Леонид Утесов: как Ледя Вайсбейн стал кумиром миллионов советских людей

«Мой оркестр не должен быть похожим ни на один из существующих, хотя бы потому, что он будет синтетическим... Это должен быть... да! театрализованный оркестр, в нем, если надо, будут и слово, и песня, и танец, в нем даже могут быть интермедии — музыкальные и речевые. Одним словом, кажется, я задумал довольно-таки вкусный винегрет. Что ж, я прихожу в джаз из театра и приношу театр в джаз», — в этом целеполагании замечательно выражена философия великого артиста, покорившего сердца нескольких поколений соотечественников. Утесова у нас по-прежнему чтят миллионы. И любят за то, как частенько говаривал сам «дядя Лёдя», что «мало кому удается».

ДЖАЗ-БАНДА С КИЧМАНА

Стоило ли уточнять, что он появился на свет в Одессе?.. В то время это был один из самых шумных, многолюдных городов Российской империи, главный черноморский порт, где смешивались говоры и традиции — русские, еврейские, малороссийские, польские, греческие.

О детстве, отрочестве и юности рассказывал так: «Все у нас были люди как люди, один я — хулиган. До десяти лет я мечтал быть пожарным, а после десяти — моряком. К четырнадцати годам музыка победила все, а в пятнадцать я уже работал в балагане». Уже тогда сменил отцовскую фамилию Вайсбейн на более романтичную и благозвучную — Утесов. Такой псевдоним было легче объявлять, скандировать, да и на афише он выглядел эффектнее.

Начинал артист вовсе не с песен, подвизался опереточным комиком, куплетистом — на площадях, цирковых аренах, в театрах. Дружил с королем налетчиков Мишкой Япончиком, с главным робингудом Причерноморья Григорием Котовским. Власть в Одессе менялась многократно, но работников сферы зрелищ старались беречь и красные, и белые, и зеленые. Лучшей «школы-студии» и не представишь: Утесов выступал под хлопки и грохотанье выстрелов, смешил почтеннейшую публику в самые мрачные и холодные дни.

В 1920-е, обосновавшись в Ленинграде, он стал одним из лучших эстрадных чтецов, исполнял со сцены рассказы Михаила Зощенко, Шолом-Алейхема, Исаака Бабеля и не только их. Однажды в Палас-театре дал уникальное представление «От трагедии до трапеции». Там за один вечер предстал перед зрителями во всех мыслимых театральных жанрах и амплуа: Раскольников, спартанский царь Менелай, танцор-эксцентрик, клоун, акробат... А в конце, под собственный гитарный аккомпанемент, в пародийной манере распевал романсы. Это был рискованный шаг, но громкий успех окупил все тревоги и опасения. «Он артистичен до мозга костей. У него артистична даже спина», — говорил об артисте Бабель. В 1926 году на экраны страны вышла комедия «Карьера Спирьки Шпандыря», в которой Утесов сыграл заглавную роль потешного жулика. Разумеется, в немом кино вокальными данными не блистал, лишь пританцовывал, однако мечта о славе певца его уже не покидала. Он понял, что стране нужен свой Морис Шевалье, поющий артист.

Тогда-то и придумал собственный жанр — теа-джаз («теа» — «театрализованный»). Так назывался его первый оркестр, выступивший с премьерой 8 марта 1929 года в Ленинградском Малом оперном театре. Одиннадцать молодых музыкантов в беретах старались представить каждую песню как аттракцион. Самым главным зрителем в переполненном зале был партийный вождь города на Неве. Кирову концерт очень понравился, Сергей Миронович сразу же почувствовал, что эти джазовые хулиганы могут стать гордостью Ленинграда.

Утесов совмещал то, что казалось несовместимым: «Лимончики» и арию Риголетто, «Сулико» и «Сильву»... Копировать американские образцы при этом не собирался. У него получился истинно советский джаз, веселый и бесшабашный, основанный на еврейских, русских, украинских мотивах, настоянный на бодрых композициях оперетты и французской эстрады. Песни, ставшие для Леонида Утесова коронными («Тачанка», «Каховка», первые произведения Василия Соловьева-Седого), появились в его репертуаре несколько позже...

Гвоздем программы была блатная песенка «С одесского кичмана». Артист вовсе не хотел пропагандировать уголовную романтику, куплеты у него звучали своеобразно, эксцентрично: то подвывал по-цыгански, то хрипел как раненый боец, впрочем, интонациями жигана-уркагана тоже не брезговал. Впервые спел эту песню в спектакле «Республика на колесах» в образе уголовника Андрея Дудки. «Успех был такой, — рассказывал Леонид Осипович, — что вы себе не представляете. Вся страна пела. Куда бы ни приезжал, везде требовали: «Утесов, «С одесского кичмана»!»

Песня стала легендарной. За нее исполнителя сперва похваливали, потом поругивали. Он преподносил блатную «экзотику» весьма осторожно, под сатирическим соусом. Например, разыгрывал сценку «Беседа с граммофоном», в которой рассказывал о темных временах недавнего прошлого, с иронией вспоминал хиты времен нэповского угара. Являлся новатором, умел удивлять. (Современное телевещание переполнено видеоклипами, а Леонид Утесов и в этом деле был первым! Его «Пароход» и в наши дни нет-нет да мелькнет на экранах.)

Пресса частенько распекала «джаз-бандитов»: «Что же представляло собой само выступление Утесова? Кривлянье, шутовство, рассчитанное на то, чтобы благодушно повеселить «господина» публику. Все это сопровождалось ужасным шумом, раздражающим и подавляющим слух. Уходя из театра, слушатель уносил с собой чувство омерзения и брезгливости от всех этих похабных подергиваний и пошлых кабацких песен». Подобных выволочек было не счесть, но после каждой разгромной статьи главный критикуемый становился только популярнее.

В программе «Музыкальный магазин» он сыграл сразу десяток ролей: деревенского старика, американского джазмена, странного заику, находчивого Костю Поте­хина... Репризы сочинил Николай Эрдман, музыку — Исаак Дунаевский, художником был Николай Акимов (все — звезды первой величины). Благодаря этой постановке родился фильм «Веселые ребята», где Григорий Александров добавил к Утесову Любовь Орлову. Этот дуэт принес киноленте ажиотажный успех, навсегда рассоривший артистов: трудно было примириться с тем, что для режиссера главной звездой стала Орлова. Идею фильма, музыкантов, Дунаевского, Лебедева-Кумача и весь этот джаз принес и привел к киношникам именно он, Утесов, а плоды славы пожинали в основном Александров и его избранница. Народ в подобные тонкости не вникал, зато песни из картины подхватила вся страна. (В 1960-е режиссер нанес новый удар: отреставрировал и переозвучил «Веселых ребят»; Костя Потехин запел голосом Владимира Трошина; этот вариант демонстрировали в кинозалах и по телевидению; Леонид Осипович ответил едкой эпиграммой.)

БЕЙ ВРАГА!

22 июня 1941 года в московском театре «Эрмитаж» утесовцы с раннего утра репетировали новую программу, названную оптимистично — «Напевая, шутя и играя». Услышав о начале войны, мгновенно осознали: пришло время других песен. В первые дни Великой Отечественной Леонид Утесов запел про партизана Морозко. Эту песню написали еще в мирное время, по воспоминаниям о Гражданской войне. Летом 1941-го она зазвучала по-иному, как и «Прощальная комсомольская» («Дан приказ: ему — на запад»). Программу все-таки выпустили, но под другим названием — «Бей врага!». Теа-джаз гремел сурово и воинственно: «Бей врага, чем попало, бей врага, где попало. Много их пало, а все-таки мало, мало их пало, надо еще!» Коллектив выступал перед бойцами на фронте и в тылу — в госпиталях, театральных залах, с кузова грузовика. В первый год войны дал более 200 концертов!

Фронтовые «гастроли» показали: воинам необходимы не только марши, но и песни о любви. Да и юмор шел на ура. Утесов стал переделывать свои знаменитые шлягеры на новый лад. Вместо «урканов» исполнял на прежний мотив про «Геббельса малахольного», вместо «А мы уезжаем до дому, до хаты» — «Гоните фашистов проклятых от хаты». Смертельно уставшие солдаты улыбались, смеялись, потом пересказывали друг другу услышанные куплеты и припевы. Хрипловатым баритоном он пел «Землянку», «Мишку-одессита», про барона фон дер Пшика, у которого в горле застрял русский шпик. Эти песенки называли в армии «утесовскими катюшами». Миллионы людей слышали голос задушевного друга, с которым легко разделить и печаль, и веселье.

Под Ленинградом, на реке Свири, наши бойцы обороняли затерянный в болотах остров и этот безымянный клочок земли назвали в честь любимого певца. Враг туда не пробился. А русские солдаты даже частушку сочинили:

Мы назвали островок

Островом Утесова

Немец лез, но взять не мог —

Чурка стоеросова!

Узнавший об этом из армейской газеты Леонид Осипович гордился своим островом всю жизнь.

Знаменитой поющей эскадрилье Виталия Попкова утесовцы подарили два истребителя Ла-5. На обоих слева было начертано — «Веселые ребята», справа — «От джаз-оркестра Л.О. Утесова». Летчики получили от музыкантов также патефон с набором пластинок, а на «джазовых» машинах сбили 29 немецких стервятников.

Однажды в гостиничный номер певца в центре Москвы заявился нежданный гость — моряк, писавший ему прежде с фронта, прибывший в столицу после ранения: «Вы поете про меня, ведь это я — одессит Мишка. И я последний уходил из Одессы». Они познакомились лично, устроили «одесский вечер», а заодно договорились, что после войны Михаил найдет Утесова и устроится работать к нему водителем. Затем моряк отбыл в свою часть, письма от него вскоре прекратились. Не появился в доме певца и после Победы... «А он был человек слова», — со слезами на глазах вспоминал Леонид Осипович.

Задолго до победного мая 1945-го, когда еще не утихли сражения под Курском, Утесов запел «Брянскую улицу» Марка Фрадкина — о том, как Красная Армия теснит гитлеровцев, освобождая советские города. Задорная песенка завершалась лихим призывом: «Вперед, на Ми-инск!» Летом 1944 года наши войска освободили столицу Белоруссии, казалось, концовка потеряла актуальность, однако исполнитель стал прибавлять новые куплеты — про Брест, Люблин, Варшаву, а в завершение скандировал: «На Берли-и-ин!» Пел с особенным азартом — ведь эти строчки предвосхищали Победу.

9 Мая 1945-го Леонид Утесов вдохновенно, как никогда, выступал на московской театральной площади, в гуще народной. В тот день вышел приказ о награждении его орденом Трудового Красного Знамени. Азартного, остроумного, изобретательного любимца публики война превратила в истинно народного артиста. И сегодня достаточно поставить старую пластинку, услышать этот осипший, игривый голос, чтобы перенестись, словно наяву, в те годы, когда «днем и ночью шли с боями вслед врагу».

НАРОДНЫЙ АРТИСТ

Незадолго до Победы ему довелось выступать в одном концерте с только что вернувшимся из эмиграции Александром Вертинским. Конферансье недоумевал: «У него ни орденов, ни звания. Как мне его объявить?» «А вы скажите просто: выступает артист с мировым именем», — ответил Утесов. — «А вас как представить?» — «Еще проще. Выступает хороший артист». Впрочем, в июне 1942 года «джаз-бандит» получил звание заслуженного (пока только РСФСР).

Позже, в годы противостояния со Штатами, для советского джаза настали трудные времена — эпоха «выпрямления саксофонов». Утесов выкрутился — переименовал свою группу в Эстрадный оркестр, а от блюзов и фоксов переключился на воспевавшие любовь к Родине вальсы. Отныне он выглядел еще элегантнее, чем прежде, меньше комиковал, посерьезнел, хотя чертики в глазах еще вспыхивали.

Возмутитель спокойствия превратился в солидного мэтра, уже вполне сформировался его фирменный стиль. Леонид Осипович, без преувеличений, стал основоположником советской эстрады. Именно такого исполнителя ждали — простецкого, немного франтоватого, веселого и лиричного. У него не было ни сильного певческого голоса, ни музыкального образования. «Я пою сердцем!» — эти слова стали его кредо. Ярких вокалистов с классической манерой на тогдашней сцене хватало, но выходил Утесов — то хохотал, то глотал слезы в моменты нестройного пения — и попадал в десятку. Оркестранты называли своего шефа «Иванов»: и оттого, что Иван на блатном жаргоне — вожак, и потому, что его любила послевоенная публика, Иваны да Марьи, бравшие Берлин, ковавшие Победу в тылу, а он больше всего на свете любил петь именно для них.

Удивительный лицедей легко менял амплуа, не брезгал отчаянной клоунадой. Другие звездные певцы-современники (к примеру, Сергей Лемешев, Иван Козловский) хранили свое исполнительское первородство, рядом с ними Леонид Осипович выглядел «нарушителем конвенции». Его, мастера слишком, казалось бы, легкого, но весьма притягательного жанра, вся страна узнавала с полуслова, по улыбке, силуэту. «Утесов!» — этот возглас от Москвы до Камчатки предвещал зрителям встречу со старым любимым другом. Он гастролировал по всей стране, но редко приезжал в Одессу — как будто боялся развеять магию юношеских воспоминаний. Зато вдохнул душу в лучшие песни о родном городе — от элегической «У Черного моря» до веселого, куражного «Одесского порта», который «в ночи простерт».

Маэстро сочинял редко, хотя умел слагать и стихи, и музыку, зато сотрудничал с лучшими композиторами и поэтами своей эпохи. Почти каждое исполненное им эстрадное произведение воспринимается как сокровенный утесовский монолог. «Как ротный простой запевала, / Шел с песней сквозь ветер и дым, / А голоса коль не хватало, / Я пел ее сердцем своим», — это он рассказывал, конечно же, о себе. Продолжая петь берущие за душу, исповедальные песни — «Московские окна» (он лучше всех интерпретировал шедевр Тихона Хренникова), «Перевал», «Когда проходит молодость», — написал книги мемуаров и каждый день предавался воспоминаниям, создавая из них своего рода сборник анекдотов.

Когда трудно стало выходить на сцену, радовал своим появлением в домах творчества, санаториях: что-то рассказывал, острил, напевал. Однажды пожаловался на бессонницу, тяжелые мысли, которые преследовали по ночам. Сердобольная собеседница ответила: «А вы думайте перед сном о чем-то прекрасном». — «Хороший совет. Но о самом прекрасном мне доктор даже думать запретил».

Незадолго до смерти Леонид Осипович появился в новогоднем выпуске телепередачи «Служу Советскому Союзу», поздравлял армию и в свои 86 лет пел старые, добрые песни. С особой теплотой прозвучала довоенная баллада «Служили два друга в нашем полку». Он снова ощутил себя ротным запевалой.

Вместо концертной сорочки под пиджаком была надета шерстяная «олимпийка». Когда-то Утесов под овации исполнял куплеты «Лопни, но держи фасон!». Соответствовать этим требованиям на закате дней стало труднее.

Говорят, великий жизнелюб умер, когда рассказывал очередной анекдот, — с улыбкой на устах. С тех пор прошло почти четыре десятка лет, а старая пластинка все крутится, ласкает слух и волнует душу.