Сентябрь. Уроки истории, материал для повторения
19 лет назад, 11 сентября 2001 года, в США террористы захватили пассажирские самолеты, превратив их в оружие: один обрушили на Пентагон, два – на «башни-близнецы» Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, один упал в поле, не долетев до цели. Погибли 2977 человек. После чего мир изменился: главными словами стали: «борьба с терроризмом». Для наших современников нет ничего странного в том, что в новых постановках «Шерлока Холмса» доктор Ватсон с тростью вернулся из Афганистана (как говорится, «спасибо, что живой») – коалиции западных стран воюют то с Аль-Каидой и Талибаном, то с «Исламским государством».
Двадцать один год назад, 9 и 13 сентября 1999-го, в Москве были взорваны жилые дома на улице Гурьянова и на Каширском шоссе. Погибли 227 человек, а если учитывать погибших при взрывах в Буйнакске 4 сентября и Волгодонске 16 сентября, – 307 человек. После чего Россия изменилась: Владимир Путин, пришедший к власти под лозунгом «борьбы с терроризмом», правит нами до сего дня, а сама эта «борьба» стала важнейшим методом управления страной, хотя и «Чеченскую республику Ичкерия» распустили в 2007-м, а от сменившего ее «Имарата Кавказ» осталось одно воспоминание.
* * *
Эти две некруглые даты – повод вспомнить и поразмышлять. Нет, не о том, «что это было», – хотя придется. Конечно, есть секта свидетелей того, что «американцы сами себя взорвали», как раньше они «не летали на Луну», – но это, похоже, навсегда, сродни теперешним «отрицателям ковида».
С отечественными взрывами сложнее. Да, есть сторонники «теории заговора» и есть корпус текстов, в котором важнейший – «ФСБ взрывает Россию» Литвиненко и Фельштинского (разумеется, признанный экстремистским), но эти тексты трудно признать доказательством. Книга эта – «самиздат без сносок», и там невозможно проверить отдельные утверждения. Глава про 1995 год и Буденновск представляет собой «ненаучную фантастику», объяснить которую соавтор Фельштинский в дискуссии с Сергеем Ковалевым и Олегом Орловым, участвовавшими в урегулировании кризиса в Буденновске, не смог. В итоге оказалось, что историю эту Литвиненко наговорил соавтору по материалам трехдневного допроса Аллы Дудаевой в июле 1996 года. Наговорил, как хорошо запомнивший материал добывающий «опер», а не как «аналитик», материал оценивающий и отсеивающий. Однако остальную книгу таким образом оценить (слово, внезапно полюбившееся отечественным типа журналистам) – невозможно. И мученическая смерть Александра Вальтеровича осенью 2006 года не есть доказательство.
Если же поднять все доступные материалы судебного процесса по взрывам в Москве и независимой комиссии по взрывам, которую возглавлял Сергей Ковалев, оказывается, что обе бытующие версии организации взрывов не доказаны «вне разумного сомнения». Была группа из карачаевского «джамаата», организовавшая и осуществившая взрывы в Москве и Волгодонске. Однако не доказано, что за ней кто-то стоял – будь то российские спецслужбы или Басаев с Хаттабом. Не доказано, что эта группа не была автономной.
Но взрыв жилого дома в Буйнакске организовала другая группа.
Равным образом не доказано, что история с «рязанским сахаром», – якобы «учениями» с закладкой в подвал жилого дома мешков с белым порошком, – история, из которой торчат не только уши, но и все остальные части отечественных «рыцарей плаща и кинжала», – как-то связана с осуществленными взрывами. Наоборот, если вспомнить и те, и все последующие события, складывается впечатление, что если бы действовали эти добры молодцы, то ничего бы не получилось, а следов было бы более чем достаточно.
* * *
В сухом остатке тут может быть следующее утверждение: «Мы не знаем, кто организовал эти взрывы, но мы точно знаем, кто их использовал». Потому что за каждым терактом следовало жесткое, хлесткое, прямое и крутое заявление Владимира Путина, а в результате его «президентский рейтинг» рос на семь процентов в неделю. С двух процентов, с уровня «фона» и «шума», он вырос и поднялся до недосягаемых высот и размеров. Более того: вторая чеченская война, – то есть, извините, «контртеррористическая операция», – позволила переформатировать всю политическую российскую систему.
Слова «не знаем, кто взорвал, но точно знаем, кто использовал» – из статьи про другие взрывы в московском метро в 1977 году. Тогда очень «независимый журналист» Виктор Луи сообщил на Запад, что-де взрывы были организованы диссидентской группой, навроде Баадера и Майнхоф. Сравнение было очень удачное: в ФРГ как раз шел процесс над террористами из «Роте Армее Фраксьон». С незамедлительным ответом выступил академик Андрей Дмитриевич Сахаров, обращаясь не к Луи, а к его хозяевам с риторическим (на самом деле нет) вопросом: «вы, КГБ, поспешили обвинить – не значит ли, что вы сами и взорвали?» «Контора» вынуждена была перейти к обороне. Комментируя эту полемику, самиздатский автор «П. Прыжов» (более известный нам как Глеб Олегович Павловский) как раз и сформулировал этот тезис: «…но мы точно знаем, кто использовал». Сделал он это в статье под заголовком, до сих пор актуальным: «За неимением Рейхстага».
За взрывы 1977 года к смертной казни осудили группу армян. Процесс был закрытым. Многие правозащитники осуждали этот приговор, повторяя тезис Сахарова не как вопрос, но в изъявительном наклонении. Однако «Хроника текущих событий», наиболее авторитетное диссидентское издание, публикуя сообщение о процессе и приговоре, указывала на нарушения процессуальные, на его скорость и закрытость. О невиновности осужденных на смерть не говорилось: дело в том, что у Татьяны Михайловны Великановой, «исполнительного директора» «Хроники» текущих событий, был свой источник, как теперь сказали бы – инсайдер в Верховном суде. И показания на закрытом процессе, и последние слова, и все поведение подсудимых не оставляли сомнений.
К сожалению, сегодня у нас нет таких возможностей. Как нет и новых Бурцевых и Лопатиных, расследовавших провокаторство времен царской охранки так, что «разумных сомнений» не оставалось.
* * *
Мы долго говорили о взрывах домов в городах России, поскольку «общим местом» стало мнение, будто бы именно те взрывы и послужили «спусковым крючком», «триггером» второй чеченской войны. Так ли это?
Нет: «машина войны» была запущена с момента вторжения отрядов Шамиля Басаева и Хаттаба в Дагестан 7 августа 1999 года. 25 августа начались удары по территории Чечни. И в сентябре, чтобы пытаться остановить эту машину, у одних не было желания, у других – воли, у третьих – возможностей.
А «взводить пружину» этого механизма начали полугодом ранее, после похищения 5 марта 1999 года представителя МВД России в Чечне генерал-майора Геннадия Николаевича Шпигуна. Опять – похищения людей, о которых мы говорили и к которым еще вернемся.
Не имея возможностей освободить Шпигуна, премьер-министр Сергей Вадимович Степашин, помимо грозных заявлений, отдал распоряжения о формировании группировок войск и сил в окрестных регионах Северного Кавказа. Распоряжения отдал, но воевать не начал: попытки урегулировать ситуацию, в том числе и с похищенными, и с похитителями, как-то продолжались. В августе-сентябре переброшенные и сформированные силы пришли в движение. Хотя сам Степашин был отправлен в отставку 9 августа 1999 года…
И тогда же, в августе, до всяких взрывов, начавшиеся боевые действия были названы «контртеррористической операцией», – хотя, повторим, никаких терактов еще не было. И не потому, что их планировали: просто в условиях, когда обе палаты парламента отнюдь не подконтрольны президенту, не было шансов на быстрое введение режимов чрезвычайного или военного положения, позволивших бы использовать армию или внутренние войска. И был использован режим КТО, исходно предназначенный совсем для другого.
Мы начали этот рассказ с 11 сентября 2001-го.
С началом второй чеченской противникам войны, российским правозащитникам оставалось апеллировать, прежде всего, к ценностям прав человека и к мировому сообществу. Однако после 11 сентября оказалось, что весь мир надел камуфляжную форму «контртеррористической операции», которую Россия носила вот уже два года. «Права человека»? Нет, не слышали!»
Миру еще предстояло наделать ошибок (которые, как известно, бывают хуже, чем преступления), чтобы вернуться к опыту, уже добытому в России: «права человека» и «безопасность» – не антонимы: наоборот, именно соблюдение прав человека, пусть даже и в ходе «борьбы с терроризмом», – единственный надежный фундамент для долговременной безопасности.