Распил по-военному. Как «люди государевы» осаждали Соловецкий монастырь

22 июня, как известно, хороший день для начала войны. Примерно так же считали стрельцы царя Алексея Михайловича 350 лет назад, когда в этот летний день 1668 года высаживались на Большой Соловецкий остров, чтобы вооружённой рукой убедить тамошних монахов подчиниться высшей власти и принять новый церковный обряд. Именно с этого события принято отсчитывать начало «Соловецкого сидения» 1668 – 1676 гг. А сам этот эпизод нашей истории – называть не иначе как «Беспрецедентной осадой монастыря своими же войсками», которая длилась целых восемь (!) лет. Неизвестно, впрочем, что должны подчёркивать эти пышные слова. Мужество монахов и их соратников? Мощь «самой большой валунной крепости Северной Европы», которой по факту и являлся Соловецкий монастырь? Или идиотизм стрельцов, которые колупались с тривиальной, в общем, задачей, до неприличия долго? Более или менее пристальный взгляд на события тех лет даёт основания предположить, что все эти пышности призваны несколько завуалировать один интересный факт. «Соловецкое сидение» это, прежде всего, история о том, как организовать военные действия таким образом, чтобы по максимуму распилить отпускаемый под это дело бюджет. Начало – всему венчало Предыстория сюжета проста. Церковная реформа патриарха Никона. Раскол. Задача центральной власти – привести к новому общему знаменателю все видные и авторитетные монастырские обители. Как правило, для этого хватает царских грамот с увещеваниями. На худой конец – подкупа настоятелей. Если совсем уже худо – присылают небольшой отряд стрельцов для демонстрации силы и решительности. С могучим, авторитетным, и, что важно, довольно-таки удалённым Соловецким монастырём такой номер не прошёл. Интенсивный обмен грамотами между царём и братией окончился довольно-таки хамской выходкой последней: «Не вели, государь, больше к нам учителей присылать напрасно, не будем мы прежней своей православной веры переменять. А вели, государь, на нас свой меч прислать царский и от сего мятежного жития переселить нас в безмятежное и вечное житие!». То есть – отказ в грубой форме, да ещё и провокация. Дескать, давай, рискни, пришли войска, чтоб нас тут всех поубивать. Можно сказать, что монахи сами напросились. «Меч» был прислан. Эпизод I. Скрытая угроза Правда, это был не «царёв меч», а так – ножичек, не более. Стряпчий Игнатий Волохов привёл с собой всего лишь 100 стрельцов. Чтобы представить масштаб несоответствия целей и средств, нужно ознакомиться с матчастью. Итак, Соловецкий монастырь. Самая мощная валунная крепость. Протяжённость стен – около километра. 90 пушек. Более 900 пудов пороха. Съестных припасов – лет на десять. Примерно на столько же – ядер, стрел, пуль. Доступ к чистой пресной воде непосредственно в крепости. Общая численность населения монастыря – 700 человек. Ни о какой осаде, и уж тем более блокаде, не могло идти и речи. Какая же это осада, если стрельцы не имеют возможности даже пресечь поток паломников, который, несмотря на строгий запрет, не оскудевал. Между прочим, под видом паломников сюда часто прибывали серьёзные люди. Беглые холопы, в том числе и боевые, разбойники, казаки, ушедшие от расправы участники Медного бунта. Да и контингент самих Соловков местами был, что называется, «оторви и брось». В здешней ссылке отбывали наказание отчаянные и довольно-таки опасные преступники. Скажем, дьяк Василий Макаров сидел здесь за растление собственной дочери, а поп Нектарий – за то, что, будучи пьян, затеял мочиться в храме во время службы. Короче, воевать с такими людьми всерьёз было как-то не с руки. И потому ближайшие четыре (!) года «осада» велась примерно так. Лето – июнь, июль, август. Стрельцы являются на остров. Где-то раз в неделю ведут вялый и безрезультатный огонь по обители. В промежутках шлют в монастырь бесконечные увещевательные грамоты. Зима. То есть всё остальное время с октября по май. Стрельцы собирают манатки и отчаливают с Соловецкого острова на материк, в Сумской острог. Где и располагаются на зимних квартирах. Деньги потихоньку капают. Игнатий Волохов просит увеличить жалованье, поскольку условия северные, опасные и трудные. Его увеличивают. Иногда, впрочем, задают вопрос: «Скоро ли крепость возьмёте?». И получают ответ: «Утеснения в монастыре им, ворам, нынешним зимним временем учинить никакого нельзя, окроме летние поры и осады, а осадить монастырь крепко надобно людей тысеча не одна». Ну, тысяча не тысяча, а ещё две сотни стрельцов Волохову подкидывают. С повышенным жалованьем, но и с тем же прискорбным результатом. Пилим-попилим, распилить не можем Ситуация, когда «люди государевы» торчат под монастырём пять лет, играя в игру «агу – не могу, засмейся – не хочу», приобретает характер политической карикатуры. К Соловкам посылают нового воинского начальника – московского сотника Климентия Иевлева. Для усиления – ещё семь сотен стрельцов. А для верности укрепляют команду иностранными кадрами. Дьякон Игнатий Соловецкий не врал, когда писал: «Воевали сию обитель и немцы, и поляки, истинные латынцы». Действительно, вот что указано в «Росписи начальных людей»: «Маиор Степан Келен, да ротмистры Яков Буксенден и Гаврило Буш, да порутчики Василей Гутковской и Фёдор Стахорской». Казалось бы – с такими силами уже можно делать серьёзные дела. Но Кондратий Иевлев был настроен на другое. Конкретно – на дальнейший активный распил военного бюджета. Начисто разграбив монастырские волости, он этим не ограничился, и принялся воровать у своего же войска. Вот жалоба того самого «маиора Степана Келена» на царское имя: «Причиталось же мне 78 рублёв 29 алтын и 2 денги, а жалованье не дано, а я от ево Клементья Иевлева ограблен и разорён, холодён и голоден, женишка моя и с детишками помирают и шатаются Христа ради меж двор на Москве». Не лучше дела обстояли и с другими «начальными людьми». О рядовых стрельцах и разговору не было – единственная попытка штурма обители окончилась тем, что двинские роты взбунтовались и отказались идти на приступ: «Посылали же нас на верную смерть, а кормов не дают, ходим голы и босы». В общем, дело кончилось тем, что летом 1673 г. Климентий Иевлев был отозван в Москву и взят под стражу: «За многие ево неправды и лихоимства». Можно только представить, сколько положительных эмоций это доставило тем, кто сидел в такой оригинальной осаде. «Но ворюга мне милей, чем кровопийца» Зато центральной власти было не до смеха. Только что с превеликими трудами на юге подавили восстание донского бунтовщика Степана Разина, а тут на севере такой конфуз. К делу определили уже целого настоящего воеводу Ивана Мещеринова. Приказ жёсткий: «Воровство и мятеж искоренить вскоре, на зимовье к Сумскому острогу не ходить, а буде ты, Иван, с Соловецкого острова без нашего, великого государя указу, впредь сойдёшь, и за то тебе учинена будет смертная казнь». Короче, ни шагу назад. А чтобы не было совсем уж грустно, к имеющимся полутора тысячам стрельцов добавили ещё столько же. Это помогло только в том плане, что время имитации боевых действий кончилось, и началась реальная война. Но складывалась она снова не в пользу правительственных войск. Настолько, что не подвернись монах Феоктист, перебежавший на сторону Мещеринова, ещё неизвестно, чем кончилось бы дело. Но тот указал в монастырь тайный ход. 22 января 1676 г. обитель была взята. Её защитников после штурма и последующих художеств Мещеринова осталось всего лишь 14 человек из 700. Вот что творил победитель: «Воевода, яростью раскипев, смерти и различные казни уготовил. Повелел иных повесить за шеи, иных за ноги, иным междуреберья острым железом прорезав, подвесил на крюки, иным же зверосердечный мучитель связал ноги, и, прицепив к коням, безмилостиво влачил по льду и каменью, покуда души не испустят». Столько кровавый финал должен, по идее, полностью исключать момент корысти и распила бюджета. Однако не тут-то было. Воевода Мещеринов на поверку оказался не только жестоким победителем, но и вором. Настолько масштабным, что его вскорости арестовали. И, по иронии судьбы, посадили на цепь в том самом монастыре, где он совсем недавно праздновал победу.