Василий Ливанов: «Жизнь больше, чем тире»
В 2006 г. королева Елизавета II наградила его орденом Британской империи как одного из лучших актёров, воплотивших на экране образ гениального сыщика. Новая Зеландия увековечила Ливанова на юбилейных долларах. Его голосом говорят более 300 мультперсонажей, в том числе Карлсон, Крокодил Гена и Удав из «38 попугаев». А мультфильм «Бременские музыканты» обязан Ливанову своим сценарием.
Владимир Кожемякин, «АиФ»: Василий Борисович, ваш «русский Холмс» признан самым лучшим. Вы с этим согласны?
Василий Ливанов: Я посмотрел, наверно, уже несколько десятков фильмов о Шерлоке Холмсе. Британские экранизации последних лет произведений Конан Дойля сделаны по одному шаблону: там главное — сюжет, который обслуживают герои. А американские картины напичканы спецэффектами и не имеют никакого отношения к творчеству Конан Дойля. В детстве я увлекался английской литературой и, помнится, сильно проникся тогда её ощущением сентиментальной серьёзности. Конан Дойля запоем освоил в 14 лет. Но мне и в голову не могло прийти, что когда-нибудь я буду играть этого замечательного мужика — Шерлока Холмса… После выхода на экраны сериала «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона» англичане писали нам с Виталием Соломиным: «Спасибо, что вернули стране её героев!». За что я и получил орден Британской империи, единственный из российских деятелей культуры. За всю историю существования этой награды её удостоились только три иностранца: Элизабет Тейлор, Стивен Спилберг и я. Но прежде всего я рад, что этой наградой отмечена наша национальная русская школа. И кроме того — я не артист одной роли.
— В 1964-м вы сыграли Дзержинского в киноленте Льва Кулиджанова «Синяя тетрадь». А этой ролью довольны?
— Я играл роль Дзержинского, но не Железного Феликса. Фильм был снят по повести Эммануила Казакевича, которая до этого считалась запрещённой. При Хрущёве её разрешили, а Лёва Кулиджанов экранизировал. Если вдуматься — о чём повесть-то? О том, как Ленин сидит в Разливе с Зиновьевым, и они обсуждают, что станут делать после революции, какой тогда будет жизнь. И зрителю понятно, что ничего из этого они потом не осуществили, а творили ровно противоположное. Шла картина на экране всего пять дней, а после смещения Хрущёва её тоже положили на полку… Мой Дзержинский там — не в кавалерийской шинели до пят, а в роскошной панаме, соломенной шляпе, в белом чесучовом костюме, с тростью — в общем, франт на отдыхе. Полный благих намерений, которыми вымощена дорога в ад.
Я бы не хотел, чтобы наше поколение воспринимали, как роботов в красных галстуках, марширующих под командованием других роботов, как сейчас любят трактовать идеологию того времени. Это всё мифология.
В фильме «Синяя тетрадь», 1963 г.
— А вы не были в компартии?
— Никогда в жизни. И отец мой не был, и дед тоже. Я думаю, что половина членов компартии честно служила той идеологии. И была масса приспособленцев, которые шли туда со своим корыстным интересом, а потом, как Марк Захаров, сжигали свой партийный билет на телевидении, прямо на экране. Зачем тогда ты шёл в коммунисты? Значит, тебе это было выгодно?.. К счастью, меньше всего приспособленцев всегда было среди молодёжи. Однажды во время войны с Афганистаном наши раненые солдаты попросили меня выступить в их госпитале. И я поехал. Весь актовый зал был заполнен людьми в бинтах. Я начал рассказывать им о кино, а потом один из раненых вдруг спросил: «Как вы относитесь к нам?». Я ответил: «Вы своим мужеством закрыли огромную ошибку своей страны». И зал встал. Солдаты поднялись со своих мест, а я не мог сдержать слёз.
После «Синей тетради» мне предлагали сыграть Железного Феликса аж в трёх фильмах — уже в шинели. Чтобы, значит, реабилитировать его образ в моём исполнении. Кино ведь вообще эксплуатирует типажи: после «Звезды пленительного счастья», где я сыграл императора Николая Первого, мне стали предлагать роли царей, после Шерлока Холмса — роли англичан. А после Дзержинского позвонили из бюро пропаганды ЦК и сообщили, что сейчас, мол, запущены три картины, где есть Дзержинский, и попросили меня сняться во всех. Пообещали, что тогда я сразу получу народного артиста СССР. Я отказался, сказав, что Дзержинский — это не амплуа. Есть амплуа — благородный отец или герой-любовник, но Дзержинский — это живой человек. Мне тут же зарубили звание заслуженного артиста и потом ещё долго наказывали за этот отказ. И долгие годы я не имел вообще никакого звания, хотя перед встречами со зрителями на заводе или в институте в объявлениях всегда писали от руки: «Встреча с народным артистом Василием Ливановым».
В фильме «Звезда пленительного счастья», 1975 г.
Моего отца уговаривали вступить в компартию. У него было шесть премий: четыре Сталинских и две государственных. А партийного билета не было. В 1940 году в Кремле на огромном банкете первых сталинских лауреатов Сталин разговаривал с моим отцом целый час — один на один. В стороне от накрытых столов и гостей, об искусстве. А потом подвёл его к столу, где сидели актёры, и вдруг, повернувшись к отцу, при всех спросил: «Скажите, Борис Николаевич, а почему вы не в партии?». Мой отец без паузы ответил: «Иосиф Виссарионович, я очень люблю свои недостатки!». Сталин расхохотался. Ответ остроумный и дерзкий.
Из рода ушкуйников
— Эта дерзость перешла и к вам?
— Я никогда не чувствовал робости перед должностями. В Щукинском училище, которое я заканчивал, русскую литературу преподавал профессор Григорьев. Однажды, читая лекцию о Чехове, он сказал: «Антон Палыч призывал нас по капле выдавливать из себя раба». Я с места произнёс: «А если во мне нет раба, то что мне из себя выдавливать?». Он внимательно оглядел аудиторию: «Кто это сказал?». Я встал. Он пристально посмотрел на меня, а потом произнёс: «Странный юноша». А после лекции подозвал и спросил: «Вы своих предков знаете?» — «Да, знаю. Со стороны отца это ушкуйники, симбирские казаки, а по материнской линии — ещё и викинги». «Ну нет, — рассмеялся профессор. — С меня хватит и симбирских казаков!»
А ушкуйники — это волжские речные разбойники, которые в XIV веке ограбили столицу Золотой Орды. А потом осели на землю и положили начало первым казачьим поселениям. Мой дед ведёт свой род из станицы Анненково Симбирского уезда, а фамилия Ливановы происходит от слова «лив», то есть — талый снег, верхняя вода, которая весной держится на земле две – три недели и потом сливается в Волгу. От лива на реке образуется быстрое течение, а по нему к Астрахани гоняли длиннющие плоты из брёвен. Казаков, управлявших этими плотами, называли «люди лива» или «ливановы»… Казак — это особое мировоззрение, люди независимые, державники. Для них честь — служить Родине. Вот я, человек искусства, служу ей трудом артиста. А кто-то служит при шашке и оружии.
— А по внешности, Василий Борисович, вам бы польских панов играть…
— Моя мать, Евгения Казимировна, была полька. Но начало своё её род ведёт от викингов, которые в XIII веке на своих драккарах вошли в устье Немана, а затем расселились на территории Восточной Польши. Выходит, у меня с одной стороны речные разбойники, ушкуйники, а с другой — морские, викинги… (Смеётся.)
— Правда ли, что идея фильма «Андрей Рублёв» на самом деле ваша?
— Не только идея, но и замысел. Я хотел сыграть и самого Андрея Рублёва. Договаривались так: я закончу съёмки в фильме «Коллеги» по повести Аксёнова, и мы втроем будем работать над «Рублёвым»: Андрей Тарковский, Андрон Кончаловский и я. Но пока я снимался, они написали сценарий, а потом поставили меня перед фактом. Я приехал и говорю: «Готов приступать к работе!». А они в ответ: «Приступать уже не надо, мы сами, без тебя…»
Впоследствии Андрон неоднократно просил у меня прощения за это предательство. Прошло много лет, он выпустил книгу своих воспоминаний и там попросил прощения ещё раз. Я его простил, но наши прежние дружеские отношения уже не восстановились. Я дружу с Никитой Михалковым, а с Андроном только общаюсь при случае.
Я очень душевно страдал, когда всё это произошло. Но однажды пришёл читать свои сказки к Самуилу Яковлевичу Маршаку, а тот оставил меня до утра, мы обедали, ужинали, завтракали вместе и говорили без конца. Я поделился с ним этими своими переживаниями. А он сказал: «Голубчик, у настоящего художника вообще нельзя ничего украсть. Украсть можно, например, золотые часы, но золотые часы редко бывают у настоящих художников…» И у меня отлегло от сердца.
— Почему вы хотели сыграть Рублёва? Что вас привлекло в этой роли?
— Андрей Рублёв — человек искусства, он давал людям надежду и веру своими иконами. Я придумал эпизод, когда его подельники, художники, которые тёрли ему краски в монастыре, запирают Рублёва на замок и уходят на Куликовскую битву. Тем самым они оберегают его от смерти на поле брани, чтобы не погиб его талант в битве, потому что его битва — это его искусство… У Тарковского нет такого эпизода. И вообще, весь его фильм — о другом. От моего замысла осталась только идея, что картина должна быть чёрно-белой, и только в финале появляются цветные кадры: лошади, пасущиеся на лугу, и иконы — работы Рублёва.
Семья, друзья и остров
— Недавно вышла книга ваших воспоминаний «Путь из детства. Эхо одного тире». Откуда такое название?
— Я подразумеваю тут остающееся от каждого человека тире (хотя от кого-то не только оно) между двумя датами, в котором, собственно, и заключена вся жизнь. Название взято из фильма «Доживём до понедельника», где учитель истории, которого играет Вячеслав Тихонов, говорит своим ученикам: «От большинства людей остаётся только тире между двумя датами». Думаю, что лаконичный образ, заключённый в этой фразе, ясно показывает бессмысленность жизни многих людей. Может быть, прочитав мою книгу, кто-то пересмотрит собственную жизнь и поймёт, что и от него самого, кроме тире, тоже должно остаться нечто большее.
В детстве я часто дрался, лазил по подворотням, играл на задворках в футбол. Однажды меня сильно побили старшие ребята. Они требовали, чтобы я украл у собственного отца пачку сигарет, а я ответил отказом. Тогда они заманили меня в старый заброшенный двор и набросились. Мне тогда выбили два зуба, но дома я сказал, что упал, и родители поверили. Сейчас я вспоминаю об этом случае, когда размышляю, правильно ли живу.
— Сегодня вы поняли, в чём смысл жизни?
— Смысл жизни — в самой жизни. В семье и твоих близких друзьях. Их не может быть много: три, четыре, а пять — уже, считай, повезло. Знаете, если бы меня отправили на необитаемый остров и сказали: «Бери с собой, кого хочешь», — я бы взял свою семью и друзей. И мог бы там прожить хоть всю жизнь!