«Зелень едва пробивается, а по кладбищу ходят женщины и собирают крапиву». 9 мая 1942 года — в дневниках ленинградцев

Эсфирь Левина

архитектор

— Профессор ЛИКСа (Ленинградского института коммунального строительства — прим. «Бумаги») получает 2 пайка, жена его — иждивенческую карточку. На обед в супе варили колбасу — порция колбасы показалась ему мала. Он перевесил и потребовал прибавки. Жена сказала, что колбаса в супе уварилась, но он все же отрезал от ее куска. Он же предложил жене «с сегодняшнего дня готовить без проб — ты тут столько напробуешь, что я голодный останусь, а если недосолишь — неважно». Юрисконсульт банка — пожилой человек — имеет 2 дополнительных пайка, ушел от семьи, чтобы его «не объедали».

Георгий Князев

историк, архивист

— <…> Забота о населении у города очень большая. Если есть трудности в снабжении, то они вызываются исключительными обстоятельствами. Поэтому я и отметаю все слухи и непроверенные сведения. Не в этом суть моих записок. Пусть занимается этим кто-нибудь другой.

Печальный случай рассказала мне М. Ф. В столовой сегодня она была свидетельницей крика, визга, слез. Оказалось, что одна женщина отнимала у другой хлеб. Когда разобрались в чем дело, оказалось, что хлеб принадлежал той женщине, которая плакала и отнимала у другой, а та молчала и пыталась не отдавать. М. Ф. к ужасу своему увидела в этой несчастной женщине жену нашего академического работника — географа и картографа Каратаева. Он недавно умер; она осталась без всяких средств [к] существованию и теперь погибает. Хлеб у нее отняли. Она молча осталась сидеть на том же месте; потом подъела все крошки на столе и упавшие под столом. Уходя из столовой, заглядывала под все столы и что-то клала в рот, поднимая прямо с пола.

Ангелина Крупнова-Шамова

свидетельница блокады

— Мой муж пришел пешком с Финляндского вокзала на сутки. Сходили за тележкой и справкой для похорон на Смоленском кладбище. Кроме моей малышки — два неопознанных трупа… Одну из умерших дворники волокли за ноги, и голова ее стучала по ступенькам… На кладбище нельзя было плакать. Милетту отнесла и положила аккуратно на «поленницу» из умерших незнакомая женщина… 15 дней пролежала Милетта дома, глаза мхом заросли — пришлось личико закрыть шелковой тряпочкой…

Гесель Гельфер

инженер

— Вот и наступили опять черные дни для меня. Уже который день Таня приходит домой с пустыми руками. Это дает сильно себя чувствовать. Как долго это будет продолжаться и будет ли так, как прежде — трудно сказать. Но факт остается фактом. Теперь надо надеяться на второе чудо. Меня продолжает поддерживать мой бригадир И. Ц. Такого простого и доброго человека я встречаю впервые. Я теперь теряюсь и не знаю, чем ему отблагодарить. Недавно меня избрали членом завкома. Морально — поддержка, материально — пока ноль.

Иван Савинков

начальник цеха

— Не писал два дня, ничего нового. Стоят холодные дни. Зелень едва пробивается, а по кладбищу ходят женщины и собирают крапиву и какие-то корешки. Варят их на кашу, что за пища не знаю. 7-го ходил первый раз после болезни домой. Дома полное запустение, нужно приводить все в порядок, да перебираться домой. На фронтах все без перемен. Англия начинает бомбить заводы Германии. Это хорошо, но второго фронта еще нет. Когда же он будет?

Александр Болдырев

филолог-иранист

— Коловращения судеб: после ужина лежал я в полнейшей мрачности (ибо питспад в полном разгаре) и в дистрофийной аверсии ко всякому делу и ко всякой затрате энергии. Вдруг воздвигся и двинулся на камбуз, и вот — любезно, моментально сервирован мне второй, добавочный ужин, при этом куда гуще и солиднее первого! И вот набита утроба (по существу говоря, ведь мне так мало нужно сверх того, что дают, я не бездонный Ковриг какой-нибудь — легендарный лейтенант — не жадный; мне просто нужно побольше самых простых вещей, но побольше, и я буду совершенно доволен, в восторге и все буду делать и ни слова никому не скажу о пище), и разом воскресла жизнь в моем мешке с костями, и дух воспрянул, и все совсем по-другому! Сегодня опустил Гале еще письмо и отдал белье в стирку. Блистательный в присутствии принципала по телефону торопил допуск. Много читал сегодня персидские тексты и Тынянова — как плох последний!

Николай Филиппов

инженер

— Суббота. Температура утром –3°, днем +5°, вечером +3°.

Начальство меня направляет на медкомиссию с тем что-бы направить на усиленное питание, не так просто попасть на комиссию, надо занять очередь в 5 часов утра, только тогда попадешь.

Вечером я и Готя взяли по одной хорошенькой чашечке, то что было подарено в свое время нашим женам хорошими знакомыми, да Василию Готя подарил рюмку из хрусталя высшего сорта, а я хрустальный стакан с подстаканником. Чашечки предназначались Лизе, и пошли в Гости.

Там нас познакомили с Иван Ивановичем директором треста хлебозаводов, это самое высшее Панино начальство, Паня тоже была, она симпатично выглядела но по моему она немного скучала. В общем люди работают на хлебозаводах а хлеба дома не было, как только я пришел у меня Василий взял карточку спустился в булочную и купил 500 грамм хлеба вот этот хлеб и был на столе но много-ли его. Когда он был с’еден, то я слышал сам как Иван Иванович ругал Паню что это глупость делать такие вещи не уже говорит ты не могла взять хлеба. Меня тоже оставили на воскресение без хлеба. Но вобщем хорошо провели время, у Васи хороший патефон и очень хорошие пластинки. Из стола вылезли в двенадцатом часу ночи идти домой было нельзя т.к. кругом военные и кругом батареи, могли подстрелить как куропатку, пришлось остаться ночевать, холодно в квартире жутко спать негде, но все же кое-как переночевали и утром пошли домой. Иван Иванович остался у Василия попить чайку.

От наших ничего нет, мне очень скучно я скучаю о Ире как-то она там, моя маленькая девочка, как там чувствует себя Ия, она очень впечатлительная девочка.