пятидесяти хорепископов. И чтобы удержать это за собой, когда другой отнимал насильно, установил новую кафедру. Овладеть этим престолом невозможно было без пролития крови. Он служил предметом спора для двоих состязающихся епископов; между ними открылась страшная брань, а причиной тому служило разделение нашего отечества, по которому два города делались начальственными над другими меньшими. В предлог представлялось попечение о душах, а истинным побуждением было любоначалие, не осмелюсь сказать: сборы и поборы» (Стихотворение, в котором святой Григорий пересказывает жизнь свою).
Такое утилитарное отношение обидело Григория на всю жизнь – и даже в надгробном слове Василию он не смог не вспомнить причины размолвки бывший однокурсников по афинскому университету «я боялся, чтобы самому мне не стать придатком, само время не истребило во мне скорби о том. Ибо отсюда низринулись на меня все неудобства и замешательства в жизни».
«Замешательства» в жизни св. Григория и в самом деле связаны с тем его скоропалительным назначением в Сасимы.
Императорская поддержка арианской ереси смягчается, уступив место определенной веротерпимости.
Православные в Константинополе получают возможность призвать своего епископа вместо арианского. При этом им, кажется, еще не было дано право на избрание и хиротонию нового епископа. И вот малая православная столичная община раздумывает: нам нужен тот, кто уже епископ, православный, и столь образованный, что мог бы столицу убедить в истине Никейского Символа Веры. Он должен быть готов уехать из своей епархии и приехать к нам, где мы и в меньшинстве, и на глазах недружественных к нам дворца и полиции…. Где такого найти?
И тут до них доходят добрые слухи про епископа Сасимского. Его зовут, и он соглашается. Приезжает, служит в маленьком храме (основные соборы остаются за арианским епископом Демофилом). За два с половиной года его проповеди атмосфера в столице меняется, православие становится торжествующим и созывается Второй Вселенский Собор (381 год).
«Какая-то дурная погода настала для Церкви. Паства эта некогда была мала и несовершенна, и, судя по-видимому, это была не паства, а лишь малый след, или остаток паствы; без порядка, без надзора, без точных пределов. Такова была некогда эта паства; и такова она ныне, – столь благоустроенная и расширенная! Если такой город – око вселенной, могущественнейший на суше и на море, как бы взаимный узел Востока и Запада, куда отовсюду стекается, и откуда, как с общего торжища, исходит все важнейшее в вере, если этот город, и притом отовсюду возмущаемый таким множеством языков, утвердить и укрепить здравым учением не важно; то окажется ли что другое великим и стоющим попечения? А если это заслуживает похвалу: дозвольте и мне сколько-нибудь похвалиться этим, потому что и мною привнесена некоторая часть к видимому вами. Таково, почтенные мужи, оправдание моего здесь пребывания», - рассказывает св. Григорий о своем служении в столице этому Собору.
Надо сказать, что манеры речи и жизни св. Григория разительно отличались от того, что было принято у епископов уже его времени: «я учу не как неученый, не поражаю противников укоризнами, как делают многие, сражающиеся не с учением, но с учащими, и укоризнами покрывающие иногда слабость своих умозаключений, подобно каракатице, которая извергает пред собою черную влагу, чтобы избежать ловца… Может быть и за то будут порицать меня (как уже и порицали), что нет у меня ни богатого стола, ни соответственной сану одежды, ни торжественных выходов, ни величавости в обхождении. Не знал я, что мне должно входить в состязание с консулами, правителями областей, знатнейшими из военачальников, которые не знают, куда расточить свое богатство, – что и мне, роскошествуя из достояния бедных, надобно обременять свое чрево, употреблять необходимое на излишества, изрыгать на алтари. Не знал, что и мне надобно ездить на отличных конях, блистательно выситься на колеснице, – что и мне должны быть встречи, приемы с подобострастием, что все должны давать мне дорогу и расступаться предо мною, как пред диким зверем, лишь только издали увидят мое шествие!.. Я устал, слушая обвинения, устал, препираясь с врагами и со своими».
Второй Вселенский Собор решает свои, небогословские вопросы. Епископы спорят за свои партии и свое влияние. Предмет спора – кто возглавит Антиохийскую церковь. У Рима свой кандидат, у Египта – свой. Григорий Богослов был на стороне Рима, и тогда египетские епископы выступили по «процедурному вопросу»: «А кто это там сидит в президиуме? Григорий? А на каком основании? Он архиепископ Константинопольский? А какой это стати он считается таковым?».
И привели 15-е правило 1 Вселенского собора, которое запрещает епископу одного города принимать на себя управление церковью другого города: «По причине многих смятений и происходящих неустройств, заблагоразсуждено совершенно прекратити обычай, вопреки апостольскому правилу обретшийся в некоторых местах: дабы из града во град не преходил ни епископ, ни пресвитер, ни диакон. Аще же кто таковое предприимет, распоряжение да будет совершенно недействительно, и перешедший да будет возвраще в церковь, к которой рукоположен во епископа, или пресвитера, или диакона».
Около 330 г. Евсевий Кесарийский, которого прочили на Антиохийскую кафедру, отказался от перемещения, ссылаясь именно на это правило (О жизни Константина III, 61).
Связь епископа и его Церкви считалась нерасторжимой, как и связь супругов в христианском браке. Александрийский Соборе 338–339 гг., напомнив о словах апостола Павла: «Соединен ли ты с женой? Не ищи развода» (1 Кор 7,27), постановил: «Если это говорится о жене, то со сколь большим основанием должно сказать это о Церкви и ее епископе. Когда кто-то связан с одной Церковью, он не должен искать другой, дабы не оказаться прелюбодеем» (св. Афанасий Великий. Апология против ариан, 6).
И все же св. Василий Великий, радостно приветствовал перевод Евфрония с Колонийской кафедры на Никопольскую в интересах веры (Письмо 227)
Принятое позже 1 Вселенского собора 14-е правило Святых Апостолов уже готово к исключениям: «Непозволительно епископу оставлять свою общину (παροικίαν) и переходить в иную, если даже его убеждают многие, разве только когда будет некоторая достаточная причина, побуждающая его так поступить, как могущего большую пользу принести обитающим там словом благочестия (λόγφ ευσέβειας), причем не по своему произволу, но по суждению многих епископов и по сильнейшему убеждению».
Но египетская фракция 2 Вселенского собора встала на жесткие позиции и отказалась признавать в Григории Богослове константинопольского архиепископа, полагая его всего лишь беглым епископом Сассим.
«...Они кричали каждый свое: Стая галок, собравшихся вместе, Какая-то буйная толпа юнцов, новая мастерская, вихрь, клубом поднимающий пыль, бушевание ветров. Совещаться с такими людьми не пожелал бы никто Из имеющих страх Божий и уважение к епископскому престолу. Они походили на ос, которые беспорядочно мечутся и внезапно бросаются людям прямо в лицо. За ними следовало и почтенное старчество вместо того, чтобы уцеломудрить молодежь...».
Восточные и западные епископы, пишет Григорий «собрались, словно кабаны.., остря друг на друга свирепые зубы и косясь огненными глазами. Движимые больше раздражением, чем разумом, они во многом, в том числе и в моем деле усмотрели нечто весьма горькое, когда стали перебирать законы, давно уже не действующие, от которых более всего и очевидным образом свободен был я» (Стихотворение о жизни своей).
Причем метод полемики был очень прост: «кто оскорбляет вас, тот неправославен».
Григорий не стал спорить и покинул столицу. На место Григория, по предложению императора, избрали константинопольского претора и сенатора Нектария, который на ту минуту даже не был крещен.
Для темы же о бытовании церковных канонов в жизни и истории церкви стоит обратить внимание на вот эти слова св. Григория: «Подняв постановления отжившие (Стихотворение о жизни своей, 1810) (Варианты переводов: «законы давно уже не действующие»; «давно уже мертвые законы»).
Напомню, речь идет о постановлении Первого Вселенского собора (325 год), которое св. Григорий уже в 381-м году считает мертвым.
Сами по себе идея и практика перемены епископом места своего служения неканоничны. В отличие от постоянно странствующего апостола епископ как анти-апостол был жестко привязан к одной общине, к одному месту. Не случайно до сих пор по смерти или удалении епископа его кафедра называется «вдовствующей».
В истории есть интересная закономерность: чем более терпимым становилось отношение церкви к количеству браков, тем более терпимым становилось и отношение к количеству перемещений епископа с места на места (или наоборот).
12 век. Сместив нескольких вселенских патриархов, император Алексий «решился разыграть целую драму и на вселенское предстоятельство возвесть иepyсалимского патриарха Досифея. Зная, что церковные каноны этого не дозволяют, царь лукаво обратился к занимавшему в то время патриарший престол Антиoxии, Феодору Вальсамону, знаменитейшему из всех тогдашних законоведов.
В беседе с ним, наедине, царь сказал, что давно уже имел намерение с кафедры антиохийской вознесть его на вселенскую высоту (то есть на Константинопольский патриарший престол), но удерживался только потому, что подобные перемещения издревле воспрещены канонами; а если бы Феодор, как досконально изучивший законы и каноны, мог доказать, что такое перемещение как прежде когда-нибудь имело место, то он, царь, немедленно распорядился бы его производством. Феодор нашел, что все это очень можно уладить. На другой же день начались собрания архиереев по разным священным палатам, соборы, разыскания о перемещении. Тотчас же все было разрешено, последовало определение с изъявлением высочайшего соизволения, и –
Феодор антиохийский остался по-прежнему антиохийским, на константинопольскую кафедру был переведен с иерyсалимской Досифей. А архиереи, омороченные и понапрасну нарушившие каноны, только разинули рты от изумления. Царь препровождает Досифея в великую церковь (св. Софию) с отрядом своего секироносного конвоя из боязни, чтобы народ не произвел мятежа, потому что Досифея все ненавидели как искателя чужих кафедр и как человека, который был непростительно самолюбив» (Никита Хониат. История Царствование Исаака Ангела, 2)
А в 17 веке у греков епископу уже разрешалось сменить три кафедры, но в случае перехода (μετάθεσις) на четвертую – он подлежал лишению сана (к этому времени уже считались допустимыми три брака) .
В синодальный период в русской церкви все такие ограничения для епископов были сняты. У Лескова в «Захудалом роде» есть милая формула: город собрался к обедне, которую служил «проездом с епископской кафедры на архиепископскую». Такие архиерейские «шашечки» давали возможность карьерно-финансового роста: из Тобольска вернуться в столицу. Будущий патриарх Тихон Белавин, будучи епископом в США, очень просился назад в Россию. 4 февраля 1907 года он писал: «Я девятый год здесь (из 116 епархиальных и викарных архиереев только 12 дольше меня занимают свои кафедры, и в том числе такие, которых и переводить некуда» (цит. по: Вайс С. Заморская епархия. Святитель Тихон и современные управляющие американскими приходами РПЦ МП. https://credo.press/223276/).
В 1960-80е годы синод постоянно переставлял епископов по требованию Совета по делам религий. В итоге один из архиереев, устав ругаться с местным «уполномоченным Совета» написал патриарху: «Прошу включить меня в очередную архиерейскую карусель».
... Это всё - в тему о том, сколь мы верны канонам, исполнять которые мы приносим присягу при хиротонии.