Молодой терапевт из Красноярска рассказала о сложностях работы в поликлинике

Ольга Заколодняя полгода работает терапевтом в государственной поликлинике на правом берегу. Ольге 25 лет, у нее модная прическа, хорошее чувство юмора и мечта с детства — стать классным врачом. С 14 лет девушка каждый вечер сидела за учебниками, чтобы поступить в Красноярский медицинский университет. Мама отговаривала: все знают, какие зарплаты у врачей! Оля была непреклонной и два лета подряд работала санитаркой в больницах, чтобы убедиться и убедить остальных: она — доктор. Сегодня мечта, кажется, сбылась: 50 пациентов в день, вызовы на дом к пенсионерам, огромная нагрузка с документами. Журналист Александра Славецкая поговорила с Ольгой о том, как выжить молодому врачу в начале карьеры, добиться авторитета, когда пациенты втрое старше тебя, и не потерять веру в свое призвание.

«Каждый человек — это загадка, которую интересно разгадывать»

— Я помню свой первый месяц работы санитаркой. Отделение ортопедии, Красноярская краевая больница. Лежачие больные. Врачи в белых халатах. Запах чистого белья, антисептиков. Взаимопомощь. Я ходила туда с большим удовольствием. Следующим летом устроилась в хирургию, 4-я больница на Кутузова. Я всё время спрашивала у врачей: «Как это?», «А зачем то?» Они прониклись ко мне доверием, учили делать перевязки, снимать швы, брали с собой на операции. Когда я поступила в мед, была по-настоящему счастлива.

— Хороший врач — он какой?

— Каждый врач — под свою задачу. Есть врачи, которые каждый день хорошо делают одно и то же — режут аппендиксы, например. Другие блестяще оказывают экстренную помощь — врачи скорой. А третьи связывают в своей голове боль в пятке у пациента и его сыпь на языке. Они постоянно учатся и смотрят на человека системно, а к лечению подходят индивидуально. «Лечить не анализы, а пациента» — очень популярная фраза среди врачей. И мне кажется, она очень правильная. Я хочу быть таким врачом. Каждый человек — это загадка, которую интересно разгадывать.

— А как боль в пятке может быть связана с сыпью на языке?

— Два дня назад ко мне пришла молодая пациентка. У нее был цистит, и она начала с фразы: «Ну вам же не надо гинекологию рассказывать?» Терапевту надо рассказывать всё: так от меня как от специалиста будет больше пользы. Оказывается, девушка уже три года лечит бактериальные вагинозы. Она ходила в частную консультацию и к государственному врачу. Все лечат-лечат, но вылечить не могут: берут мазки — всё нормально, а дискомфорт есть.

Я стала спрашивать, нет ли аллергии на смазки, латекс. Я хотела исключить источник инфекции в виде полового партнера пациентки и спросила, нет ли у ее молодого человека зубов с кариесом. Она ответила, что не знает, но парень носит брекеты. Брекеты очень сложно прочистить до конца, после орального полового контакта все бактерии остаются на наружных половых органах. Выяснилось, что парень поставил брекеты примерно три года назад — именно в это время у пациентки начались воспаления. Вот это для меня результат — найти причину.

Другой более очевидный пример — пациентка с запорами. Я спросила про образ жизни и питание, выяснилось, что она совершенно не пьет воду. В тот раз мы обошлись без назначений, только поменяли рацион: побольше фруктов и воды. Всё прошло.

Разговоры о головных болях часто заканчиваются вопросами «А сколько вы спите?», «Как вы отдыхаете?». Я бы хотела открывать людям глаза на взаимосвязи в их организме.

— Сколько времени уходит на одного пациента при таком внимательном подходе?

— Полтора часа.

— Сколько времени дается на пациента в поликлинике?

— 12 минут.

— Тяжело.

— Причем 12 минут дается на всё: опрос, заполнение документов, работу с программой. Я знала, что будет полный треш. Предупредила мужа: «Меня не будет дома. Учись готовить!» В первый рабочий день пациенты начали заходить, мне нужно было работать с программой, которую я видела в первый раз, всё время бегала к соседнему терапевту, спрашивала про программу.

— Разве нет периода обучения, адаптации?

— Нет, в нашей поликлинике нет. Я пришла за месяц до первого рабочего дня и сказала, что программу не знаю. Мне посоветовали посидеть за компьютером, потыкать ее. Я потыкала, но всё равно ушел месяц практики, чтобы программу выучить. Месяц практики — это значит многочасовые очереди для пациентов на моем участке.

«Мужчины приходят, только если им очень плохо»

— Твои пациенты, как правило, люди 60+. Они доверяют тебе?

— К терапевту у нас заходят в защитной позе: с гипертонией, с учащенным пульсом. Люди провели в очереди как минимум час и конечно с кем-то поругались. Я стараюсь разряжать обстановку — улыбаюсь, предлагаю присесть. Они смотрят на меня и, бывает, еще больше раздражаются. Молодая! С волосами зелеными! Я разговариваю культурно, задаю вопросы, если вижу очень сильный отрицательный настрой пациента, отношусь к нему еще внимательнее. В конце приема выдаю лист рекомендаций и обязательно прохожусь по каждому пункту. Если просто выписать таблетки, пациент не будет их пить. Это проверено. Нужно обязательно объяснить, что и для чего, какие будут последствия, если пренебречь этим или тем пунктом. После такого подхода, как правило, люди смягчаются. Я правда делаю свою работу хорошо, они это видят.

— Но есть же те, кто ругается?

— Бывает, что конфликтуют, чаще всего из-за того, что нет узких специалистов. Пациенты подозревают меня в том, что запись закрываю специально или обманываю, что мест нет. В таких случаях я спокойно объясняю: я — всё, что у вас есть. Я и за невролога. И за гинеколога. За гастроэнтеролога. И за офтальмолога. Можно пойти к заведующей с жалобой, и я буду благодарна вам, если вы сможете изменить ситуацию. Это искренне. Некоторые правда пишут жалобы, но, к сожалению, в системе это не помогает. С одним пациентом поступают чуть лучше, в остальном всё остается как есть.

— Кто чаще обращается к врачам: мужчины или женщины?

— Мужчины приходят, только если им очень плохо или в компании со своими женами. И я веду диалог с его спутницей, а не с пациентом. Она рассказывает: «У него болит нога», «Мы принимали», «Мы пьем сейчас…» Это распространенная история. Мужчины не хотят рассказывать о своих проблемах. Стесняются. Я всё равно разговариваю их, но на это уходит больше времени.

— Как тебя называют в поликлинике?

— Из-за цвета волос называют русалкой. У меня карточки зеленого цвета — тоже получилось под цвет волос.

— Что ты поняла про людей за эти полгода?

— Что люди, к сожалению, не нужны системе. А идейные врачи не остаются работать в государственной системе. Моя зарплата зависит от цифр. Цифры будут, если откровенно забить на качество медицинской помощи. В программе мы заводим эпизод на каждого пациента, он оплачивается, только если его закрыть. А закрыть эпизод можно, если пациент пришел к тебе во второй раз, сдал анализы или прошел диагностику. Из-за того, что пациентов много, а терапевтов мало, пациент приходит к тебе через два-три месяца. Физически ты, конечно, можешь закрыть эпизоды, но времени не хватает. Я просто не успеваю вбивать данные в систему, потому что веду прием.

— То есть между «поговорить с человеком и выписать лекарства» и «вбить данные в программу, чтобы тебе оплатили прием» ты осознанно выбираешь первое?

— Да. Пока это мой выбор. Заведующая приходит, всплеснув руками: «У тебя столько эпизодов! Закрывай!» Я иду на прием. Я шесть часов на приеме, еще два — на вызовах.

«Я всегда контролирую, чтобы дверь за мной не закрывали»

— На вызовах бывает опасно?

— Мои друзья подарили мне перцовый баллончик. На моем участке живет много наркоманов. У них проблемы с психикой. С ними страшно. Однажды на приеме в вечерней смене пришел пациент с букетом гепатитов, чтобы оформлять инвалидность. Они любят это делать. Я сказала, что ему нужно сдать анализы. Он вдруг стал истерить, забегал по кабинету, закричал. И в моей голове пронеслось: «В поликлинике из врачей только я и моя медсестра. Нам даже помочь некому, а что будет в следующий миг — неизвестно». Слава богу, мужчина выбежал из кабинета.

Однажды было страшно на вызове. Железную дверь открыла миловидная женщина, но по ее лицу сразу видно, что есть проблемы неврологического плана. Она повела меня в квартиру. На полу лежал одетый грязный мужчина. Спал. Мой пациент лежал в другой комнате на кровати. Стены вокруг него побелены известкой. А на известке — рисунок. Штрихи коричневым цветом, которые концентрируются около кровати пациента. Налицо шизофрения жителей этой квартиры. Вокруг всё грязное, сломанное. И вся обстановка твердит: здесь живут нездоровые люди с психическими расстройствами. Я думала, как отступать.

— Они не вели себя агрессивно?

— Не вели, но я понимаю, что в таком состоянии их настроение может смениться за пару секунд. И в общем-то, они непредсказуемы. У пациента был передоз лекарств от шизофрении, вызов пришел как жалоба на тошноту. После этого случая я пришла в поликлинику с вопросом: «Почему нет черного списка, куда опасно ходить?» Мне сказали: «Да ладно, что ты!»

К моей коллеге на вызове приставал пожилой пациент, она долго не могла выйти из его квартиры. Он запер дверь. С тех пор я всегда контролирую, чтобы дверь за мной не закрывали.

— Все люди достойны лечения?

— Конечно. Но врач должен чувствовать себя в безопасности. С кем бы он ни работал.

«Мои пациенты начали понимать, что я рядом»

— Что самое приятное в твоей работе?

— Фраза «Вы мне помогли». Я тогда понимаю, что попала в яблочко.

— Бывает, что приходят люди не с физическими недугами, а с потребностью выговориться?

— Да, у меня была пациентка, которая пришла рассказать, что у ее мужа случился инсульт. Она плакала, и я выписала ей больничный и легкое успокоительное. Ей было важно рассказать о своей беде и еще более важно услышать в ответ что-нибудь, кроме: «Женщина, идите работайте!» Я не погружаюсь в таких пациентов эмоционально, по понимаю, что моя помощь им — выслушать, дать поддержку. Иногда даже на простые человеческие вещи с моей стороны народ реагирует странно и ищет подвох. Однажды на приеме у пациентки зазвонил мобильный, группа AC/DC. Я обожаю эту группу и сказала: «Какой классный рингтон!» Пациентка сначала подумала, что это сарказм, убедилась, не шучу ли я, и только потом улыбнулась.

— Как бы ты описала пациентов со своего участка?

— Брошенные терапевтами. Одинокие в смысле семьи и родственников. Недолюбленные. У них не всё окей. Ко мне редко приходят уравновешенные, в основном с моральными проблемами. Но за полгода я вижу небольшие изменения. Мои пациенты начали понимать, что я рядом. Что они могут прийти — и мы решим их проблему.

— Но к тебе же огромные очереди!

— Да, но они могут заглянуть в кабинет и, скажем, уточнить дозировку препарата. Могут записаться и прийти в назначенный день. И я с опозданием, но обязательно приму их и выслушаю. Я рядом. Когда они слышат этот посыл, меняются в лице. Чувствуют опору. Пусть эта опора — молодой врач с зелеными волосами, хотя бы я. Для многих этого достаточно.

— Ты останешься в государственной поликлинике?

— Я бы хотела работать в стационаре, потому что там больше времени на каждого пациента. В частную медицину не хочу уходить, потому что там есть конфликт интересов — нужно выписать больше платных анализов и услуг. Через полтора года я продолжу обучение в ординатуре по профилю, который выберу. Меня интересуют две специальности: эндокринология и гинекология.

— Что бы ты хотела с собой привнести в медицину?

— Систему. Сейчас ее нет. Нет логистики того, как пациент ходит по поликлинике. Многим не надо идти ко мне, но он идет, потому что не знает, куда еще. На мой взгляд, нужен какой-то фильтр пациентов, чтобы их направляли. Сейчас их направляю я. А еще здорово было бы, если бы врачи должны были ориентироваться на результат, а не на показатели программы. На приеме можно объяснить всё человеку по максимуму, чтобы он пришел к тебе в следующий раз нескоро, а можно отправлять на повторные приемы каждые две недели. А запись у нас — на две недели вперед…