Хочу в жертвы режима!
Как-то не очень громко прошла у нас в либеральных СМИ новость об аресте в Нью-Йорке десяти русскоязычных адвокатов, которые занимались на своей новой родине… Даже не знаю, как и сказать… В общем, они там лепили выходцам из России и стран СНГ ложные легенды о политическом преследовании. Проще говоря, за гонорар превращали в жертв режима всех охочих до американского рая. Рай – их, режим – наш, конечно.
Комментировать эту новость сразу я не решалась: вдруг окажется ложью? Или масштабы вскрывшейся аферы преувеличены. Или выяснится, что вовсе не по политической части указанные юристы переправляли в Америку уставших от нашего соседства сограждан. Но нет, все оказалось ровно так, как было описано изначально: минимум десять адвокатов, огромные деньги, сотни, если не тысячи новоиспеченных «беженцев»…
Который день сижу и пытаюсь себе представить людей, которые пользовались услугами этих юристов. В России будущие жертвы преследования имели несколько тысяч долларов на юриста и потом еще столько же – на сам переезд: билеты, жилье, финансовая подушка на первое время. Надо полагать, на родине они занимали не самое последнее место, раз смогли скопить такие деньги.
Что они получили в Штатах взамен? 4-6-7 лет ожидания статуса беженца, работу где-нибудь в пекарне, нелегальные приработки, комнату в квартире с такими же иммигрантами. С медстраховкой вопросы, машина, хороший колледж для детей – это уже недосягаемая мечта. Возможно, потому с детьми в такой путь особенно и не пускаются.
У каждой волны русской эмиграции были свои отличительные черты и свои мотивы. Последняя, которая случилась после декабря 2011 года, войдет, думаю, в историю под лозунгом: «Все побежали, и я побежал».
Вспомните эти безумные новости об отъезде из России по политическим мотивам каких-то совсем неожиданных лиц. Менеджеры по рекламе, слесари, преподаватели астрофизики, отделочники вдруг объявляли себя политическими беженцами. Вчерашний добропорядочный семьянин оказывался гей-активистом, работник мэрии – правдорубом. Люди вообще без профессии и какого-либо внятного рода деятельности выезжали в политбеженство в качестве независимых журналистов, политиков и даже преследуемых социологов.
Я не спорю, множество политически активных наших граждан уехало в эмиграцию. Многие туда были вынуждены бежать. У меня самой тьма знакомых получили за границей убежище: это журналисты, активисты, правозащитники. Однако их не так много, как беженцев из России.
Уже к середине 2010-х я заметила подвох. Разные антропологи, социальные психологи говорят о том, что в любой современной человеческой популяции истинная потребность в свободе слова есть у ничтожнейшего числа людей. Это доля процента от всего общества. Допустим, 0,01% – столько примерно в нашей стране граждан, которые по своей внутренней организации и, главное, роду деятельности действительно должны быть глубоко фрустрированы политической ситуацией в России. Даже среди представителей секс-меньшинств очень мало найдется в нашей стране таких, кто готов отдать созидаемое дома десятилетиями ради права ходить под флагом ЛГБТ.
Люди ведь, уезжая туда, бросают все. Один оставил работу на центральном телеканале, другой – в пресс-службе госкорпорации. Кто-то продает успешный бизнес, кто-то – жилье. Известный наш гей-беженец продал бабушкину квартиру, чтобы оформить себе убежище в Штатах. По удивительному совпадению, именно с появлением у него наследства и перспективы денег он стал в России громко высказываться о своей ориентации, выступил в газете и был уволен. Потом он собрал скриншоты всех писем, которые ему слали не очень сдержанные граждане, и обратился к U.S. President с просьбой об убежище. Про квартиру проданную ничего не сказал, конечно. Сейчас этот человек тоже сидит в Нью-Йорке и следит за новостями из русского Бруклина. Видно, что он глубоко разочарован. Ему за сорок, он снимает комнату вдвоем с бойфрендом, который работает где-то медбратом, сам перебивается случайными заработками: резка салатов, продажа буженины, производство плавательных шапочек.
Он уехал в 2014 году. Я за это время успела посетить пару десятков стран, родила ребенка, стала известным публицистом, написала и издала книгу, построила дом, выгодно инвестировала деньги с продажи имевшегося жилья. А он один раз сходил на гей-парад с плакатом, растолстел и получил таблетки от депрессии.
Стоило оно того? Да, такая вот у нас страна, тут не проводят гей-парады. И тут нельзя работать в мэрии, на весь мир объявив себя гомосексуалом. Но так ли велика потребность в участии в гей-параде, если за нее тебе приходится платить в буквальном смысле всем: отдать карьеру, жилье, друзей, бросить маму. Кстати, я не уверена, что в России не уволят пресс-секретаря мэрии, если он на всю страну станет описывать даже и гетеросексуальные свои предпочтения. Вот представьте, выходит чиновник и на два газетных разворота рассказывает, что любит полненьких и даже – что он конкретно любит с ними делать.
Трудно отделить несвободу от неуместности – слишком не очевидна грань.
Не знаю, мы все-таки не Иран. Из Чечни геи бегут – понимаю. Из Москвы бежать, отдав все, что у тебя есть? Хммм…
Еще меньше я понимаю людей, которые намеренно записывались в жертвы режима и геи, чтобы уехать в никуда. Тот же бедолага из Нью-Йорка, заедающий депрессию таблетками, но так и не готовый признать, что просто жизнь упустил сквозь пальцы, рассказывает, что в его окружении полно россиян, которые ждут убежище по ложносформированным легендам: кто-то на митинги под дубинки ходил, кто-то специально писал то, за что в России сейчас сажают.
Тьма его коллег и соседей прикидывается ЛГБТ или религиозно ущемляемыми, после посадки «свидетелей Иеговы (организация запрещена в России)» (признана в России экстремистской организацией) в Штаты пошел поток уверовавших в Иегову. Многие эти люди платили за состряпывание легенды, они выложили тысячи долларов, чтобы в итоге снимать в Нью-Йорке комнату в складчину. Человек, который считает, что сделал правильный выбор, вложив свое единственное жилье в подачу на беженство в США, с каким-то не упоением, а опьянением рассказывает, что его окружение – придумавшие себе фиктивную гей-связь и сочинившие в России фальшивую легенду о политическом прессинге и преследовании за походы в церковь.
В России они были преподавателями, журналистами, маркетологами, юристами. Там превратились в вечно ищущих работу продавцов, полотеров и просто – людей, проводящих месяцы в ожидании очередного пособия.
Каких только не встретишь историй. Соберите в любом российском мегаполисе для интервью остатки уличных активистов и разрозненных политических оппозиционных деятелей – они вам по секрету о стольких случаях «продуманного» беженства нарассказывают.
Как русский ванька объявил себя крымским татарином и ходил винтиться с плакатом за татар в городе Хабаровске. Женщина 10 лет мечтала жить в Израиле, выучила язык, но паспорт не давали – нет еврейской крови. Тогда она решила ехать в обход, получив сначала убежище в Европе. Но как? Проще всего из Петербурга было бежать по линии ЛГБТ, но как быть, если душа к столь экстравагантным практикам ни в какую не лежит? Пришлось придумать движение гетеросексуалов за права геев, ходить на митинги в защиту геев и получить убежище как защитник прав геев. Геи почти все остались дома, а она уехала! И потом рванула-таки в Израиль. Или вот еще пример: журналистка пришла в посольство США и попросила предоставить ей убежище. Но сразу оговорила, что уехать готова только через полгода, когда окончит магистратуру. Очень, говорила, страшная в России жизнь, но надо потерпеть.
Или пожилая пара из Петербурга. Они и на акции ходили, и во флаги украинские заворачивались, и под дубинками фотографировались, и статьи писали «опасные», и признанные экстремистскими материалы репостили. А их все никуда не брали. Тогда у обоих сдали нервы, и они приписались к синагоге, оформили там какие-то документы, обратились в иудаизм и как новообретенные сограждане тоже рванули к израильтянам. Там интеллигентный муж устроился помощником электрика, а жена – стряпухой. Живут в комнатушке, питаются уличной едой. Уверяют, что счастливы.
10 лет длилась эта волна и теперь заканчивается. Кто уехал в числе первых, успели уже состариться, заболеть, впасть в депрессию. Кто только сейчас собрался, уже, скорее всего, никуда не попадет – лавочку прикрыли, не до россиян стало Америке с Европой. Мы подошли к подведению итогов новой волны эмиграции. И это первая в истории нашей страны политическая эмиграция, чьи итоги и жизненные достижения нам видны. Раньше ведь как было: уезжали при Брежневе через Вену в Нью-Йорк – и как будто умирали, не видно их было и не слышно. Советские люди думали, что у отбывших настолько все отлично, что им некогда писать письма. Уехавшие же молчали о том, что живут порой у соседей на коврике и на шестерых одну курицу делят. Даже когда я была в эмиграции в конце 2000-х, мир еще не обрел сегодняшней прозрачности и жизнь эмигрантов из России просматривалась смутно.
А сейчас все на виду: и социальное падение, и депрессии, и лишние 10 кг, и геолокация в шесть утра в салатном цеху, где счастливо обманувший Америку эмигрант режет с утра до вечера вареную картошку.
Я не знаю, в чем феномен массового и именно фиктивного политбеженства последних десяти лет. Наверное, в желании ощутить себя лучшим, избранным. Более тонко организованным, более чувствительным к несвободе. К тому же нынешним беженцам не дает покоя память о советских диссидентах и арт-богеме, высылавшейся и убегавшей на Запад.
Я думаю, если человек сегодня работает менеджером в IT-компании, живет в Москве, имеет свою квартиру и вдруг покупает за несколько тысяч долларов статус жертвы режима, его будоражит слава Лимонова, Шемякина или Барышникова. Он хочет в ряды избранных. Увы, но даже эти граждане не всегда попадали из СССР прямиком на литературную славу и персональные выставки. А уж рядовые советские беженцы и тогда с самолета прямиком вляпывались в нарезку салатов. И даже бежавшие от Брежнева с тоской сожалели о своем решении: скитаясь по Бруклину, они понимали, что их советская жизнь директора филармонии или начальника парикмахерской «Интуриста» была не так уж плоха.
И сегодня положение большинства «политических» выгодно отличается от жизни, в которой нужно 10 лет стараться, чтобы стать таксистом. Пора признать: сейчас у большинства наших политических беженцев не та жизнь, ради которой стоило притворяться геем, записываться в свидетели Иеговы и выкладывать мошенникам по несколько тысяч долларов.
Страна наша бедная, жизнь в России тяжелая и несправедливая. Но давайте, подведя итоги десятилетия политических отъездов, признаемся честно: такой ли она для всех уехавших была тяжелой, что ее стоило менять на комнату в нью-йоркском клоповнике?
Вчера провела несколько часов в компании русских эмигрантов, которые давно живут в Европе и заняты в науке. Так как сама я несколько лет прожила в эмиграции, я с интересом наблюдаю, как эти люди меняются, что происходит в среде диаспор, какими глазами они смотрят на Россию.
Я вообще заметила, что в эмиграции у многих жизнь делится на две половины. Одна их них продолжает развиваться, а другая останавливается ровно в той форме, в какой пребывала на момент отъезда с родины. И я встречала людей, подсознательно вовсе не считавших жизнь в эмиграции жизнью. Когда таких людей спрашивали, сколько им лет, они отвечали что-то вроде:
"Двадцать восемь и шесть здесь". Как будто не засчитывая прожитые в Британии годы в общий зачет
Еще я у наших эмигрантов, у тех из них, кто не теряет связи с Россией, постоянно сюда ездит, тоскует, вижу новый взгляд на страну. Мы, хоть и бедные, и политически неблагополучные, но потихоньку уровень жизни, бытовой культуры у нас выравнивается с европейским или американским. А по некоторым очень редким параментрам даже опережает: например, цифровизация услуг, покрытие мобильным интернетом и его доступность, организация низовой медицинской помощи в городах. Многое в стране меняется, улицы становятся чище, люди следят за собой, своим жильем. В науку пошли какие-никакие деньги, появились приличные проекты. Сами эмигранты с некоторой не то тоской, не то растерянностью говорят, что приезжают теперь сюда преподавать в рамках реимпорта мозгов. Тех, кто годы назад уехал и состоялся там в науке, IT, управлении.
То же касается врачей: что бы они там ни писали, но в больших городах врачи у нас зарабатывают неплохо и по нашим меркам понемногу превращаются в настоящий средний класс.
Не раз я замечала эту грустноватую растерянность в голосе давно уехавших эмигрантов, которые все чаще приезжают в Россию уже по работе, в рамках совместных проектов. Для ученых и врачей жизнь в России точно перестала быть невыносимой. Я была в эмиграции и знаю, что очень и очень многие наши эмигранты не вполне там спокойны, их не покидает тревожность и ностальгия. Если бы они могли выбирать, то, при сохранении своего нынешнего уровня и качества жизни, предпочли бы вернуться в Россию. Или и вовсе отсюда не уезжать.
Но выбора у них нет: когда чуть ли не половина жизни прошла в эмиграции, когда там выросли дети, там дом, работа и карьера, приходится смиряться
Такие люди все больше тревожатся, замыкаются на эмигрантской общине. Они фрустрированы невозможностью... нет, не возвращения, а невозможностью выбирать. Раньше, когда все в России было плохо, мало кому приходило в голову раздумывать над выбором: если был шанс уехать, люди уезжали. Сейчас есть условия для выбора: многие в рамках того же процесса реимпорта мозгов. Но возможности выбирать уже нет - жизнь там, два раза начинать сначала не получится. Это осознание - что ты попал под разводку рельсов, когда в стране совершался очередно разворот - крайне фрустрирует. Перевод стрелки, перекидывание путей. Поезд пошел туда же, куда эмигранты добрались на перекладных. Скоро мы все окажемся в одном и том же месте. Но тем, кто выдвинулся туда с опережением, перехитрив историю, не всем удалось добраться в целости: кому ногу при переводе стрелки прищемило, у кого рука застряла, кто вообще не в тот поезд сел. Сейчас все эти люди сидят и смотрят, как состав с согражданами прибывает все в тот же европейский мир, и не знают, что сказать, как оценить уплаченную за досрочный переезд цену. Жизнь одна, ее значительную часть (родина, семья, друзья, родной язык) тебе пришлось заплатить за то, чтобы у тебя и твоих детей все было хорошо. А теперь подоспел состав с теми, кто не отрывал от себя ничего, ничем не жертвовал, кто переждал тяжелой время в некомфортной, но родной среде, и тоже оказался в сравнительно благополучной современной реальности. Вопрос цены. Одни бросили все и живут вне родины. Другие 20 лет выживали, прежде чем встать на ноги и начать догонять. Чья цена выше?
Мне кажется, это важнейший сейчас для многих эмигрантов вопрос. Стоило ли все отдавать, чтобы теперь приезжать на родину по приглашению российских университетов, IT-компаний?
Вчера я видела грустных людей, у которых все хорошо и которые поняли, что у тех, кто остался, тоже теперь дела неплохи. И при этом они живут дома. Я писала когда-то целый цикл статей о судьбах эмиграции: о так называемой "колбасной" эмиграции, когда люди ехали за улучшением жизни и потом никогда не могли наверстать отставание от местных. Писала несколько статей о судьбах политбеженцев последнего призыва. О том, как себя чувствуют люди, уехавшие из России в потоке утекавших мозгов, еще не писала. Вот, пожалуйста, пишу - чувствуют они себя растерянно.