«Кузькина мать» была самым доходчивым аргументом в дипломатии
Ботинок Хрущева подействовал на Запад отрезвляюще
58 лет назад, 12 октября 1960 года, состоялось знаменитое выступление Никиты Хрущёва на заседании Генассамблеи (ГА) ООН в Нью-Йорке, породившее известный миф о ботинке советского генсека, которым он якобы стучал по трибуне, обещая показать Западу Кузькину мать.
С тех пор историю эту разобрали, как говорится, «до винтика», и сегодня всем уже ясно, что в ней гораздо больше вымысла, чем правды
Из реальных фактов: в тот день, действительно, проходило заседание 15-й сессии ГА ООН, на котором речь шла о борьбе с колониализмом.
Дело в том, что в течение 1960 года сразу 17 африканских стран получили независимость от своих метрополий (потому этот год принято называть «Годом Африки»). И Хрущев, как глава советского государства, по этому поводу выступил с эмоциональной речью, в которой предложил принять Декларацию о предоставлении независимости всем колониальным странам и народам.
При обсуждении документа как раз и случилось то, отчего, как рассказывают очевидцы этих событий, советский лидер буквально «взорвался». Это была реплика представителя Филиппин, который заявил, что в этом случае говорить нужно не только о западных колониях, но и о странах Восточной Европы, «поглощенных» СССР.
Хрущев тут же захотел возразить оппоненту и поднял руку, чтобы получить слово. Но его жест то ли не заметили, то ли проигнорировали.
И тогда члены советской делегации, пытаясь привлечь внимание, стали якобы кричать и стучать кулаками. И якобы в этот момент в правой руке генсека появился ботинок, которым он стал в запальчивости размахивать и колотить по столу.
Слово Никите Сергеевичу все же дали. Но говорят, когда он поднялся на трибуну, никакого ботинка у него в руках уже не было. Он лишь размахивал кулаком, и предложил филиппинскому оратору, которого он назвал «холуём американского империализма», «взять заступ и похоронить империализм как можно глубже».
Тем не менее, на следующий день западные газеты вышли с сенсацией: разъяренный Хрущев молотит ботинком по трибуне ООН и в исступлении кричит: «Мы вас похороним!».
В сущности, вся эта история — образец того, как рождаются те самые нелюбимые Трампом «фейк ньюс». Однако этот эпизод с «ботинком Хрущева» стал на долгие годы не только символом «холодной войны», но и, в каком-то смысле, жесткости советского руководства. Пусть взрывной и несколько диковатой, но весьма убедительной для многих тогда на Западе.
Может, с ними так и надо, в конце концов, разговаривать?
— Публично в ООН все-таки не стоит стучать ботинком, даже по собственному креслу, ничего, кроме неуважения это не вызовет, — считает генеральный директор Института региональных проблем, политолог Дмитрий Журавлёв. — Хотя как раз Хрущев своими такими шагами очень нравился рядовым американцам, они именно так бы действовали. И он был, наверное, самым популярным советским лидером у простых американцев.
Жестким надо быть не в публичной части. Сам Хрущев, кстати, об этом пишет, что когда он впервые встретился с Кеннеди в Вене в 1961 году, то буквально «задавил» американского президента — просто своей жесткой позицией. Кеннеди ничего ему противопоставить не смог.
То есть, в непубличной сфере — сфере прямых переговоров — надо быть жесткими, это очевидно. Мы же своей любовью к компромиссам (она не сейчас и не при министре Козыреве появилась) все хотим Западу понравиться.
Но мы никогда ему не понравимся. Западу нравится только он сам. А все, что хоть немножко на него не похоже, по определению, отторгается. Поэтому не надо пытаться им понравиться. Надо отстаивать свою позицию. И в этом смысле Хрущев был прав.
Его, конечно, перехлестывало — но отнюдь не с ботинком. Я имею в виду Карибский кризис 1962 года, когда, отстаивая свою позицию, он пошел на слишком уж жесткие авантюры.
Но, в принципе, жесткая позиция (именно в закрытой части переговоров, когда она не влияет на эмоциональное восприятие рядовых граждан, а обращена к властям другой страны), она с Западом, наверное, наиболее эффективна.
Вежливо, но жестко. Не стучать ботинком, но в нужном случае не бояться сказать нет.
«СП»: — А мы все верим в какие-то договоренности. Например, в российском МИД рассказали, что неоднократно предлагали американцам вместе взять письменные обязательства о невмешательстве во внутренние дела друг друга. Ну, не можем же мы быть до такой степени наивными?
— Мне кажется, это все же рассчитано на то, что они не согласятся. Они не согласятся, а мы, тем самым, продемонстрируем, что готовы снижать эскалацию. Мы выигрываем в этом.
В любом случае, чего стоят эти договоренности, известно.
Я напомню, что в 1935−36 гг. в связи с войной в Испании тоже заключали письменные договоры о так называемом «невмешательстве». Была даже создана специальная формальная структура — Комиссия по невмешательству. Но это как-то Гитлеру совершенно не мешало (извините, за каламбур).
Или взяли с Гитлера письменные обязательства на Англию не нападать — подписали, между прочим, без проблем. Только Англии от этого легче не стало, а Франции было совсем плохо.
То есть, если мы надеемся всерьез на то, что они всегда будут соблюдать свои письменные обязательства, это, действительно, наивность. Но мне казалось, что это всего-навсего дипломатическая провокация.
«СП»: — Проблема в том, что для США вмешательство в дела других — это суть их политического существования, и вряд ли можно представить себе, что они добровольно от этого откажутся…
— Но они же не считают это вмешательством, понимаете. Они нас «лечат». Мы не такие, как они, значит, мы «больные». Вот они как бы нам помогают. Во всяком случае, так они это все воспринимают.
Они просто болезнью считают любую непохожесть на себя. Есть только один здоровый человек, этот человек — американец. Все остальные здоровыми не могут быть.
«СП»: — Как же им объяснить, что «лечить» нас не надо, ведь диалога никакого не получается?
— Диалог должен вестись с любыми «партнерами», как принято сейчас говорить. Просто не надо надеяться уговорить их быть хорошими. Нужно определять конкретные рамки: «мы готовы на это и это, а вы делаете вот это. Нет — до свидания!»
Знаете, был такой человек, которого звали «господин нет»…
«СП»: — Да, министр иностранных дел СССР Громыко. И так его прозвали американцы, говорят, был очень несговорчивый…
— Андрей Андреевич Громыко умел вести переговоры. И в очень интересной манере. Его американский коллега, допустим, о чем-то спрашивает, а он так отвлеченно: «Смотри, у нас в зале одно окно круглое, а все остальные квадратные». К нему с тем же вопросом, а он: «Я и говорю: одно круглое, другие — квадратные».
Все, переговоры закончились. До белого каления, рассказывают, доводил.
Но при этом именно при Громыко мы подписали все основополагающие договоры с американцами о сокращении вооружений. Конечно, это не только его заслуга — там объективные условия созрели для подписания документов. Но именно его жесткая позиция во многом позволила эти документы подписать.
«СП»: — Сама дипломатия стала какой-то другой на Западе. Мельчает, что ли?
— Во-первых, она мельчает во всем мире.
Вот у нас, кто в МГИМО поступал, в основном? Люди с западным представлением о счастье. Чтобы потом за государственный счет жить во Франции или в Америке.
И это было не вчера, не позавчера и не при Козыреве.
Еще во времена моей юности основная масса тогдашних студентов (я учился в МГУ и общался с ребятами из МГИМО) хотели одного — жить в Америке. Они внутри американцы, понимаете. Наша дипломатия, в основном, именно на этом уровне. Я не имею в виду крупных дипломатов, я имею в виду дипломатию, как поколение. Она сама западническая, она более западническая, чем остальные люди.
Самая большая хитрость этой системы именно в том и состоит, что человек с западным мышлением искренне считает похожесть на Запад главным плюсом. То есть, в их представлении, хорошо для России, это когда мы будем Америкой.
Вот когда Гайдар экономическую реформу свою проводил, он ведь искренне верил, что надо сделать копию Штатов, а дальше все само будет прекрасно.
Так и в дипкорпусе многие искренне верят, что у России, как тут недавно Кудрин сказал, только одна задача — максимально снизить противостояние со Штатами, и тогда все будет хорошо.
«СП»: — Но Кудрин, вроде, не определяет внешнюю политику?
— Но это он высказал именно дипкорпусу.
Надо понимать, что суверенитет с головы начинается. И в этом смысле весьма актуально до сих пор выражение булгаковского профессора Преображенского, что «разруха не клозетах, а в головах».
Если люди искренне считают Америку идеалом, то, чем больше у них будет суверенитета, тем в большей степени они будут работать на Америку. А у нас очень много людей, которые искренне считают Америку идеалом — и во власти, и среди научной и творческой интеллигенции.
Это же началось не с перестройки, это перестройка возникла, потому что таких людей стало уже много. И тут есть, над чем задуматься…