Первый враг

Было жаркое лето середины восьмидесятых. Мы играли в «войнушку». Традиционно все хотели быть «нашими» и обязательно командирами, и никто не хотел быть «немцем». Начинали со считалок:

- Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана, - Вовка медленно считал, тыкая каждому в грудь пальцем. И сердце замирало, так не хотелось попасть во вражескую команду.

- Буду резать, буду бить – всё равно тебе водить, - и неудачник, которому выпало играть за «немцев» начинал громко возмущаться.

Поэтому и не получалось ничего. Если быть «немцем» выпадало мелкой «детсадовке» Катьке, то она тут же начинала ныть, а если при слове «водить» Вовка тыкал в толстого Витьку, тот демонстративно надувался, складывал руки на груди. Заявлял: «Я так не играю», и садился на скамейку.

Вовка начинал делить и пересчитывать. Теперь кричали и возмущались другие.

Чуть драки не вспыхивали. Дипломатичный Вовка, отделяя «немцев» от «русских» традиционно успокаивал невезучую команду тем, что «немцы» вовсе не те, мол есть ФРГ и ГДР и немцы как раз из правильной Германии. Из ГДР. В вооружённом конфликте СССР и ГДР Вовка противоречий не видел.

- Не буду я немцем! – орал толстый Витька. – Почему вечно я?!

- Потому что ты толстый, - с жуткой нетолерантностью советского мальчишки отвечал ему Вовка. – Немцы все были толстые.

- Сам ты толстый! – огрызался Витька. – Не буду немцем!

И я не хотел быть немцем! Я хотел быть красным командиром, или партизаном. Хотел подкрадываться по кустам к толстому Витьке, бросать гранату, слепленную из комка грязи и травы, брать в плен и сбегать из лагеря. Хотел метко стрелять из игрушечного пистолета и даже если бы меня ранили, то только в плечо. А Катька прикладывала бы мне к ране подорожник и мастерила повязку из безжалостно развязанного бантика.

Поэтому и я тоже орал на Вовку, спорил и размахивал руками. Потом мы кое-как решали национальный вопрос и принимались носиться по кустам и газонам двора, нещадно вытаптывая чахлую городскую траву. И нам никогда не надоедало.

Однажды утром мы только успели поделиться и, наоравшись до хрипоты, принялись обсуждать стратегию атаки на фашистский штаб. В самый разгар обсуждения Катька вдруг подняла голову и пискнула:

- А это кто ещё?

Шагах в пяти от нас стоял незнакомый чужой мальчишка. Обычный мальчишка в сандалиях и шортах. У меня дома валялись точно такие же сандалии, а на Витьке были надеты такие же шорты. Выбор в «Детском мире» в наше время был небогатый.

Загореть чужак ещё не успел, зато яростное солнце первого летнего месяца щедро украсило его нос и щёки веснушками. Перед выходом на улицу мать или бабушка его старательно причесали, но дворовый сквозняк уже ерошил непослушную чёлку. А ещё на груди у мальчишки висел бинокль. Сейчас я понимаю, что это был не Бог весть какой бинокль. Что-нибудь из старого охотничьего инвентаря, одолженного у отца, дяди или дедушки. Поцарапанный и старый. Даже кожаный ремешок когда-то не выдержал и порвался, и его безалаберно связали заскорузлым каменным узелком.

Мальчишка смотрел на нас. Мы смотрели на бинокль.

- Привет, - сказал Вовка.

- Привет, - ответил чужак.

- Играть будешь?

- Во что?

- В «войнушку».

- Буду.

- Иди сюда, - кивнул Вовка.

И ни тогда, ни позже мы не спросили, как зовут этого незнакомого мальчишку. Остался он в нашей памяти именно как «чужой мальчик», безымянным и почти забытым.

- Ты откуда? – полюбопытничала Катька.

- Я из соседнего двора. А вообще – из Витебска. К бабушке на пару недель приехал.

Вовка снова кивнул.

- Мы тут делились на «своих» и «немцев». Ты новенький, поэтому будешь для начала «немцем». В следующий раз поменяемся.

- Не хочу! – отрицательно покачал головой мальчишка. –Я у себя в Витебске никогда немцем не был.

- Ну-у, - немного растерялся Вовка. – Это же не на самом деле. Это понарошку.

- Не хочу понарошку.

- Не хочешь- не надо, - мигом вспыхнул Витька. – Мы сами тогда играть будем.

Валерка что-то шепнул на ухо Катьке, и та захихикала.

- Не груби, Витька, - сказал Вовка. – Слушай, ну надо же кому-то быть немцем. А если все будут «нашими», то как играть?

Чужак нехотя подался к вражеской кучке, но тут он заметил, каким взглядом я смотрел на бинокль. А я чуть не умирал от зависти. В тот момент я, кажется, отдал бы всё на свете, чтоб подержать в руках этот потёртый, поцарапанный бинокль, а уж посмотреть в него – так это было вообще за гранью моих мечтаний.

Чужак бочком-бочком подвинулся ко мне.

- Нравится? – он покачал биноклем прямо перед моим носом.

- Очень, - выдохнул я. – Дашь посмотреть.

- Обязательно дам, - пообещал чужак. – Только…

- Что только?

- Давай в этот раз ты вместо меня побудешь немцем, - предложил мальчишка. – А я тебе за это бинокль дам поносить.

Мне очень не хотелось быть «немцем». В этот раз судьба подарила мне возможность повоевать за «своих» и терять этот подарок было глупо. Но бинокль… Он был так близко, так манил.

- А-а, давай, - согласился я.

Чужой мальчишка расплылся в улыбке.

- Пойду, скажу твоим, что мы поменялись.

Игра началась. Чужак быстро оттеснил Вовку в сторону, организовал атаку, потом нападение на гарнизон. Он носился среди заборов и сосен, с криками командуя невидимыми фронтами и бригадами. Периодически поднимался на какую-нибудь возвышенность и всматривался вдаль, поднося к глазам бинокль. Чужак был абсолютно счастлив, и я тоже был счастлив, потому что каждая атака приближала тот миг, когда я смогу подержать бинокль.

Наконец «немцы» были разбиты на голову, Витька выковыривал из уха грязевую гранату, Катька отряхивала испачканные песком гольфы, Вовка слюнявил и приклеивал к разбитой коленке сорванный листок подорожника.

- Са-а-аша, домой!

- Витя-я-я, обедать!

- Серёжа-а-а!

Это наперебой закричали из окон наши матери. Большую часть непобедимой армии тут же сдуло. Остались я, Вовка, Катя и чужой мальчик.

- Ка-а-атя, мультики!

- Что я, маленькая что ли. – поморщилась Катька. – Мультики ей! Вот ещё. Потом из дома не выпустит.

- Ну, давай, - я шагнул к чужаку и протянул руку за биноклем.

- Чего это давай, - отодвинулся от меня мальчишка. – Ничего я тебе не дам.

- Мы же договаривались, - удивился я. – Я вместо тебя играю за «немцев», а ты мне потом бинокль дашь поносить.

- Договаривались? – насупился мальчишка.

- Договаривались, - подтвердил я. И снова протянул руку.

Но он только ещё дальше отодвинулся от меня.

- Слушай, но вдруг ты его разобьёшь.

- Не разобью, - пообещал я. – Буду очень осторожно носить.

- А если всё-таки разобьёшь? Или потеряешь?

Мне не хотелось напоминать ему, что всего двадцать минут назад он сам носился по бордюрам и кочкам, совершенно не опасаясь за целостность своего бинокля.

- Ты обещал, - сказал я.

- Ничего не обещал! – внезапно вспыхнул мальчишка. – Я сказал, что может быть дам. А может быть и не дам.

- Не придумывай, - вступил в наш спор Вовка. – Все слышали. Так не честно.

- А вдруг разобьёт, - мальчишка скорчил такое лицо, что мне показалось, что он сейчас заплачет. – Бинокль дорогой, мне его отец купил на день рождения.

- Так зачем обещал?! – пискнула Катька.

- Я не обещал!

- Обеща-а-ал, обеща-а-ал, - противно заныла Катька.

Катька умела противно ныть. Ох, как она умела. От её нытья даже привычные ко всему помойные кошки разбегались. И Вовка, посягнувший на катькину куклу, тут же бросал эту самую куклу и прятался за клумбами. От катькиного нытья закладывало уши и сводило зубы. Я тогда был уверен, что где-нибудь в Корее или Сингапуре приняли конвенцию о запрете девчоночьего нытья в таких масштабах.

- Не обещал! – топнул ногой мальчишка.

- Все слы-ы-ышали, - ещё противнее пискнула наше оружие массового поражения.

И тут чужак не выдержал. Наверное, только для того, чтоб прекратить это нытьё, он дрогнул, шагнул к Катьке и дёрнул её за косичку. Катька действительно сразу замолчала. Захлопала ресницами, с удивлением глядя на обидчика. Посмотрела на нас, на небо, призывая его в свидетели. Вздохнула, с типично женской грустью признавая несправедливость этого мира. И глаза её медленно начали наполняться слезами.

Нет, она не плакала, не хныкала, не ныла. Просто стояла, смотрела на чужака. И маленькая светлая слезинка скатывалась у неё по щеке.

И тут я его ударил. Ударил несильно, коряво. Я тогда ещё не умел и не хотел бить людей. Поэтому в последний момент испугался, попробовал задержать кулак, но было уже поздно. Пожалуй, это был мой первый удар в лицо другого человека. И я сам испугался не меньше, чем моя жертва.

- Ой! – неожиданно тоненьким голоском завопил чужак.

- Иди отсюда, - зло сказал Вовка.

- Он меня в нос стукнул! – запротестовал «бинокль».

- А если ты не уйдёшь, то я тебя тоже стукну, - Вовка сжал кулаки и сделал полшага в сторону катькиного обидчика.

- Двое на одного? Вот вы какие!

- А будешь знать, как девочку обижать! – решительно сказал я.

Точнее я хотел сказать решительно. На самом деле горло у меня перехватило и вместо слов получилось какое-то сдавленное шипение.

- Ты чего? – чужой мальчишка испуганно отскочил на шаг назад, загораживаясь биноклем.

Мне уже был безразличен этот его бинокль. Я видел только глаза Катьки. И эту её одинокую слезинку, которая катилась по щеке. Честно говоря, ревела Катька часто и много. По поводу и без всякого повода. И за косичку её дергали кто ни попадя, а её старший брат Валерка ещё и поколачивал периодически. Но сегодня что-то случилось со всеми нами. Со мной, с Катькой, с Вовкой. Весь мир как будто перевернулся. И простить чужаку эти обиженные глаза мы не могли.

- Дураки вы все! – взвизгнул чужой мальчишка.

Повернулся к нам спиной и бросился прочь. Он бежал смешно, обеими руками придерживая у груди свой драгоценный бинокль, и от этого казалось, что бежит он как-то по девчоночьи, вихляя задом. Он бежал и испуганно оглядывался назад, опасаясь, что мы с Вовкой сейчас кинемся его догонять. А мы стояли, молчали и смотрели вслед, пока чужой мальчишка не скрылся за забором детского садика.

- Мальчики, вы чего? – удивлённо спросила Катька.

Слёзы у неё уже высохли и только шмыганье носа с конопушками напоминало о том, что эти слёзы когда-то были.

- Ничего, - фыркнул Вовка. – А пусть не лезет!

- Пошли к третьему подъезду, - сказал я Катьке. – Там асфальт ровный. Я тебе кусок мела дам, нарисуешь что-нибудь.

Катька протянула ладошку, а я покопался в карманах и вытащил на свет огрызок синего мела. Своё сокровище, которое таскал на улицу три дня, берёг, не решаясь провести на асфальте первую линию. И вот это сокровище я сейчас без сомнений отдал Катьке.

- Ух ты-ы-ы! – расплылась в улыбке малявка. – Си-и-иний.

И мы пошли к третьему подъезду. И Катька криво и неумело рисовала на сером синее небо, синее солнце. А под синим солнцем нас. Себя, меня и Вовку. И на рисунке мы держали её за руки. Точнее не её, а тонконогое существо с огромной головой и тремя волосинками-пружинками. Но для наглядности Катька всех нас подписала. «ВОВА», «ПАША» и «КАТЯ». Второе «В» в Вовкином имени она написала не в ту сторону, но Вовка не обиделся.

Мы были счастливы. Даже я, хотя в тот день бинокль в руках я так и не подержал, мой кусочек мела Катька мгновенно стерла в пыль, а ночью и вовсе пошёл дождь, смывая все её рисунки.

На следующий день противный мальчишка в наш двор не пришёл. И никогда больше не пришёл.

Рассказ из книги "Обрывки"

Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov)