Муки творчества
Молодой сорокадвухлетний писатель Спиридон Снежный понял, что напишет сегодня что-то выдающееся. Возможно даже – великое!
Последние несколько лет жизнь не баловала Спиридона, и вообще, ничто не располагало к возвышенному. Родительская дотация – скупая, но регулярная – внезапно оборвалась, и суровая изнанка жизни заставила Художника изыскивать прожиточный минимум, иначе говоря, вкалывать. Николай Брунькин (так звали Снежного в миру) устроился на склад трикотажной фабрики «Закат», где с утра до вечера расставлял по полкам упаковки женских рейтуз и разноцветных носочков. Одним словом, Николай был теперь кладовщик. Спиридона прямо-таки передёргивало от названия своей должности – он предпочитал модное словечко «логистик». А чаще просто помалкивал об этой малоприятной теме, предпочитая долго и подробно рассказывать про своё писательство. Если в пивной находились слушатели – могли даже и «Клинское» поставить выдающемуся литератору Снежному.
Но были и проблемы. Главная – кризис. У творческих людей бывают творческие кризисы, это аксиома. Но кризис Брунькина всё тянулся, тянулся, и никак не мог закончиться. Иногда Коля даже забывал, что он писатель. Эта забывчивость вгоняла его в дикую тоску, Коля шёл в магазин, покупал бутылку дорогого портвейна, пару авторучек затейливой формы, красивой пищебумаги, … ну и закуску. Разложив покупки на столе, Коленька со значением откупоривал бутылку и в творческой муке мусолил во рту авторучку. «Чистый лист» – говорил он себе мечтательно и гневно – «чистый лист!..» затем с чувством выпивал первый стакан.
Тут скорее всего звонил телефон. Отрывают, не минуты нельзя поработать спокойно! – сетовал Спиридон, втайне радуясь предстоящей отповеди. Владимир, какая пивная! Ты, идиот, не понимаешь – вот сейчас, в эту самую минуту, рождается, быть может, шедевр. Идиот пристыжено замирал на том конце провода, бормотал извинения, и шёл в пивную один – хвалиться своим своеобычным другом-литератором перед собутыльниками.
Но сегодня телефон не звонил. Да его и вовсе отключили за неуплату, ещё на прошлой неделе. Портвейн допит, бумага и новенькие блестящие авторучки лежат на столе и чуть не вслух вопиют – хватит отлынивать! Литератор Снежный – к барьеру! Спиридон размашистым шагом подходит к рабочему столу, размашистым почерком пишет посредине листа: «Солнце упало за горизонт, небо стало багровым и страшным, ещё один миг, и на всех в этом диком истошном краю внезапно снизошла тьма».
Спиридон читает, перечитывает ещё раз… судорожно вздыхает (вот оно, оно! долгожданное!.. мурашки по спине), тянется за портвейном. Бутыль предательски пуста. Тянется к телефону, но телефон мёртв. «Вот скотина какая», ругается Коля, надевает ботинки, шарф, шагает в вечернюю мглу.
Земляк, прикурить не будет? Слыш братан, нам тут не хватает, добавить надо рублей двадцать. Ну ты чё, нерусский что ли? Эй, мужик, ты куда так спешишь? А ну пойди сюда. Я сказал, сюда пойди!
Рукопись, понимаешь, они украли мою рукопись! Звери. Два года! Да нет, даже пять лет, ночи напролёт, поиск, никакой жизни, здоровье тут губишь… Лучше бы убили! Коля плакал, потирая подбитый глаз. Он верил каждому произносимому слову – и каждый забулдыга в пивной тоже верил, и утешал Колю как мог. Рукописи не горят! Ты восстановишь, всё восстановишь. Напечатаешься в серьёзном издании, а на первый гонорар купишь «Красный Крымский» и оливки с анчоусами. И мы сядем, и ты расскажешь нам…
