День (Украина): исторические сюжеты под ракурсом настоящего
«Ленин, подписав 3 марта 1918 года в Брест-Литовске сепаратный мир с Германией, лишил Россию заслуженного ею статуса победителя в Первой мировой войне и отдал врагам Украину, Беларусь, Прибалтику, Финляндию и другие территории». Такие или почти такие рассуждения наполняют российскую историческую литературу, печатную и электронную; что-то похожее можно найти и у некоторых украинских авторов. Даже в украиноязычном сегменте Википедии в статье ... Читать далее
«Ленин, подписав 3 марта 1918 года в Брест-Литовске сепаратный мир с Германией, лишил Россию заслуженного ею статуса победителя в Первой мировой войне и отдал врагам Украину, Беларусь, Прибалтику, Финляндию и другие территории». Такие или почти такие рассуждения наполняют российскую историческую литературу, печатную и электронную; что-то похожее можно найти и у некоторых украинских авторов. Даже в украиноязычном сегменте Википедии в статье «Берестейский мир (3 марта 1918)» мы видим карту с подписью: «Земли, которые утратила Россия в результате Берестейского соглашения», — и надписями на обозначенных зеленым цветом этих землях — Украина, Латвия, Эстония. О Беларуси составители «забыли», а Финляндию не обозначили, ведь это государство было признано 3 января самим Лениным независимым, о чем утверждала советская пропаганда, видя в этом пример благородства большевиков.
Что же касается других «утраченных Россией в результате Берестейского соглашения земель», то Эстония провозгласила независимость 24 февраля 1918 года, в Латвии, половина которой была на то время оккупирована немцами, половина — большевиками, подпольный Национальный совет провозгласил, что страна «будет независимой республикой», на украинских землях еще осенью появилась УНР, которая в начале января 1918 года была признана (еще до официального провозглашения независимости) полноправным субъектом международных отношений как государствами Четверного союза (Германия, Австро-Венгрия, Османская империя, Болгария), так и советской Россией (в лице ее наркома иностранных дел Льва Троцкого, что вызвало страшную ярость Ленина). На время подписания Россией мирного соглашения с Четверным союзом УНР уже почти месяц как имела ряд соглашений с государствами этого союза, многосторонних и двусторонних. И даже вроде бы несуществующая с точки зрения авторов карты (и, очевидно, авторов статьи) Беларусь 21 февраля 1918 года в лице исполкома Всебелорусского съезда создала временную законодательную власть и правительство — Народный Секретариат.
Поэтому выходит, что советская Россия утратила в результате этого мира то, что ей и без того не принадлежало.
Почему же Ленин назвал Брест-Литовский мир «похабным»? Вождя большевиков можно понять. На момент вынужденного заключения соглашения уже три месяца большевистские отряды осуществляли карательные экспедиции против тех народов бывшей империи, которые принялись строить собственные государства, ну а против УНР развязали настоящую колониальную войну с использованием тех «гибридных» методов, которые в будущем станут привычной составляющей агрессивной политики России, под какими бы флагами она ни осуществлялась. Да, большевистским отрядам (громко названным «армиями») удалось взять под свой контроль большую часть городов УНР (в села они боялись соваться, потому что оттуда почти никто из «красных» назад не возвращался). Однако разве зарубежная оккупация означает что-то другое, кроме иностранной оккупации, даже если она «идеологически украшена»?
А развивались события, которые предшествовали миру, подписанному в Брест-Литовске, как тогда назывался этот город, или в Бересте, как он именовался в украинской традиции, или Бресте, как его назвали в покойном СССР и зовут в нынешней Беларуси, таким образом.
Российская империя была одним из непосредственных виновников Первой мировой войны. Она стремилась получить Стамбул (Константинополь) и сделать его третьей имперской столицей. А заодно — и Босфор с Дарданеллами, и часть Святой Земли, и Галичину, и еще немало земель. Россия активно поддерживала свою союзницу Сербию, а правящие круги последней просто-таки бредили созданием «великой Сербии», которая включала бы в себя чуть ли не все балканские страны со славянским (и не только славянским) населением. И когда управляемые из Белграда террористы убили австрийского эрцгерцога Франца-Фердинанда, в ответ на что сербам был предъявлен достаточно жесткий ультиматум, в Петербурге решили: время наступило! Сербию поощрили отвергнуть ультиматум, а российская армия начала мобилизацию и двинулась на западную границу. 1 августа 1914 года началась война. Сначала военная ситуация для Российской империи складывалась успешно: ее войска заняли значительную часть Восточной Пруссии и Галичины. Но вскоре немецкая армия вдребезги разгромила российские войска в Пруссии. А вот армия Австро-Венгрии под давлением российских войск отступала, в конечном итоге очистив всю Восточную Галичину. Последнюю Российская империя немедленно официально присоединила, и в 1915 году Николай ІІ даже посетил Львов, где местные русофилы (в числе которых был и отец известного в будущем коммунистического литератора Ярослава Галана) поднесли ему хлеб-соль. Но летом того же 1915 года российская армия потерпела страшное поражение и вынуждена была бежать из Галичины, Польши и Литвы. В сентябре фронт стабилизировался на линии Черновцы-Дубно-Барановичи-Рига. Как и на Западном фронте, все армии закопались в землю, война приобрела позиционный характер. Именно тогда дали о себе знать вопиющие недостатки в подготовке России к войне, а главное — в управлении государством. Коррупция приобрела невиданные до сих пор масштабы; Николай ІІ, который взял на себя миссию главнокомандующего, оказался крайне бездарным, но тщеславным полководцем; приближенный к императрице «старец» Распутин назначал и снимал министров; среди офицеров процветало пьянство, кастовые же препоны между офицерами-дворянами и офицерами-разночинцами не сломала даже война. Не удивительно, что уже в 1915 году лица, приближенные к императорскому двору, начали поиск возможностей мира или хотя бы длительного перемирия с государствами Четверного союза. Несмотря на частичный успех проведенного генералом Брусиловым в 1916 году наступления против войск Австро-Венгрии на территориях Волыни, Галичины и Буковины, несмотря на ощутимый рост объемов военного производства, Россия все больше погружалась во всеобъемлющий кризис. А в придачу ко всему Германия не жалела денег на поддержку радикальных политических противников царского режима, на подрыв империи изнутри. Адресатами этих поступлений стали, прежде всего, российские большевики и лично Ульянов-Ленин (шли деньги и в Финляндию и Украину, но здесь их адресатами оказались фигуры второго, если не третьего ряда — кто, скажем, сегодня помнит некоего Скоропис-Йолтуховского?).
Ну, а дальше была Российская демократическая революция, которая разразилась в начале весны 1917 года неожиданно для всех политических субъектов внутри империи и вне ее. Это был стихийный процесс настоящей народной самодеятельности как в Петрограде, так и на национальных окраинах государства. Мизерная численно партия большевиков была здесь не при чем; однако, имея большие деньги и готовые на все кадры, эта партия — при поддержке левых эсеров и анархистов — смогла «оседлать» революцию. Эта революция не была случайностью; даже странно, что она не разразилась, скажем, на год раньше; все социальные, политические и национальные проблемы в империи Романовых уже тогда обострились до предела, и это при том, что с формальной стороны промышленность динамично развивалась, запасы оружия, боеприпасов и амуниции существенно увеличились. Однако крайняя неэффективность центральной власти и коррумпированность элит, неминуемая в условиях самодержавия, сделали свое дело. А дальше целенаправленное разложение радикалами армии, подрыв тыла, неспособность власти конструктивно решить назревшие социальные проблемы вместе с неизлечимым шовинистическим централизмом всех великороссийских политических сил крайне обострили кризис.
Большевики пошли путем огромного популизма: они перехватили аграрную программу эсеров, выдвинули лозунг немедленного справедливого мира и призывали экспроприировать «буржуев» (Ленин «перевел» этот лозунг так: «Грабь награбленное!»). И массы, утомленные тремя с лишним годами войны, поверили. Так как почти никто не читал статей Ленина в эмигрантских партийных газетах, где он ставил целью не установить мир, а превратить войну империалистическую в войну гражданскую. И кто в тех массах владел тонкостями большевистской диалектики, которая прямо предусматривала уничтожение «мелкой буржуазии» на селе, то есть крестьян-хозяев как таковых? И кто точно знал, что право наций на самоопределение, оказывается, тождественно праву российского и русифицированного пролетариата, который проживал на той или иной территории, представлять «нацию»?
А между тем война поднадоела уже всем ее участникам — кроме американцев, которые в нее только что вступили в ответ на откровенное пиратство в Мировом океане со стороны немецких подводных лодок. Но американские войска еще были необстреляны и недоучены, поэтому в 1917 году на них никто не обращал внимания (а они, между тем, сотнями тысяч высаживались в Европе, хорошо вооруженные, сытые и одетые). Следовательно, в 1917 году победа Антанты, что бы о ней ни говорили нынешние борзописцы, выглядела весьма гипотетической. Ведь апрельские атаки англо-французских войск в районе Реймса потерпели неудачи, потери убитыми и раненными превысили 100 тысяч человек. В июле российские войска попытались перейти в наступление на Львовском направлении, однако в итоге вынуждены были отступить с территории Галичины и Буковины, а на севере сдали Ригу. Наконец, битва у поселка Капоретто в октябре привела к катастрофе итальянской армии: 130 тысяч воинов погибли, 300 тысяч сдались в плен, и только переброшенные из Франции на автомобилях английские и французские дивизии смогли стабилизировать фронт и не допустить выхода Италии из войны. Да и разгромленные за год до этого румынские войска, которые отступили к российской границе, не очень хотели воевать.
Поэтому большевики, когда настало время рассчитаться с Германией за миллионы, которые она им выплачивала, решили убить двух зайцев: подписать перемирие и демобилизовать регулярную армию — пусть солдаты с оружием в руках разбегутся по всему Российскому государству, «грабя награбленное» и уничтожая физически «контрреволюционные классы»; а вместе с тем использовать переговоры, которые следовало максимально затянуть, для революционной агитации в Германии и Австро-Венгрии — ведь, по договоренности сторон, материалы этих переговоров публиковались в ведущих газетах государств-участниц. Итак, в декабре 1917 года в Брест-Литовске Четверной союз начал переговоры с большевистской Россией; в январе начались и переговоры Четверного союза с УНР. Большевики откровенно тянули время — в частности, чтобы завоевать всю Украину (где на выборах в Учредительное собрание они получили только около 10% голосов). Но немцы быстро разгадали их тактику и 9 февраля выдвинули ультиматум — подписать мир на их условиях, то есть российские войска должны были оставить Прибалтику, почти всю Беларусь и Украину, куда, по соглашению с УНР, заходили немецкие и австрийские войска, чтобы уничтожить российские большевистские отряды, которых там, по официальной версии Ленина, вроде бы вообще не было («ихтамнет») — мол, это украинские «красные» силы. Большевики отказались удовлетворить этот ультиматум, все еще в надежде на революцию в Германии и успешную «революционную войну» красногвардейцев против кайзеровских войск, но переоценили успех своей агитации и боеспособность своих отрядов, и 3 марта российская делегация таки подписала мирное соглашение с Четверным союзом.
Но что интересно: уже после подписания соглашения немецкий посол в Москве Мирбах 13 мая 1918 года предложил своему правительству поддерживать большевиков и дальше; Берлин дал разрешение Мирбаху использовать для этого 40 миллионов марок.