Доктор Синяков — ангел из немецкого концлагеря
Он стал настоящим ангелом для сотен узников концлагеря Кюстрин. Русский доктор Георгий Синяков сутки напролет оперировал безнадежных больных и, рискуя жизнью, помогал пленным организовывать побеги. Сам же доктор и не думал бежать — до освобождения лагеря он оставался с теми, кто нуждался в его помощи.
Синяков воскрешает из мёртвых
В августе 1944 года штурмовик Анна Егорова не вернулась с очередного задания. На Магнушевском плацдарме за Вислой ее Ил-2 был сбит, а обгоревшего и едва подающего признаки жизни пилота подобрали немцы. Следующим пунктом назначения Егоровой стал Кюстринский концлагерь.
На родину летчицы, в Тверскую область, отправили похоронку, а в вышестоящий штаб — наградной лист о присвоении ей звания Героя Советского Союза посмертно.
Что ждало раненую летчицу в лагере, где людей тысячами выкашивали голод и непосильный труд, представить несложно. Однако ей удалось выжить, а заслуженную Звезду Героя получить — хоть и спустя 20 лет после Победы — лично.
Это чудо стало возможным во многом благодаря «русскому доктору». Он не только лечил Егорову, но и прятал ее ордена, делился своим пайком.
«Всех пленных согнали в колонну, и, окруженная озверелыми конвоирами, немецкими овчарками, она потянулась по Кюстринскому лагерю, — писала Егорова в воспоминаниях. — Меня несли на носилках, как носят покойников на кладбище, товарищи по беде. И вдруг слышу голос одного из несущих носилки: «Держись, сестренка! Русский доктор Синяков воскрешает из мертвых!..».
Пленный доктор
Георгий Синяков ушел на фронт на второй день войны. В должности ведущего хирурга медико-санитарного батальона воевал и спасал раненых на Юго-западном фронте.
5 октября 1941 года у деревни Борщевка, под Киевом, советские части отступали под натиском противника. Наступление немецких сил было настолько стремительным, что бойцы не успели эвакуировать военный госпиталь: раненые и медицинский персонал остались на оккупированной территории. Так Георгий Синяков, не пожелавший оставить попавших в окружение раненых, оказался в плену.
В мае 1942 года, пройдя лагеря Борисполя и Дарницы, он стал узником № 97625 Кюстринского международного лагеря военнопленных неподалеку от Берлина.
Синякова назначили лагерным хирургом и тут же устроили ему «экзамен» — приказали сделать операцию. Посмотреть, на что он способен, собрались многочисленные надзиратели во главе с доктором Кошелем.
«У ассистентов Георгия Федоровича от волнения дрожали руки, — писала в воспоминаниях Анна Егорова. — Кто-то из фашистов громко утверждал, что самый лучший врач из России не выше немецкого санитара. А доктор Синяков, еле держась на ногах, бледный, босой, оборванный, делал резекцию желудка».
С того дня квалификация «русского доктора» — так стали называть Синякова — не вызывала сомнений ни у надзирателей, ни у ассистировавших ему европейских врачей-заключенных.
Он сутками напролет оперировал больных, делал сложнейшие операции, даже не имея необходимых инструментов. Операции, перевязки… Доктор валился с ног, но в бараках находились более тысячи раненых и больных, которым нужна была помощь.
Георгий Синяков не только лечил пленных — с ними он делился и частью своего усиленного пайка: обменивал сало на хлеб и картошку, которыми можно было накормить большее число заключенных.
«От имени всех пленных лагеря доктор Синяков и профессор Белградского университета доктор Павле Трпинац ходили в гестапо и требовали разрешения лечить меня, — писала Анна Егорова. — Да, именно требовали (…). Я думаю, русский хирург Синяков вообще имел такое право — требовать».
Однажды он спас сына одного из гестаповцев, после чего к нему не только стали обращаться за лечением немцы из ближайших поселений, но прониклась доверием вся охрана. Синяков смог свободно передвигаться по лагерю, бывать там, куда пленных не пускали.
Имея подобные привилегии, врач вскоре возглавил подпольный комитет в лагере. Он распространял листовки о положении дел на фронте, поднимая боевой дух узников Кюстрина, и даже организовывал побеги.
В инфекционных бараках, куда нацисты боялись совать нос, под номерами умерших он прятал пленников, готовившихся к побегу. Подпольщики разрабатывали маршрут побега, снабжали узников картой, а также часами или компасом, сушили для них сухари. Когда все было готово, ни о чем не подозревавшие немцы вместе с трупами заключенных вывозили за пределы Кюстрина и «подопечных» Синякова.
Освобождение лагеря
В январе 45-го, когда фронт приблизился к Кюстрину, подпольщики были готовы начать восстание. Но нацисты их опередили: ночью узников погрузили в эшелоны, а тех, кто мог идти, погнали пешком через замерзший Одер. Самых слабых и истощенных, больше не годившихся для каторжных работ, — таких заключенных было около 3000, — следовало уничтожить.
«Доктор, вас не тронут…», — говорили оставшемуся в лагере Синякову охранники. Они же подтвердили и его догадки о дальнейшей судьбе заключенных. Тогда «русский доктор» решил, что не оставит своих. Вместе с переводчиком он пошел в казарму, чтобы поговорить с лагерным руководством.
Что говорил Синяков и что донес до гитлеровцев переводчик — неизвестно, однако нацисты покинули лагерь без единого выстрела. А вскоре в Кюстрин вошли бойцы майора Ильина из 5-й ударной танковой армии генерала Берзарина.
После войны
Георгий Синяков дошел до Берлина, в победном мае расписался на Рейхстаге. После войны переехал в Челябинск, где работал заведующим хирургическим отделением медсанчасти ЧТЗ и преподавал в мединституте.
О войне и лагерном прошлом Синякова стало известно лишь в 60-е, когда вышел очерк «Егорушка» о судьбе летчицы Анны Егоровой и спасшем ее удивительном «русском докторе». Со всего Советского Союза и Европы в Челябинск стали приходить письма благодарности от спасенных хирургом бывших заключенных.
«Я многим обязана чудесному русскому доктору Георгию Федоровичу Синякову, — писала Анна Егорова. — Это он спас меня от смерти в концлагере Кюстрин».
К сожалению, подвиг Синякова не был отмечен государством. Летчики, танкисты, бывшие узники Кюстрина пытались выхлопотать для него боевые награды, считая, что он достоин звания Героя Советского Союза. Но тщетно. Сам же Синяков говорил: «Плен — это беда, несчастье. А разве за несчастье награждают? Моя награда — жизнь, возвращение домой, к семье, к работе, эти письма от людей, которым я помог в час тяжкого горя».