Два гения и народные сказки: балет «Шурале» записали для телеканала «Культура»
Первый в истории татарский балет «Шурале» – единственный из многочисленных плодов советского культурного «нацстроительства», до сих пор дающий всходы не только на родине, но и на одной из главных сцен страны – Мариинского театра. В чем секрет долгой жизни спектакля? Об этом – в материале обозревателя «Татар-информа» Александра Попова.
Фото: t.me/kazan_opera
«Шурале» до сих пор не сходит со сцены Мариинского театра
В июле в Татарском академическом государственном театре оперы и балета имени Мусы Джалиля завершился уникальный проект: за две недели съемочная группа телеканала «Россия. Культура» записала четыре репертуарных спектакля. Среди них и национальный балет «Шурале», который не сходит со сцены казанской оперы с момента своей премьеры в 1945-м.
Новые постановки спектакля с тех пор осуществлялись в 1952-м, 1957-м, 1970-м, 1986-м и 2000-м. Представлениями «Шурале» в этом году театр отметил и 110-летие со дня рождения композитора Фарида Яруллина (1914-1943), который погиб на Великой Отечественной войне и свое главное детище на сцене так и не увидел, и 120-летие со дня рождения балетмейстера Леонида Якобсона (1904-1975), который является автором той хореографии, что и вписала «Шурале» в сценическую вечность. С 1970-го балет в Казани идет именно в его версии, хотя за минувшие десятилетия были и другие, но все они ушли в небытие.
Создание национальных балетов на местные сюжеты и музыку «своих» композиторов в годы СССР в республиках было поставлено на поток – «Шурале» мог оказаться лишь одной из того множества работ, давно канувших в Лету.
Примерно в то же время, к слову, в соседней с Татарстаном Башкирии поставили «Журавлиную песнь» Загира Исмагилова и Льва Степанова, на одном из премьерных показов которой в 1944-м побывал 6-летний Рудольф Нуриев и... дальше вы знаете. С «Шурале» подобных судьбоносных историй не связано, но именно этому балету на малоизвестные вне татарской культуры сюжеты народных сказок выпала не просто самая долгая жизнь среди всех национальных спектаклей. Он до сих пор не сходит со сцены не только на родине (как та же «Журавлиная песнь» и ряд балетов в других республиках), что выглядело бы логично, но и собирает полные залы в одном из главных в стране театров – Мариинском в Санкт-Петербурге. Это подтверждение безусловной ценности постановки.
Попробуем ответить на вопрос, каковы слагаемые ее «кода гениальности».
Как «Шурале» на время стал «Али-Батыром»?
Над музыкой своего единственного балета молодой композитор Яруллин начал работать, когда учился в Татарской студии при Московской консерватории. «Шурале» должен был стать гвоздем программы Декады татарского искусства, проведение которой в Москве намечалось на август 1941-го. В Казани понимали, что со столь важным делом самостоятельно могут и не справиться, а потому пригласили для постановки спектакля Якобсона, 37-летнего балетмейстера из Ленинграда.
Тот активно взялся за дело, сразу сильно переделав либретто Ахмеда Файзи, в основу которого поэтом была положена одноименная поэма Габдуллы Тукая. Дополненная рядом других сказочных сюжетов, легко считываемых татарами. Сюжетные новации потребовали внесения значительных изменений в музыкальный материал, на которые Яруллин, вероятно, не без споров, но согласился.
К сожалению, композитор успел создать только клавирный вариант балета (его издали в Казани лишь в 1987-м). Премьеру отменила война. Яруллин получил повестку и погиб в боях на Белорусском фронте в 1943-м… Там же он и похоронен – в братской могиле, ныне входящей в мемориал «Рыленки». И первая постановка балета увидела свет в Казани лишь 12 марта 1945 года, без Яруллина и Якобсона, который к тому времени работал в Москве. Хореографами выступили Леонид Жуков и Гай Тагиров, а инструментовку партитуры сделал композитор Фабий Витачек.
Однако в 1950-м Леонид Якобсон выпустил собственную хореографическую версию спектакля, причем не в Казани, а в Кировском (ныне – Мариинском) театре. Для нее композиторами Валерием Власовым и Владимиром Фере была сделана новая оркестровка, позже признанная классической. Тот спектакль некоторое время шел под названием «Али-Батыр» – считалось, что советский балет не следует называть в честь нечистой силы. Но вскоре Шурале удалось хотя бы в названии одержать победу над своим сюжетным противником – в казанской версии юношу, встретившего лешего, зовут, как и положено, Балтыром.
Создатели «Али-Батыра», включая три состава исполнителей (что само по себе удивительно!) стали тогда лауреатами Сталинской премии. В 1955-м Якобсон перенес «Шурале» в Большой театр, и там главные партии сначала танцевали Майя Плисецкая и Юрий Кондратов, а через пять лет, в новой редакции – почившая в июле этого года Марина Кондратьева и Владимир Васильев. С тех пор разные версии балета, основанные на тексте Якобсона, были поставлены в многочисленных театрах по всему СССР, от Риги до Улан-Удэ. А также за рубежом. В 2002-м «Шурале» выпустили даже в Мексике!
Но в настоящее время балет идет только в Казани и Санкт-Петербурге. Премьера капитального возобновления второй редакции спектакля в Северной столице состоялась 28 июня 2009 года под руководством Валерия Гергиева. На родине балет не обновляли с 2000-го.
Фото: t.me/kazan_opera
«Это не детский балет – это духовное завещание великого композитора»
Навскидку можно сказать – «Шурале» до сих пор идет в Мариинке потому, что по факту тот балет, что всем нам известен, и был создан именно на этой сцене. В этом, кстати, можно найти еще один изгиб уникальной судьбы спектакля, ведь даже в Казани идет та версия национального балета, что изначально была поставлена не на родине. Впрочем, одним лишь фактом «перворождения» объяснить долгожительство «Шурале» на сценах двух столиц – Северной и татарской – не получится.
В сочинении повествуется о девушке-птице Сюимбике (так в либретто, – прим. Т-и), попавшей в логово Шурале, и юноше Былтыре, спасшем ее от лесных чудищ. На сайте Мариинки спектакль описывают как красочную балетную сказку, в ходе которой «на сцене вершатся волшебные превращения птиц в красавиц девушек, в дремучем лесу резвится нечисть – джинны, шайтаны и ведьмы развлекают плясками своего повелителя, лешего Шурале, а в татарской деревне с размахом празднуется свадьба».
Но, как это практически всегда случается с балетами, сюжет в них не главное. А главное – всегда и без сомнений – музыка. Искусствовед Аида Алмазова, долгие годы занимавшаяся исследованиями творчества Яруллина, отмечала, что композитору в 27 лет удалось не только создать настоящий шедевр, но и открыть новое направление в татарской музыке. Ректор Казанской консерватории имени Назиба Жиганова Вадим Дулат-Алеев в одной из своих статей доказывал, что говорить о «Шурале» как о первом татарском балете давно стало искусствоведческим штампом. И что правильнее говорить о нем как о лучшем татарском балете и в целом как о произведении, «с которого татарская композиторская музыка вышла на новый уровень межкультурной коммуникации».
Оригинальную партитуру Яруллина, насыщенную яркими этническими интонациями, можно смело отнести к ряду выдающихся балетных симфоний. И национальные мотивы, и традиционные для «гран балета» обороты были выстроены композитором на базе остроконфликтной и экспрессивной драматургии – с напряженными поединками, динамическим развитием и трансформацией образов. Музыка «Шурале» самоценна, она способна воздействовать на слушателей даже без хореографической составляющей и с первых же тактов увертюры. Балетный театр до подобных вершин симфонизма поднял Петр Чайковский. Не случайно Аида Алмазова отмечала в «Шурале» «роль русской оперно-балетной классики, которая в сочетании с национальными традициями дала новое качество».
«Большинство сцен, посвященных лирической паре героев балета (охотник Былтыр и девушка-птица Сююмбике), относятся к числу лучших страниц татарской инструментальной музыки… Мастерство Яруллина проявилось и в том, что он сумел найти средства воплощения динамического процесса, не отказываясь при этом от интонационной специфики татарской музыки», – отмечала в своей статье искусствовед Лариса Бражник.
По мнению Вадима Дулат-Алеева, в «Шурале», несмотря на всю его «национальность», изначально был заложен значительный «межкультурный коммуникативный потенциал». Основанный, например, на таких концептах, как «этнофантастика» или «этнофэнтези», благодаря чему татарский балет органично вписывается в «компанию» «Сильфиды», «Жизели» и других признанных образцов романтизма. Отмечал Дулат-Алеев и музыкальную пластичность балета: «Движение ощущается в этой музыке, даже если ее слушать с закрытыми глазами». Находил в музыке влияние характерных для первой половины ХХ века неоромантического этномелодизма (одним из самых ярких представителей которого был Сергей Рахманинов), неофольклоризма и даже импрессионизма (хотя Клода Дебюсси в те годы в СССР не слушали и не изучали).
По мнению Алмазовой, даже в клавирном варианте «Шурале» – это «законченное цельное сочинение, дающее возможность судить о стиле композитора как оригинальном и самобытном явлении». «Это далеко не детский и не просто сказочный балет – это духовное завещание великого композитора», – отмечала искусствовед. «Это было первое произведение татарской музыки, лишенное налета ученичества, свободное от официальных показателей “догоняющей культуры”, от “актуальной темы”». – добавлял Дулат-Алеев. Отсюда, по его мнению, «надвременной» статус балета, «обеспечивающий ему органичное существование в разных слушательских традициях и позволяющий ему свободно перемещаться по историческим эпохам, легко преодолевая времена с их «актуальными темами».
Фото: t.me/kazan_opera
Балет очень крепко «сшит» и сделан в традициях Петипа
Но, какой бы гениальной ни была музыка, долгая сценическая жизнь любого балета зависит и от успешной хореографической реализации. Пусть язык классического танца, не выходя за рамки пяти позиций, с годами усложняется и ускоряется, мы до сих пор смотрим балеты, созданные гениальными балетмейстерами – Мариусом Петипа, Михаилом Фокиным, Юрием Григоровичем… И переданные через десятилетия «из ног в ноги».
В этой связи вклад Леонида Якобсона в то, чтобы «Шурале» вошел в вечность, переоценить невозможно. Выдающийся хореограф ХХ века, создатель уникального театра хореографических миниатюр даже в национальном татарском балете смог сказать свое веское слово. Хотя теоретик балета Поэль Карп и писал, что «Шурале» навскидку кажется самым неоригинальным среди всех творений Якобсона.
Действительно, на фоне более поздних постановок, особенно «Роденовского цикла», приоритет классического танца как основы пластической выразительности в «Шурале» очевиден. Более того, даже далекие от профессии люди заметят влияния Льва Иванова и его «лебединых сцен» из главного шедевра Чайковского. А во втором, «свадебном акте», где буйствует «стихия народного танца», специалисты найдут и другие «открытия», сделанные советским балетом к середине ХХ века. Но не случайно великий Федор Лопухов, побывав на премьере в Кировском театре, не скрывал радости: «Наконец-то на смену режиссерам пришел балетмейстер, на сцену мастерам пантомимных сцен – поэт танца».
Как объясняла «Татар-информу» доцент кафедры балетоведения Академии Русского балета имени А. Я. Вагановой Ирина Пушкина, при всем преобладании традиции над новаторством в «Шурале» заметен авторский стиль Якобсона: «То, что он узнавал, то, что ему давали, он впитывал и претворял в очень оригинальную хореографию».
По словам Пушкиной, этот балет, кроме всего прочего, оказался еще и очень крепко «сшит»: «Традиционная проверенная схема построения балетного спектакля, хореография интересная, задействованы разные виды танца, сказочный сюжет». При этом колорит у спектакля получился не столько национальным, сколько фантастическим (вспоминаем про упомянутое выше музыкальное «этнофэнтези»). А потому оказалось неважным, что зритель за пределами Татарстана и татарской культуры зачастую вообще не понимает, кто такой на самом деле этот Шурале. Что-то типа лешего? Достаточно!
Фото: t.me/kazan_opera
Важно и то, что персонажи спектакля «разговаривают» на разных пластических языках: мир нечисти, самого Шурале и его приспешников, – на языке гротеска, мир девушек-птиц – на балетной классике, народные же сцены решены на языке характерного танца. Кроме того, «Шурале» поставлен Якобсоном как «гран балет», по всем канонам стиля Петипа.
«Конечно, это не “Спящая красавица”, их сравнивать нельзя. Но в “Шурале” Якобсона присутствуют все наработки и элементы стиля Петипа, все те средства, которые балетмейстер умело, творчески соединил, – отмечала Пушкина. – Классический танец – есть, причем очень необычно и интересно поставленный. У главных героев, особенно у Сююмбике, этой девушки-птицы, и у Али-Батыра, и у второстепенных характерных персонажей. В спектакле имеются два дивертисмента – и в первом, и во втором актах. Причем если первый – сказочный, фантастический, то второй – как раз с национальным колоритом, там идет свадьба во втором акте. Есть и пантомимные номера, немало игровых комических сценок, мужские героические танцы».
Аида Алмазова писала, что «Шурале» Фарида Яруллина является свидетельством рождения выдающегося дарования, «которое в силу исторических причин не смогло получить продолжения и реализовать все свои возможности». Но благодаря тому, что творение одного гения попало в руки другого, что гениальная музыка стала основой для поисков гениального балетмейстера, всем нам и остался в наследство безусловный балетный шедевр. Так же в свое время повезло балетным симфониям Чайковского, оценить которые по достоинству смог только Мариус Петипа.