Ирина Прохорова: «Только к 40 годам я почувствовала, что теперь я сама за себя и сама принимаю решения»
Ирина Прохорова — общественный деятель, исполнительный директор Фонда Михаила Прохорова, автор колонок на общественно значимые темы в крупных глянцевых изданиях и, самое главное, мама двоих детей. О том, почему она не ассоциирует себя со словом «бизнесвумен», об ответственности перед фамилией и желании стать волонтером Ира рассказала OK!
Ира, как вам кажется, существует ли какая-то формула, следуя которой можно вырастить по-настоящему успешного человека?
Стопроцентной, естественно, нет, но процентов про девяносто я могу сказать. Прежде всего всё зависит от воспитания: если у кого-то в семье отсутствует воспитание, это передастся и детям. Важно учить ребенка уважать окружающих, уважать себя, отличать «хорошо» от «плохо» — иногда родители вообще не объясняют, как строить взаимоотношения с друзьями, как строить взаимоотношения в семье. Хорошее образование, безусловно, важно. И, я считаю, необходимо быть для своего ребенка ролевой моделью, стать не просто мамой или папой, а другом. Вот моя мама — мой лучший друг. Я всегда знала, что с ней я могу поделиться абсолютно всем: и тем, что в личной жизни происходит, и тем, что на работе. Ее слово, несмотря на то что я уже взрослая девочка (смеется), до сих пор для меня закон, я прислушиваюсь к ее мнению, и именно это уберегло меня от многих ошибок, которые я в силу своего характера и темперамента могла бы совершить. Авторитет родителей — это очень важно.
Ваши родители придерживались этой схемы?
Да, мама и дядя придерживались. Непросто это, честно скажу, — я сейчас сама мама двоих детей.
Я правильно понимаю, что ваш дядя, Михаил Прохоров, заменил вам отца?
Да. Мои родители рано развелись, дядя заменял папу. С отцом мы сейчас общаемся, но чисто символически. К сожалению, он не очень рвался.
Мы часто слышим, особенно от психологов, о том, что всё идет из детства, что большая часть того, что мы делаем во взрослом возрасте, — это попытка что-то кому-то доказать. Как вы сами оцениваете, всё то, что вы сегодня имеете, создано благодаря желанию доказать или всё шло поэтапно, ступенчато, так, как должно было быть?
Знаете, я бы сказала, что, наверное, нет, не всё идет из детства. Понятно, что какие-то детские травмы имеют место, а мы знаем, что самые главные травмы у нас из детства, их мы полжизни пытаемся расхлебывать, и не у всех это получается. Наверное, как вы правильно сказали, что-то складывалось само собой — у меня были свои цели и стремления. А травмы детства... Возможно, из-за того что в моем воспитании папа никак не участвовал, я потеряла чувство защищенности. В такой ситуации ты подсознательно всю жизнь ищешь отца, кто бы тебя, как маленькую девочку, закрыл, спрятал и решил твои проблемы, в хорошем смысле. Если честно, детство я не очень люблю вспоминать, вообще нет ностальгии по нему, как у многих. Приятный период в моей жизни начался с подросткового возраста. В детстве я, помню, очень много болела, было ощущение, что ничего веселого и хорошего не будет. Мне так хотелось вырасти скорее, чтобы я уже могла сама что-то сделать: пойти, куда хочу, поехать, куда хочу, сделать, что хочу...
И в каком возрасте вы смогли поехать, куда хотите? Я имею в виду, в какой момент вы по-настоящему почувствовали себя самостоятельной единицей, когда уже не надо было оглядываться назад и просить на всё разрешения?
По-настоящему, на сто процентов, наверное, совсем недавно. (Смеется.) Понятно, что была беззаботная школьная жизнь благодаря семье, студенчество, но почувствовать себя по-настоящему взрослым человеком, когда вот только я решаю и ни у кого не спрашиваю, я смогла недавно, после развода. Я почувствовала, что я взрослая, в хорошем смысле: сама принимаю решения, сама воспитываю детей. Нет, у нас хорошие отношения с бывшим мужем, он, насколько это возможно, часто видится с детьми. Но, как ни странно, только к 40 годам я почувствовала, что теперь я сама за себя и сама принимаю решения.
Сейчас у ваших детей есть всё то, чего не было у вас в их возрасте. Вы балуете их или стараетесь объяснять, что да, сейчас есть вещи, игрушки, хорошая школа, но это результат работы их родителей?
Если честно, я стараюсь их особо не баловать, но и создать им искусственные трудности невозможно. Глупо заставлять их сравнивать мое детство, детство моих друзей и родителей с их детством. Они не видят всю картинку. Моему сыну Мише 4,5 года, дочке Саше — 9 лет. С дочкой у нас есть договоренность, что, если она хочет что-то себе купить сама — игрушки, ручки, она должна на это заработать. Если она хорошо учится на протяжении четверти, то каждую неделю получает так называемую звезду недели. Если хорошо занимается дополнительно, я даю ей небольшую сумму денег. А если она неделю хорошо отучилась, а неделю плохо, из того, что она уже скопила, я какую-то сумму забираю. Я говорю Саше: «Сейчас твоя работа — хорошо учиться, помогать по дому, самой следить за своими вещами». А как иначе ей дать понять, что в этой жизни ничего не бывает просто так.
Саша увлекается соцсетями, ведет TikTok? Вы отслеживаете эти моменты? Разрешаете ей вести свой блог, например?
Нет, блог не разрешаю. На YouTube я поставила детские ограничения, чтобы не было ненужного контента. Про TikTok — понятно, они смотрят, когда встречаются с подружками. Но я объяснила ей одну вещь, что, к сожалению, в соцсетях сидят и извращенцы, и педофилы, которых в силу возраста и неопытности ребенок может не распознать. Это не то что я такая моралистка: «Никаких соцсетей! Только книжки!», — нет, я понимаю, что есть реальная опасность, поэтому я против, чтобы ребенок вел свой блог, чтобы отслеживали, где он живет, что делает.
Она к вам прислушивается?
Мне кажется, да. С раннего возраста я прорабатывала с ней ситуации, в которых нельзя начинать разговор с незнакомцами, говорила Саше, ну вот скажи: если у тебя что-то случится, ты к кому за помощью пойдешь — к подруге, к младшему брату или ко мне? Правильно, взрослый человек никогда не обратится за помощью к ребенку. Помню, как и мне мама в детстве каждый день говорила: «С незнакомыми не общаемся, не заходим в дом, не садимся в машину». Я сама по себе осторожная, мне повезло, какой-то инстинкт самосохранения с самого детства, который не раз спасал мне жизнь.
Ира, вы окончили Финансовую академию при Правительстве РФ. Это было ваше собственное решение? Вам не хотелось заниматься, например, творчеством?
Творчеством — нет. На самом деле у меня была иллюзия, что финансы, экономика, бизнес — это мое. Конечно, я смотрела на дядю, но на самом деле это не мое совершенно. И если бы я начинала всё сначала, пошла бы в медицинский.
Неожиданно.
(Улыбается.) Правда. Я очень жалею, что не стала врачом. Хирург бы, конечно, из меня не вышел — там должны быть стальные нервы и определенный образ жизни, а вот терапевтом я бы была с удовольствием. Мой двоюродный брат — хирург, и по маминой линии были врачи. Очень жалею, очень. Вот сейчас, когда пандемия, надеюсь, более-менее сойдет на нет и наш организм приспособится к новому вирусу, я хочу пойти волонтером в больницы, помогать, потому что там не хватает рук, медсестер, ну знаете, принести, отнести, снимать операции, например. Мне очень хочется делать что-то хорошее, полезное.
У вас всегда было это желание — помогать людям?
Наверное, да. Не знаю, почему я даже не пошла на День открытых дверей в медицинский институт в 17 лет.
А о втором образовании не думали?
Поступить на медицинский сейчас? Это нереально. А пойти, например, на психологический и стать каким-то модным коучем — ну нет.
Наверняка вам уже предлагали вести какие-то лекции, связанные с бизнесом.
Предлагали, но нет, я не бизнесмен. Бизнесмен в нашей семье один. (Смеется.) «У меня такой богатый жизненный опыт, которым я могу поделиться, — с вас 50 тысяч рублей» — так, что ли? Это несерьезно. Единственное, по поводу дополнительного образования: я очень хочу найти курс, где учат оказывать первую помощь — самое такое базовое, где не требуется медицинское образование.
Ира, я читала, что изначально вы не хотели никакой протекции со стороны родственников. Но тем не менее в 2009 году стали частью Фонда Михаила Прохорова.
Да, и я понимаю, когда на меня смотрят косо, и ни на что не обижаюсь. Я пришла в фонд в 2009 году. Сначала я окончила университет, потом пошла работать в рекламное агентство — интересный был опыт: мы снимали рекламу, ролики. Потом немного поработала в «Норильском никеле», дядя тогда уже там не работал. Буквально через год или полтора я поняла, что именно в той области в рекламе, в которую я пошла, ничего не происходит, и примерно тогда у Фонда Михаила Прохорова открылся филиал в Москве, до этого главный офис был в Красноярске. Сначала мне поручили один проект — литературную премию «Новая словесность» («НОС»), учредителями которой были мама и дядя. И уже потом мама предложила мне возглавить московский филиал, а позже было принято решение сделать московский офис главным, бухгалтерию сюда перенести. Прошло уже одиннадцать лет, а мне всё время кажется: «А вдруг я не справлюсь?» Ответственность перед родными — это ужас, это страшно, правда. (Смеется.)
До сих пор страшно?
До сих пор. У всех бывают промахи, но с меня спрос двойной. Сколько лет я работаю, а на меня всё равно смотрят через призму мамы. Сейчас я к этому уже спокойно отношусь, наоборот, горжусь, что у меня такая семья.
Ира, расскажите, что входит в обязанности исполнительного директора фонда? Звучит очень масштабно.
Звучит — да. На моих плечах благотворительная программа, которую мы выполняем в течение года, это наш собственный проект, конкурсы, поддержка наших партнеров, с которыми мы много лет работаем. У нас есть экспертный совет во главе с моей мамой Ириной Дмитриевной, который отвечает за программу: они рассматривают проекты, понимают, подходят они нам или нет, насколько они интересные, насколько современные. Я отвечаю за то, чтобы все программы были выполнены, слежу за бюджетом, за документами, за сроками исполнения. Понятно, что в креативной составляющей я тоже участвую, но в основном решение принимают эксперты: у нас есть театральные эксперты, эксперты по современному искусству. На мне большая менеджерская работа. Есть и рутина ежедневная. Конечно, когда готовишь такой проект, как КРЯКК (Красноярская ярмарка книжной культуры), это безумно интересно, потому что ты участвуешь с кураторами и в составлении программы, и летишь в Красноярск, видишь результаты работы за год — это всё безумно интересно, но есть каждодневная вещь: работа с документами, аудит, бухгалтерия, сроки.
Как вы переключаетесь, как отдыхаете? Может, вы с парашютом прыгаете?
А я с парашютом и прыгаю. (Смеется.) Обожаю всё, что связано с высотой: куда-нибудь в горы залезть, с парашютом прыгала два раза: один раз — на мой день рождения. 20 марта мы поехали с друзьями в Коломну, там есть центр профессиональных парашютистов. Когда я прыгала, на улице было минус три градуса, на высоте еще холоднее. Полный восторг. И вот сейчас хочу снова поехать, знакомые зовут. Еще я записалась в тир. До этого тоже ходила пострелять, но теперь записалась в профессиональный, там учат не просто по мишеням стрелять, а по движущимся мишеням, стрельбе на время, на скорость. Такие вот у меня экстремальные увлечения.
Удивительно. Ни за что бы не подумала.
Внешность обманчива. На самом деле я всегда была хулиганистой. А если говорить о том, как я переключаюсь после сложного рабочего дня, то очень просто: выхожу с работы — и всё. Как говорила Скарлетт О’Хара, «я подумаю об этом завтра». Свободное время люблю проводить с друзьями и близкими, с детьми стараюсь регулярно ходить на выставки. Вот недавно мы с подругой отвели дочек на концерт российского национального оркестра, где Плетнёв солировал на фортепиано. Девочки — молодцы, отсидели. А вот так, чтобы прямо тусить, — нет, тусовку я никогда не любила.
Ира, в нашем разговоре вы несколько раз повторили, что вы не бизнесмен. Как вам комфортнее, чтобы вас называли?
Бизнесмен, бизнесвумен — это совсем не про меня. Наверное, я скорее общественный деятель — я бы так себя назвала. Я занимаюсь и благотворительностью, а в этой области всегда очень много работы, да и вообще, эта тема мне очень близка по духу, у меня есть потребность помогать людям.