«Умершие в Камне-на-Оби»: писатель Виталий Серафимов вспоминает своих героев «Википедии»

Писатель и колумнист Тайги.инфо Виталий Серафимов вспоминает о жизни земляков, попавших на страницы «Википедии». Это настоящие герои, рассказывавшие ему, еще школьнику, как били немцев без оружия, актриса, обижавшаяся, когда ругают Шукшина, и первый секретарь горкома, пославший бабушку писателя матом и получивший в ответ удар костылем.

В «Википедии», оказывается, есть страницы «Родившиеся в Камне-на-Оби» и «Умершие в Камне-на-Оби».

Камень-на-Оби — это городок на Алтае, где я родился, сорок тысяч жителей или около того, мост, элеватор, сладкие одуванчики и ковыль в степи, бараки, в которых я прожил десять лет, и одна программа телевидения — «Первая».

Родившихся известных каменцев в «Вики» аж девятнадцать. Среди них есть даже знаменитый режиссёр Пырьев, но у нас им почему-то не очень гордились. Есть среди этих девятнадцати и я, но не знаю, гордятся ли мной: портрет мой в школу однажды просили, но, кажется, потом что-то пошло не так.

Умерших, из тех, кого отметила «Википедия», всего четверо, и все действительно люди непростые: герои Евгений Парфёнов, Иван Кузнецов и Иван Фильчаков и актриса Лариса Буркова. И всех четверых я немножко знаю.

Парфёнов — Герой Соцтруда «по должности», как первый секретарь горкома. На фронт он попасть успел, но вроде бы политработником, в горкоме прославился бескомпромиссной борьбой со всеми, кто возражал ему хоть в чем-то. Бабушку мою послал матом, когда она пришла просить за кого-то из одиноких мамочек, какой и сама была. В ответ баба Марфа так хрястнула ему костылем поперек секретарского хребта, что этот удар через много лет припомнили ее сыну, моему отцу, которого по партийной линии чуть не закатали в лагерь за придуманные злодеяния.

Кузнецов и Фильчаков — герои не просто так, они Герои Советского Союза, настоящие, оба форсировавшие Днепр и оставшиеся живыми в этой мясорубке. Но там, на Днепре, земляки тогда не встретились — старшина Фильчаков обустраивал переправу под обстрелом, а лейтенант Кузнецов со своей артиллерийской батареей перебрался на вражеский берег, там держал оборону и утюжил фрицев огнем.

Оба они, Кузнецов и Фильчаков, приходили, будучи ветеранами, на встречи к нам в школу. Оба Иваны, оба крепкие, тогда ещё вполне справные мужики; Кузнецову и вовсе было чуть больше меня нынешнего, наверное, — ну пусть не чуть, но за пятьдесят, он был высоким таким, статным. Фильчаков был постарше, невысокого роста, но плечистый — коренастый, про таких говорят.

Фильчаков успел тогда нам рассказать, как он греб на лодках и понтонах и «уворачивался» от снарядов — привирал, наверное, как он мог уворачиваться, но я потом видел хронику, и там, конечно, на переправе творился настоящий ад. Ещё он сказал, что переправа была в сентябре, кажется, а звание Героя он получил после Нового года, в конце февраля; Кузнецову же дали Героя сразу. Это потому что их семья, Фильчаковых, считалась зажиточной, и его проверяли, наверное, не сын ли он кулака. Он сказал это со смешком, но было видно, что даже через тридцать с лишним лет его это задевает и обижает, что ли.

Кузнецов выступал вторым, и когда он, волнуясь, сказал, что они там «держались зубами», потому что не осталось снарядов и патронов, молодая училка, радостно хлопая глазами, спросила, как же они боролись с фашистами, когда те полезли в расположение батареи. И Кузнецов, совсем разволновавшись, упомянул какой-то специфический термин — что-то из запчастей пушки, наверное, какой-то шомпол или другой какой дрын, я этого уже не вспомню, — и показал, как он, размахивая этим дрыном, выскочил с диким криком на немца и «расхреначил» тому голову.

— К-к-ка… Ч-что вы сказали? — потеряла дар речи учительница.

— Расхреначил, вдребезги ему черепушку расхреначил и е… нул по ней ещё, чтобы наверняка! — окончательно слетел с катушек Кузнецов, схватил стакан с водой, хлебнул оттуда жадно, потом трахнул стакан об парту, ещё ту, старую, с дырками под чернильницы, которые мы уже не застали, — вода выплеснулась, а Кузнецов, что-то рявкнув сам себе, выскочил из класса, махнув рукой Фильчакову — айда, мол, за мной.

Ветеранов-мужиков в школу на следующий год не позвали, привели стайку геройских бабушек, даже не бабушек — тётенек, ведь сколько им было тогда, повоевавшим, во второй половине семидесятых, чуть за пятьдесят, наверное, совсем молодые.

А Кузнецов умер через год, умер рано, шестидесяти не было, «на сердце много брал», и баба Марфа с его поминок принесла тогда что-то сладкое и вкусное. Фильчаков ушел года через два-три, он, в отличие от Кузнецова, не пил и не качал права в горкоме, потому ему даже поставили бюст, как положено, на родине.

А актриса Буркова, которая потом тоже умерла в Камне, когда-то снялась у Шукшина в хорошем фильме по его же, конечно, рассказам, где играл молодой и чубатый Куравлёв — «Живёт такой парень». Она там играла разведёнку, ту самую, к которой подкатывает шоферюга Куравлёв, но с ней у него тоже ничего не выходит, как и с остальными девками и бабами.

Потом мода на деревенские типажи прошла, ей стали доставаться второстепенные роли, и она сбежала из кино и театра, вернулась в Камень, много болела, вроде бы пила и очень, говорят, обижалась, когда кто-нибудь ругал Шукшина — начинала кричать и что-то доказывать, но заканчивалось всё примирением в стакане. О ее кинокарьере никто давно не вспоминал, новые соседи — старую хорошую квартиру она обменяла на что-то халупное — знали, что она вернулась из столицы, таких в Камне не очень любят и даже немного презирают: вот, мол, довыпендривалась, а теперь на коленях приползла.

Какое-то время она дружила с моей бабушкой, особенно когда я похвастал Ларисе, что мы с бабушкой встречались с Шукшиным, только мы тогда об этом не знали — просто дальний родственник Васька привез для меня, совсем маленького, лекарство от глистов, а про писателя и режиссера мы с бабушкой прочитали много позже в старой газете, куда она заворачивала шиньоны.

Что с Бурковой было в последние годы и почему она ушла рано, в середине нулевых, «Википедия» молчит, а я уже не помню даже, как выглядела актриса, нужно пересмотреть тот фильм с Куравлевым.

Героя Советского Союза Кузнецова я запомнил хорошо: когда он шваркнул по столу стаканом и выскочил из класса, обнаружилось, что у стакана отвалилось дно, а сам стакан остался цел — вернее, его стенки. Как так вышло, я не знаю, нам никогда не удалось повторить такой эффект, хотя мы с пацанами пробовали, переколотив с десяток стаканов, украденных из заводской столовки.

Всего однажды я швырнул об стену стакан так, что у него почти так же отвалилось донышко и только чуть откололся ободок сверху. Я в тот вечер разбил («расхреначил» — привет Кузнецову!) ещё пару тарелок на кухне и лёг спать, не собирая осколки. Их утром убрала жена и ничего не сказала мне ни тогда, ни после.

Мне в тот день было очень-очень плохо — и после этого странного мини-дебоша сразу полегчало. Да и со стаканом вон как здорово вышло.

Но в «Википедии» об этом не напишут.