85 КУВАЛДИН О ТИМОФЕЕВСКОМ В "НЕЗАВИСИМОЙ ГАЗЕТЕ"
65–75–85: галопом по поэту
К юбилею Александра Тимофеевского
Юрий Кувалдин
Об авторе: Юрий Александрович Кувалдин – писатель, издатель
Года бегут мультфильмом скоротечным…
Мне кажется, что Тимофеевский стихи пишет как бы между прочим, что не писание стихов его главное дело в жизни, что он занят еще чем-то. Это ощущение занятости, даже озабоченности остается от каждой встречи с ним. Странное чувство беспокоит меня после встреч с вечно занятым и озабоченным Александром Павловичем Тимофеевским. Быть может, Александр Павлович Тимофеевский пуст, как Александр Сергеевич Пушкин, говоря словами Андрея Донатовича Синявского, – пуст в ожидании заполнения новым поэтическим шедевром?! Может быть, он ищет читателя:
Он ищет читателя, ищет
Сквозь толщу столетий,
и вот –
Один сумасшедший –
напишет,
Другой сумасшедший –
прочтет.
Сквозь сотни веков,
через тыщи,
А может, всего через год –
Один сумасшедший –
напишет,
Другой сумасшедший –
прочтет.
Ты скажешь: «Он нужен
народу...»
Помилуй, какой там народ?
Всего одному лишь уроду
Он нужен, который прочтет.
И сразу окажется лишним –
Овации, слава, почет...
Один сумасшедший –
напишет,
Другой сумасшедший –
прочтет.
(Александр Тимофеевский)
Но главный читатель – это я. К тому же первый его издатель. Главную книгу Александра Тимофеевского «Песня скорбных душой» издал я. И на авантитуле поместил приведенное стихотворение.
* * *
Года бегут мультфильмом скоротечным…
У Александра Павловича я спросил о Пастернаке.
«…Я постучал. Послышались шаги, дверь открылась. На пороге стоял человек с седой косой челкой, с широко посаженными восточными глазами, со скуластым и с большой нижней челюстью лицом: сам Пастернак! Первое, что он спросил: «Вы не студенты Литинститута?» Мы говорим – нет. «Ну, тогда проходите!» Я говорю: «А почему вы спросили про Литинститут?» – «Да, студенты Литинститута на днях тут приезжали, били мне стекла чернильницами-непроливашками... Протестовали» Он провел нас по коридорам и комнатам, в одной из которых мы заметили двух каких-то дам, в самую дальнюю комнатку. Потом я узнал, что в ней он умер...»
* * *
Быть может, не во сне, а наяву
Я с поезда сойду напропалую,
И в чистом поле упаду в траву,
И зареву и землю поцелую.
Конечно же, ты прав, хоть
на луну,
Хоть к черту на кулички,
но не ближе...
Чем я сильней люблю свою
страну,
Тем больше государство
ненавижу.
* * *
Года бегут мультфильмом скоротечным…
Скажем, я открываю свой начатый новый текст на нужном месте и начинаю неторопливо вслух читать фрагмент – без выражения, как читал Иосиф Бродский, то есть совсем не так, как читают прозу актеры, не очень строго, сосредоточенно и с полным подчинением голоса внутренней музыке текста, принуждая самого себя, выступающего одновременно в роли чтеца и в роли слушателя, чтобы максимально сосредоточиться.
* * *
Года бегут мультфильмом скоротечным…
Молниеносно проходят годы, и пролетают века. Жизнь человека имеет смысл только в Слове, в тексте. Артист и режиссер Олег Ефремов создал в 50-х годах театр «Современник», чтобы говорить то, что только он один хотел сказать, преодолевая болото сопротивления. И вот для пилотного номера журнала «Наша улица» Олег Николаевич Ефремов передал Юрию Кувалдину статью «Меняется воздух времени», в которой он сказал: «Живой театр рождается не из концепций, а от самодвижения жизни в пьесе». Так и мой живой журнал «Наша улица» родился из самодвижения жизни в прозе. Первый номер. Как он близок. И как далек! Только что я его делал, собирал. Сидели, помню, у Тимофеевского в Большом Левшинском переулке. Приезжала Наталья Рязанцева, профессор сценарного факультета ВГИКа, жена Геннадия Шпаликова... Прекрасный писатель Андрей Яхонтов, критик на все руки Лев Аннинский... Поначалу, по инерции, я полагал, что должна в журнале быть редколлегия. Скоро же я понял, что в деле сокровенном, коим является литература, не нужны семеро с ложками. Нужен лишь один с сошкой – писатель Юрий Кувалдин. И сын. Так сказать, семейный подряд. Кстати говоря, тогда у меня еще не было компьютера и всю работу по верстке и набору делал Саша – Александр Трифонов – во МХАТе, где он уже работал у Олега Ефремова художником.
* * *
Года бегут мультфильмом скоротечным…
Мой рассказ «Сирень» из 100-го номера «Нашей улицы» имел шумный успех у Тимофеевского, который нарушил тишину моего рабочего кабинета именно шумным телефонным звонком, вызвавшим потрясение, хотя я запретил кому-либо звонить мне по телефону, но разрешил сообщаться со мной тихой электронной почтой. Как живую реакцию на «Сирень» привожу блестящее стихотворение Александра Павловича «Весна на Пречистенке»:
Юрию Кувалдину
Пришла весна. Лучи
Сияют образцово.
Нет снега – не ищи,
Нет даже в Одинцово.
Как будто просто рай,
И я в раю мальчишка.
За мартом выпал май,
Такая вышла фишка.
И думать лень. Не лень
Смеяться без причины.
Пора сигать в сирень,
В лиловые пучины.
А если станет вдруг
Вокруг темно и немо:
Подумаешь, умру;
Подумаешь, проблема.
* * *
Года бегут мультфильмом скоротечным…
И как тут без гениального экспромта Тимофеевского:
«По ходу работы над «Чебурашкой» Роману Абелевичу потребовалась песенка для крокодила Гены. В сценарии этого не предусматривалось, и Успенского не оказалось, он находился в отъезде. Все же отыскали его по телефону. Попросили срочно написать слова к песенке. Он сослался на жуткую занятость и попросил связаться со мной, так как знал, что я мастер экспромтов. Разумеется, я оказался под рукой. Композитором на фильме был Владимир Шаинский. Я быстро написал вариант, Шаинский музыку. Худсовет принял. Но с Шаинским вдруг решили, что оба чем-то недовольны, и сделали еще один, последний вариант, который и прозвучал в фильме:
Пусть бегут неуклюже
Пешеходы по лужам,
А вода по асфальту рекой.
И неясно прохожим
В этот день непогожий,
Почему я веселый такой.
Я играю на гармошке
У прохожих на виду,
К сожаленью, день рожденья –
Только раз в году.
Прилетит к нам волшебник
В голубом вертолете
И бесплатно покажет кино.
С днем рожденья поздравит
И, наверно, оставит
Нам в подарок пятьсот
эскимо.
Я играю на гармошке
У прохожих на виду,
К сожаленью, день рожденья –
Только раз в году»
* * *
Года бегут мультфильмом скоротечным…
Александр Тимофеевский, у которого я сегодня был, пил чай с тремя сортами сыров и двумя тортами с конфетами, сказал мне, что в своем дневнике он вывел определение поэзии. Вот оно:
«Квятковский утверждает, что стих – это «форма поэтической речи, отличающаяся от прозы системой параллельных речевых рядов, которые придают фразостроению ощутимую стройность... Всякий стих основан на системе повторности определенного конструктивного элемента, придающего речевому процессу четкость ритмической композиции».
 |
А Александр Тимофеевский все ищет и находит своего читателя. Фото Павла Сарычева |
Жирмунский трактует этот вопрос во множестве статей, но суть их в конечном счете сводится, как и у Квятковского, к параллельным речевым рядам.
Литературная энциклопедия терминов и понятий, изданная в 2001 году, сообщает нам следующее:
«Ритм поэтической речи создается отчетливым делением на соизмеримые отрезки, в принципе не совпадающие с синтаксическим членением. Прозаическая художественная речь расчленяется на абзацы, периоды, предложения и колоны, присущие обычной речи, но имеющие определенную упорядоченность: ритм прозы, однако, сложное и трудноуловимое явление, изученное недостаточно».
Между тем если мы обратимся к творениям Гоголя, Андрея Белого, Бабеля, Платонова и проч., то убедимся, что ритм их прозы отнюдь не так уж трудно уловим, скорее очевиден. Тогда где же граница между прозой и поэзией, в чем их различие?
На мой взгляд, различие надо искать совсем в другом. Проза отличается драматургией характеров и положений, поставленных в строгие пространственно-временные рамки. Лирической же поэзии присуща драматургия эмоций, где пространственно-временные рамки весьма расплывчаты и нивелированы. Вот вам пример:
Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна
господ,
И вы, мундиры голубые,
И ты, им преданный народ.
Быть может, за стеной
Кавказа
Укроюсь от твоих пашей,
От их всевидящего глаза,
От их всеслышащих ушей.
Пространственно-временные рамки размыты настолько, что, если говорить о языке и стилистике, кажется, что стихотворение написано сегодня. Откройте наугад Пушкина, Хлебникова, Мандельштама, Есенина, Степанову или Веденяпина и легко согласитесь со мной или попытайтесь поспорить».
* * *
Года бегут мультфильмом скоротечным…
В 1998 году Александру Павловичу Тимофеевскому стукнуло 65 лет. Уже тогда, когда мы все молоды были. А он был уже тогда старым. Сколько я его помню, он всегда был старым. Мне было 10 лет, я уже писал прозу на заборах, в стенгазете и на обоях, а он еще даже не сочинял стихов. Он уже женился тогда, в 1956 году, и имел детей. А может быть, нет. Проезжаю по Каляевской улице мимо киностудии «Союзмультфильм». Теперь это улица Долгоруковская, как будто Россию теперешнюю присоединили к России прошлой, вычеркнув СССР. Там и трудился Александр Павлович. Выпивали, закусывали, делали вид. Как и везде в СССР – делали вид. И пели песенки, и стихи сочиняли. «Стишки» – так любил называть Бродский. Я люблю называть «стихотворения». Что еще сказать о Тимофеевском? То, что я выпустил в 1998 году, к 65-летию его, книгу в переплете «Песня скорбных душой» и написал к ней послесловие...
* * *
Года бегут мультфильмом скоротечным…
В 2008-м Александру Павловичу Тимофеевскому исполнилось 75.
Гул затих, я вышел к микрофону, взглянул на седовласого юбиляра и сказал:
– Высшая оценка поэта в советское время была такая, когда про него говорили: он ходит в списках. Впервые я о Тимофеевском услышал в 1967 году. Я тогда прочитал его стихи на листочках без имени автора на них. Могу назвать журнал, в котором я тогда прочитал его стихи. Журнал назывался «Символизический дневник» под редакцией Жореса Медведева, номер 28, январь 1967 года.
Потом все это появилось еще и вот в этой (в той, которую я держал в руках) замечательной книге в 1975 году. Тогда Тимофеевский – без имени – опять напомнил о себе. Это Амстердам, 1975 год, Фонд имени Герцена.
Все это тамиздат и самиздат советского времени. Все это подпольное.
Позволю себе некоторые цитаты из этой замечательной, выдающейся публикации. Пока я ищу их здесь, скажу, что Тимофеевский – поэт колоссальной концентрации и стремительного взлета. До 1997 года его никто не знал, кроме меня. Глезер еще знал – Саша Глезер, коллекционер живописи. Он мне сказал: «Юр, ты знаешь Тимофеевского?» Я говорю: «Тимофеевского? Да. Знаю. Он в самиздате выходил». Глезер говорит мне: «Приходи на его вечер в Литмузее...» Я пришел. И вот тогда я впервые увидел его. Не помню точно, когда именно, но помню, что мы пришли туда с Глезером, это точно.
Позволю себе небольшие цитаты из книги, которую я держу в руках. Они достойны возвышения нашего выдающегося поэта Александра Тимофеевского. Мне посчастливилось издать ему, в сущности, первую настоящую книгу стихов. До меня он издал брошюрку «Привет зимующим птицам». Я издал ему книгу стихов в переплете – 1000 экземпляров – «Песня скорбных душой». Некоторые стихи из этой книги Александр Павлович сегодня читал здесь.
За самиздат и тамиздат в советское время сажали за решетку, по 70-й статье, за этот журнал семь лет тюрьмы давали с ходу.
Читаю цитаты:
«В Москве в списках распространяется множество стихотворений. Большинство этих стихотворений принадлежит перу известных поэтов. Стихи эти при этом отличаются большими художественными достоинствами. Они не публикуются, однако, в наших журналах и газетах потому, что в этих стихах идет речь о критике культа Сталина и тяжелых последствиях этого культа. Ниже мы приводим несколько лучших стихотворений этого цикла».
Позволю себе цитату из первого поэта, который идет в этой книге, наверняка он всем вам знаком... Великий поэт, он недавно ушел от нас, недавно, но поэты не уходят, душа поэта живет в его текстах.
Борис Чичибабин, Харьков:
Клянусь на знамени веселом,
Однако радоваться рано,
И пусть орет иной оракул,
Что не болеть зажившим
ранам,
Что не воскреснуть злым
оравам,
Что труп врага уже не знамя,
Что я рискую быть
отсталым,
Пусть он орет. А я-то знаю:
Не умер Сталин...
Пока у нас неукротимы,
Сидят холеные, как ханы,
Антисемитские кретины
И государственные хамы,
Покуда взяточник заносчив
И волокитчик беспечален,
Пока добычи ждет доносчик –
Не умер Сталин...
Следом за Борисом Чичибабиным идет Тимофеевский. Я тут приписал рукой: А.П., а потом, уже в последующие годы: Тимофеевский. Я могу все стихотворение прочитать – «Примета времени – молчанье»:
Примета времени – молчанье
Глубоких рек, земли мельканье,
Ночей кромешных пустота
И дел сердечных простота.
Как обесценены слова,
Когда-то громкие звучанья
Не выдержали развенчанья.
Примета времени – молчанье.
Примета времени – молчанье,
Предпраздничная кутерьма,
Ноябрьский ветер, злой
и хлесткий,
Бесчинствует на перекрестке,
Стоят, с тоски оцепенев,
И не мигают светофоры,
По главным улицам страны
Проходят
бронетранспортеры,
Проходят танки по Москве,
И только стекол дребезжанье,
Прохожий ежится в тоске.
Примета времени – молчанье.
Мысль бьется рыбою об лед
И впрямь, и вкось, в обход,
в облет.
И что ж? Живой воды
журчанье
Сковало льдом повсюду,
сплошь.
Мысль изреченная есть ложь.
Примета времени – молчанье.
Я думаю, гениальнее в то время было написать совершенно невозможно.
В завершение своего выступления хочу сказать, что Александр Тимофеевский – поэт настоящий, поэт совестливый, поэт большой филологической культуры. Это поэт, который в совершенстве знает русскую поэзию. Только обогатившись поэзией, он и мог стартовать, не говоря о том, что он – ученик Алексея Каплера, никто сегодня не сказал этого, и что он окончил во ВГИКе сценарный факультет и работал на первой картине с Владимиром Мотылем, тогда еще неизвестным, но потом ставшим известным режиссером, они оба были тогда безвестны. Александр Павлович еще подкупает меня тем, что все годы до официального выхода из подполья он нес в себе огонь поэзии. Он писал для себя. Как каждый поэт и писатель должен писать для себя, невзирая на ситуацию в стране. Я поздравляю Александра Павловича с 75-летием. Желаю ему новых книг, новых высоких поэм.
* * *
85.
Года бегут мультфильмом скоротечным…